Мастер и Жаворонок

— Имя Господа? — выпаливает она в ответ, хихикая, когда нажимает кнопку, и кофемашина с жужжанием включается. — Это что, перекличка в школе? Имя Господа, пожалуйста, поднимите руку, если вы в классе.

Я в шоке. Просто в шоке. Даже не знаю, что сказать.

Но это не имеет значения, потому что Ларк просто продолжает.

— Бьюллер… Бьюллер… Бьюллер… Его нет, но прошлой ночью видели, как он выходил из кафе. Господи… Господи… Господи…

— Какого хрена…?

— Боже мой, ты что, никогда не смотрел «Выходной день Ферриса Бьюллера»? — голубые глаза Ларк сияют весельем. — Ох, нужно устроить классический комедийный марафон. Надо сходить за попкорном. Немедленно. У меня на примете есть такой отличный…

— Вернись назад, мать твою, — перебиваю я, делая шаг вперед, мой голос низкий и строгий. Ларк мгновенно меняется. Веселье исчезает с ее лица.

Нет. Даже хуже.

Это похоже на внезапный туман, который накатывает с моря и закрывает солнце.

Свет в ее глазах тускнеет. Она расправляет плечи, сжимает кувшин ладонями, молоко в нем еще не вспенилось, костяшки пальцев побелели от силы хватки. Судя по выражению решимости на ее лице, я понимаю, что если подойду на шаг ближе, то это молоко выплеснется мне в лицо.

Но это не просто решимость. Я вижу, как бьется пульс на ее гладкой шее.

Это страх. И я знаю это лучше, чем кто-либо другой.

Я пытаюсь расслабиться, хотя, судя по тому, как ее взгляд перебегает с моего лица на плечи, на сжатые кулаки и обратно, мне не очень-то удается выглядеть спокойным.

Когда я с трудом разжимая руки, то засовываю их в карманы, а затем говорю:

— Вернемся к теме «множественного истребления».

Ларк сглатывает.

— О скольких… истреблениях… идет речь?

— М-м-м, — Ларк поднимает взгляд к потолку. — Я думаю… семь?

— Семь?

— Нет, восемь. Точно восемь.

— Ты же не серьезно.

— Ну, был один парень, который умер в больнице, может быть, дня через четыре. Это считается?

В ответ я хмуро смотрю на нее.

— Он мог умереть из-за некомпетентности врачей, — продолжает она, постукивая раненными пальцами по металлическому кувшину. — Или, может быть, он подавился булочкой. Знаешь, еда в больнице довольно плохая. Могло случится что угодно, на самом деле. Да, не думаю, что он считается. Должно пройти четыре дня после отсрочки.

— Не бывает отсрочки, Ларк.

Она вздыхает.

— Да, наверное, ты прав. Пусть будет девять.

— Хочешь сказать, что ты убила…

Ларк рычит.

— Ладно, ты истребила девять человек, — говорю я, вытаскивая руку из кармана и махая в ее сторону. — Ты. Чертова Ларк Монтегю.

В ее глазах горит вызов, и она сардонически улыбается мне.

— Кейн. Чертова Ларк Кейн.

Ее слова бьют меня словно кулаком по лицу.

Были наши клятвы настоящими или нет, верит она в них или нет, называет она свою фамилию или мою, она ловко напомнила о непреложной истине: к лучшему или к худшему, но мы неразрывно связаны.

Династии Монтегю и Ковачи оберегали ее, по крайней мере, от правоохранительных органов. Возможно, у меня есть опыт общения с этим миром, и я даже преуспеваю в нем, но у меня нет средств обеспечить такую же защиту. Хуже того, у меня появились новые цели, планы мести и прошлое, которое может подвергнуть ее опасности. Если кто-то еще узнает о том, что она сделала…

Я все еще во власти этого нового страха, когда она наклоняет голову и резко выдыхает.

— Был еще один парень…

— Ларк.

— Десять, — шепчет она.

Мы стоим в тишине, пока я пытаюсь разобраться в тысяче вопросов, которые борются за первое место в моем мозгу. Она смотрит на меня широко раскрытыми невинными глазами, и, даже услышав это из ее собственных уст, мне с трудом верится, что подобное возможно. Ларк Монтегю, которую я знаю, раздражающе добра, ну… ко всем, кроме меня. Она безотказная, преданная. Чуткая, несмотря ни на что.

И она… серийная убийца…?

Наконец, один вопрос выходит на первый план.

— Зачем, Ларк? Зачем ты убила десять человек?

Она сглатывает, ее губы плотно сжимаются в тонкую линию. Я видел ее свирепой. Видел решительной. Я видел ее счастливой, сияющей, радостной. Я видел, как она кусалась и дразнила. Любящую, растерянную, смиренную, разбитую и наивную. Я видел все версии «Ларк». Но сейчас в ее глазах мелькает что-то спрятанное глубоко под всеми ее слоями, скрытое в бликах музыки, хаоса, цитат из фильмов и солнечного света, который она носит, как ослепительную броню.

Та самая Ларк, которую, как мне казалось, я знал — всего лишь броня.

И хотя я замечал это раньше, сейчас впервые по-настоящему увидел совершенно другого человека. Я вижу боль, которая таится в темноте.

Ларк, может, и боится меня, но она не отступает, не сводит с меня глаз, когда говорит:

— Чтобы моим любимым больше никогда не пришлось делать это за меня.

Ее слова словно лезвие, вонзающееся мне между ребер.

— Слоан…? — спрашиваю я, понизив голос. — Это… из-за того, что случилось в школе-интернате…?

Ларк признается только по блеску в глазах, и я останавливаю себя, чтобы не зайти слишком далеко.

Когда я в последний раз чувствовал себя подобным образом? Даже не могу вспомнить. Я беспокоился только о своих братьях, бизнесе и своем сумасшедшем боссе. Ни о чем другом, ни о ком другом. И вдруг появляется Ларк, которая вообще не должна быть здесь, не должна освещать те места, которые всегда должны быть мрачными. Но этими словами ей удается проникнуть прямо внутрь и взбудоражить мое бездушие. Теперь я ощущаю боль, утрату и страдание за девушку, которая раньше стояла за пределами моей крошечной сферы.

Я прочищаю горло.

— Ларк…

Все, что я получаю, — это яркая улыбка, и слова, которые она хочет сказать, исчезают.

— В общем, — говорит она, протягивая кувшин в мою сторону, — Мне, наверное, пора идти.

— Но…

— Мне нужно бежать, — одним движением она хватает с дивана свою сумку и направляется к двери, собака следует за ней по пятам. Она спотыкается, и я инстинктивно делаю шаг вперед, но она поднимает руку, и я резко останавливаюсь.

— Черт возьми, женщина…