Мастер теней

— Не знаю, как я сумею прожить без вас хоть день, — сказал он.

Букет роз оказался как нельзя более кстати. Пока тетушка сверлила виконта неодобрительным взглядом, Таис уткнулась в цветы — пригласить Туальграма она не решалась, но и расставаться прямо сейчас не хотелось. Вот только что скажет отец?

— Что ж, прекрасная шера, ваш путь завершен, а мой долг исполнен. — Туальграм выразительно глянул в конец улицы, на кованые ворота с гербами «дельфин и солнце». — Надеюсь вскоре увидеть вас.

— Благодарю вас, Морис, — отозвалась Таис.

Она уже решилась пригласить виконта на ужин, как ворота особняка Дарнишей распахнулись, выпустив всадника на гнедом жеребце.

— Ваш брат? — спросил Морис.

Таис кивнула. Только увидев радостную улыбку Иоханна, младшего из троих братьев, она поверила, что вернулась домой.

Морис шер Туальграм

В свете зеленых и оранжевых жуков, стайками вьющихся в стеклянных колбах-фонарях, вымощенная сливочно-желтым камнем и заросшая мохнатыми вязами улица Печатника Фризе казалась книжной раскрашенной миниатюрой, а старый двухэтажный особняк в глубине запущенного парка, подмигивающий единственным огоньком в крайнем правом окне — обиталищем не то вурдалаков, не то призраков.

— Да вы романтик, благородный шер, — ухмыльнулся сам себе Морис, толкая протяжно заскрипевшие ворота. — Нет уж, сегодня обойдемся без призрака покойного батюшки, чтоб ему демоны в Ургаше печенку грызли.

Усталый жеребец жалобно заржал, почуяв близость вожделенного стойла, а Морис в очередной раз помянул недобрым словом барышника. Отродье шакала, содрал за семилетку-аштунца с больными коленями и слабой спиной четыре империала, как за молодого ольберского рысака! Одна радость, выглядит конь великолепно. Но если бы не острая надобность в приличном хоть с виду коне, Морис бы не дал за него и двух золотых.

— Ничего, Бриз, потерпи немножко. — Морис похлопал собственноручно расседланного коня по грустной горбоносой морде. — Еще недельку-другую, и будет тебе заслуженная пенсия. Трава в поместьях Дарниша придется тебе по вкусу. А пока на вот.

Конь схрупал морковку — старый Жураб припас к возвращению хозяина — и благодарно фыркнул.

Оставив вычищенного жеребца ужинать овсом и отдыхать до завтра, Морис прошел мимо пустых стойл, отвернулся от крайнего слева — там до сих пор висела уздечка Косули, подаренной матерью на шестнадцатилетие соловой сашмирки. Рассохшаяся дверь черного хода заскрипела протяжно и тоскливо, не хуже привидения, и впустила его в темный коридор.

Морис сморщился от запах горелой каши и нащупал на стене стеклянный шар. Похлопал по нему ладонью, дождался, пока жуки проснутся, поднимут жесткие надкрылья и расправят нежные, светящиеся розовым, зеленым и оранжевым крылья. Покачал головой: половина жуков так и не взлетела, сдохли без солнца, а может, Жураб забыл их кормить.

— Эй! — позвал Морис. — Ты где, старый пень!

В кухне послышалось шебуршание, кашель, кряхтенье — и в дверях показался худой, сухой и словно ломкий старик, закутанный поверх залатанного на локтях камзола в шерстяную вышитую шаль. В руках старик держал склянку с жучиным кормом, подслеповато щурился и улыбался, показывая желтые редкие зубы.

— Вернулись, шер Морис! А мы уж беспокоились, на дорогах нынче небезопасно. Матушка ваша вчера велели отослать вашей невесте семь дюжин лилий…

Старик все рассказывал давно позабытые новости — единственный оставшийся у Туальграмов слуга, дворецкий в шестом поколении, Жураб чаще жил в славном прошлом, чем в никчемном настоящем. Морис тем временем оглядывал заросшую паутиной кухню.

— Жураб, я же дал тебе денег нанять девушку, чтобы готовила и убирала, — устав слушать о новой шляпке умершей шесть лет назад матери, прервал дворецкого Морис. — Где служанка, где деньги?

Старик что-то пробормотал о лилиях, кои нынче дороги, и замолчал, глядя в пол. Туальграму ничего не оставалось, как оставить его наедине с призраками и отправиться спать — к счастью, младший Дарниш был так любезен, что пригласил его на ужин, так что не придется ложиться на голодный желудок.

Поднимаясь по лестнице в спальню, Морис раскланивался со славными предками, высокомерно взирающими с парадных портретов. Вся история рода — от тринадцать раз пра- дедушки, первого виконта Туальграма, советника Варкуда Кровавого Кулака, шера огня и воздуха второй категории, автора трех монографий и отца шести детей и прочая, прочая, до…

— Будь ты проклят, — привычно бросил Морис пустому месту слева от материнского портрета: о некогда висевшей там картине напоминал лишь невыцветший прямоугольник шелковых обоев.

Этот портрет отправился вслед за тем, кто был на нем изображен, сразу после похорон, на которые не пришел никто, кроме кредиторов. Проигравший последний заклад виконт не нашел ничего лучше, чем проткнуть себе горло шпагой и свалить долги на двадцатитрехлетнего сына. Записку о невозможности жить с бесчестьем Морис порвал и растоптал там же, у тела труса и неудачника. Бесчестье жить? О нет. Бесчестье — сбежать от жизни. Сбегать всю жизнь. От собственной бездарности, от потери поместья: дед тоже играл и проигрывал. От одиночества после смерти жены и собственной вины: если бы он меньше играл и пил, ей не пришлось бы искать супруга по игорным домам — и её бы не столкнула с лестницы пьяная шлюха.

— Придется нанимать служанку самому. — Морис шел вдоль запертых дверей, касаясь поочередно светильников циль: до второго этажа нищета еще не добралась. — Нельзя же приводить юную жену в такой свинарник! Шера Дарниш не привыкла к паутине и драным обоям.

Перед дверью в кабинет отца он остановился. Шорох? Крысы? Вряд ли, крысы давно сдохли с голоду. Воры? Ха-ха три раза. Последний раз воры были здесь еще при жизни отца — он так орал на капитана городской стражи, словно унесли не пару грошовых шкатулок, а мешок золота. А капитан, сволочь толстомордая, морщился и наверняка думал, что виконт сам же их пропил, да забыл.

Обнажив шпагу, Морис резко толкнул дверь и отскочил.

— Доброго вечера, виконт, — раздался тихий насмешливый голос. — Заходите уж.

— А, это вы. — Морис вложил шпагу в ножны и остановился на пороге погруженного во мрак кабинета. — Я же сказал, мне нужно три недели.

— Трех недель у вас нет. Последний срок — бал-маскарад. Иначе наш договор потеряет силу и вам придется вернуть инвестированные в дело средства.

Глава 18 Хризантема

Хилл бие Кройце, Стриж

436 г. 18 день Журавля. Роель Суардис.

«Придурок ты, Стриж, а не шер искусства. — Он сидел за спинетом, глядя на закрывшуюся за Шуалейдой дверь и трогая металл на шее. — Размечтался».

Стриж коснулся клавиш, сыграл простенькую мелодию, прислушался: снова показалось, что стены башни резонируют, как дека гитары. Достал из-под себя «Основы», открыл на странице с миниатюрой, изображающей Безумного Барда.