Мастер

– Страхом можно заставить человека чего-то не делать, – улыбнулся Басов. – Но действовать он должен захотеть сам. Пока человек не захочет учиться, никто и ничто не заставит его получать знания.

– Отчего же? – удивился князь. – В школах отроков порют нещадно – и ничего, грамотные выходят.

– А толку? Буквы выучить несложно. А вот как сделать, чтобы человек с этим знанием не похабщину читал, а мудрые вещи? Этого я не знаю. Я могу обучить княжича фехтованию. Вайсберг – стратегии. Министр двора – церемонии. Но кто сделает его добрым правителем? Ведь это – от сердца. А сердце человек направляет сам. Грамотный он при этом или нет – значения не имеет.

– Дело говоришь, – погрустнел князь. – Только не будет он правителем. Ни добрым, ни злым – никаким. Княжич так себя любит, что слушает всякого, кто ему льстивые речи говорит. Умру я – им вертеть будут, управлять, словно куклой на базарной площади. Вот беда в чем. Скажи мне, Басов, видал ли ты где, чтобы сам государственный уклад заставлял избирать достойнейших правителей? И чтобы капризы черни и корысть придворных на них не влияли?

– Власть – дело темное, – покачал головой Басов. – Не слышал я о таком. Оттого и стараюсь подальше от двора стоять – уж прости, князь.

– Мудр ты… и глуп одновременно, – рубанул князь. – А глуп ты, Басов, оттого, что не устоит твоя школа, ежели в Северороссии дурное правление начнется. Снова по миру пойдешь.

– На все воля Божья, – вздохнул Басов. – Только еще вернее школа моя погибнет, если я к каким-нибудь партиям примыкать начну.

– А если к тем, кто в фаворе? – склонил голову князь.

– Сегодня в фаворе, завтра в опале – качели. А я на земле твердо стоять люблю.

– Тогда служи мне, лично мне, – склонился вперед князь. – Мне именно такие нужны, кто не за награду, а за честь, за землю свою в бой идет. Аль не люб тебе великий князь Североросский?

– Достойнее вас не видал я правителей, – Басов посмотрел князю в глаза. – Да только и великий князь не может обойти интриг придворных, не может все своей волей решать. Государство не одной волей правителя живет, а волей всех людей, его населяющих. Государь на вершине, и оттого давление на него большее, чем на других. Да и на тех, кто при нем, – тоже. Не хочу я в это вмешиваться. Не потому что не могу, а потому что не хочу. Ты же лучше меня знаешь, великий князь, политика одной честью и шпагой не делается. Подкуп да интрига при ней, как неразлучные братья. Добро бы еще переносить это ради полезных преобразований в государстве. А то ведь за год службы один день полезный будет, а все остальные – в борьбе против клеветников да недругов: кого задел, за государство радея, кому просто должность твоя люба. Уволь меня от этого, князь. У меня свои дела. Я фехтовальщиков готовлю. Молодежь североросскую на путь наставляю, воинами делаю. Чем больше в Северороссии будет людей чести, тем сама страна лучше. Они уж худого правителя не допустят, доброго поддержат. В этом моя работа для земли твоей – другого не требуй. Уложения, интриги, законы, указы… Не верю я в них. Не бывает страна лучше, чем народ ее. Сделай людей честнее – самая жуткая тирания к лучшему преобразится. Сделай их бесчестными ворами – самая лучшая система правления от бед не спасет.

– И то верно, – кивнул князь. – Только жаль мне, Басов. Карлики у трона трутся, кто о своей казне лишь думает да честолюбие тешит. А на кого положиться могу – тех зови, не дозовешься. Вайсберг вон – вытащу его в Петербург, так приедет с неохотой да на первом же совете: “Дозволь, князь, к войску отбыть”. Я ему: “Куда спешишь, лучше твоего войска мало кто в Европе обучен да снаряжен”. А он мне: “Подготовки мало не бывает. Отпусти, князь, душно мне в Петербурге”. Барон фон Бюлоф. Какой рубака был, сердце золотое. Как Ливонскую войну закончил, говорит: “Отпусти, князь. Я рубиться мастак, а на парадах не обучен, строй тебе порушу”. Ты вон даже в страже командиром быть отказываешься. Эх, да на кого же вы…

Князь махнул рукой, снова наполнил кубок и осушил залпом.

– У великого князя много достойных и верных слуг, – сказал Басов.

– Знаю, – вздохнул князь. – Только карлики – они всегда в спину бить горазды. Не выстоять им без меня. Ладно, Басов, ступай. Хоть фехтованию обучи княжича – и то дело.

Глава 27 ПРИЕМ

Прием давался во дворце наместника в Вышгороде – центральной части Таллина, расположенной на холме и возвышавшейся над остальным городом. Здесь еще при Ливонском ордене располагались административные здания и городской замок. Здесь стоял и дворец, который занимал теперь княжеский наместник. Здесь же располагались дома самых знатных рыцарей и духовенства.

Надо сказать, прием и бал давались отнюдь не потому, что обитатели дворца заскучали от безделья. Напротив, рабочий день наместника и его людей длился от зари до зари. Однако на первые числа августа были назначены выборы эстляндских депутатов в североросскую Думу, и наместник решил под таким невинным предлогом собрать наиболее влиятельных людей Эстляндии. Несмотря на относительную молодость, Оладьин оказался весьма опытным политиком и умело организовывал нужную расстановку сил в подвластных землях.

Петр сбился с ног, курсируя по залу. Хотя бал проводился по всем правилам – с танцами, угощениями и многочисленными развлечениями, – но он-то был “при исполнении”. В его задачу входило следить, когда наместник оканчивал переговоры с очередным гостем или гостями и неназойливо (а по возможности и скрытно для остальных) привести к барону следующих собеседников.

Список, кто и в каком порядке должен встретиться с Оладьиным, они с наместником составили накануне приема. Некоторые о предстоящих переговорах знали заранее, для других они должны были явиться неожиданностью – приятной или не очень.

За полтора месяца, что Петр служил при наместнике, он изрядно понаторел в делах Северороссии и Эстляндии. Неудивительно, ведь в вопросах управления территориями (или, как бы сказали в двадцатом веке, “гражданского строительства”) он действительно стал вторым человеком после наместника. Весь день он постоянно находился при бароне. В Нижнем городе, на улице Лай, ему был предоставлен в пользование конфискованный у одного из орденских чиновников дом. Там уже обитал небольшой штат слуг: повар, дворецкий, горничная… Хотя из-за многочисленных обязанностей по службе Петр появлялся там не слишком часто, порою даже ночуя во дворце, подобное повышение социального статуса очень льстило.

Сейчас Петр только что отвел к наместнику очередную группу купцов и смог ненадолго расслабиться – как минимум, минут двадцать были свободны.

– Господин Назаров, – окликнул его кто-то по-немецки.

Этим языком Петр владел еще неуверенно, хотя и быстро совершенствовался. Да и нельзя было иначе: большая часть населения Эстонии русского не знала совершенно, зато немецкий был распространен повсеместно. Петр оглянулся – с ним заговорил купец Петер Пеери, один из богатейших людей города и депутат недавно избранного магистрата. Рядом присела в изящном реверансе миловидная белокурая девушка.

– А, господин Пеери, – легко поклонился Петр, – рад вас видеть.

– Познакомьтесь с мой дочерью Анне, – произнес купец.

– Очаровательная девушка, – поцеловал руку юной прелестнице Петр.

– Для меня большая честь, – зарделась та.

– Что вы, это я счастлив познакомиться с вами. Своим присутствием вы украшаете наш бал, – принялся любезничать Петр, подбирая самые галантные из известных ему немецких слов.

– Дорогая, – вмешался купец, дождавшись окончания обмена комплиментами, – не найдешь ли ты лакея и не велишь ли ему принести нам вина?