Мастер

– Как дела?

– Вы о чём?

– О вашем опоздании на работу.

– И что? Я примчался к проходной, когда только начали пропускать моих ре­бят.

– Причина опоздания?

– Никакой причины. Просто не задалось утро, и всё. А тут ещё тётка позвони­ла - муж умер... Но как вы узнали?

– Короеды ваши постарались. Поймали меня во дворе училища и брякнули.

– Какие оригиналы! И кто же из них?

– Будете много знать - скоро состаритесь, - усмехнулся директор.
– Честно говоря, я их сам не знаю. Первогодки, ещё не примелькались. Но ведь правду сказали?

– Ну да, если донос кто-то считает правдой, - не удержался Виктор Алексеевич.

– А как учащиеся без вас оказались на проходной?

Виктор Алексеевич лишь мгновение сомневался, нужно ли говорить директо­ру, что привёл их туда староста группы. И, решив, что ничего зазорного в том нет, назвал Мишу Матвеева.

Валентин Трофимович почесал затылок и снова уставился в экран. Понятно, что ничего он там не разбирает, а думает. Виктору Алексеевичу даже показалось, будто он видит, как в большой голове директора крутятся массивные думательные шестерёнки. Он в училище самый старый и опытный. Тоже из мастеров. Сначала окончил тот же техникум, что Плетнёв. Потом много лет работал старшим ма­стером и заочно учился в техническом университете. Даже, как он выражался, рекорд мира установил - пятнадцать лет плёлся к диплому. Но доплёлся и теперь подчёркнуто бережно и всегда с большой буквы писал в графе «образование» - «Высшее».

– Хотел вам за опоздание поставить на вид. Но группа вышла из положения, в которое вы её поставили?

– Как будто.

– Старосту поощрить. А вас прошу больше не опаздывать. Дядьку похоронили?

– Да, на Северном кладбище. Хорошее место, песок. Тётка довольна.

– Ну и ладно, если довольна. Что у вас ещё?
– спросил директор, как будто не он позвал Виктора Алексеевича, а мастер сам явился к нему со своими вопроса­ми. Можно сказать, что сегодня должен состояться суд над Юрой Бородиным, но Виктор не стал торопиться. Скажет потом, когда будет известно решение.

– Пока всё.

– Тогда свободны.

Виктор Алексеевич вышел из кабинета, кивнул секретарю Галине Львовне и поднялся этажом выше, в преподавательскую. Здесь никого, он сел на диван и стал смотреть в окно. Отсюда видны железная крыша дома на противополож­ной стороне улицы и серое, низкое небо. Шёл дождь. Он вспомнил вчерашний день в деревне, поблагодарил погоду за то, что позволила порезвиться с дровами, и пальцами помял плечи, где ощущалась приятная боль от колуна. Тут же в памя­ти возникла учительница Елена Владимировна, её большие, умные глаза, высокая шея, тонкая талия. Он стал вспоминать свои разговоры с нею, в особенности её слова о том, что её любимого «гниды» убили. И вчера вечером, когда он ехал до­мой, и сейчас она не выходила из памяти, всё время хотелось думать о ней и хотя бы мысленно продолжать разговор. И усмешливо спрашивал себя: «Что с тобой, Витя? Не хочешь ли ты подтвердить вечную истину, что самое лучшее лекарство от любви - новая любовь?»

В кармане дал о себе знать телефон. Звонила мама Юры Бородина:

– Виктор Алексеевич, нам сын сказал, что вы тоже собираетесь на суд.

Кровь ударила ему в голову. От её голоса, от чувства, с которым она задала этот вопрос, сделалось жарко.

– Да буду.

– Приходите, пожалуйста, мы вас очень просим. Мы заявили вас как свидетеля.

– То есть как?

– Мы заявили вас не как свидетеля поступка, а как свидетеля его жизни в учи­лище.

– Тогда иное дело.

– Такая у нас беда. Если бы вы знали, как нам плохо. В особенности сыну. Он так переживает.

– Вот видите, как всё может повернуться. Насколько я знаю, раньше у него не было неприятностей с полицией?

– Что вы! Хороший мальчик, мы просто поражены его поступком. Учиться не хотел, это правда. Но чтобы такое...

– Сейчас учёба мало кого увлекает. Но хорошо, что у него это впервые. Беда послужит ему уроком.

– Да, да, именно беда, - сказала она.
– Ужасный случай, от которого он сам по­страдал больше, чем девушка. Хотя поступок действительно гадкий.

– Глупый поступок, иного не скажешь. Дал бы вам совет не переживать, но вряд ли вы послушаете. Вообще в последнее время вы не хотите ни слушать меня, ни разговаривать...

– Большое спасибо, до встречи в суде.

Он хотел, чтобы она говорила ещё, и не только о сыне, однако Нелли Георги­евна выключила телефон. Можно снова связаться с ней, но он задумался, нужно ли сейчас, когда она думает только о сыне, и не стал. Уже хорошо, что позвонила, а там будет видно.

Несмотря на то что директор спустил на тормозах его опоздание, в душе остал­ся неприятный осадок за гадкий донос, на который пошли его ученики. Он недол­го думал о том, кто у него такой шустрый. Перед глазами всплыли две тщедушные фигуры - Богданчика и Воронкова. Конечно, они, больше некому.

Прозвенел звонок, и в кабинет, где он сидел, пришли преподаватели. Евгения Борисовна как-то особенно приветливо поздоровалась с ним за руку и вдруг ска­зала, что сегодня она его увидела во сне. Как будто Виктор Алексеевич пришёл к ней в гости и принёс букет ярких роз, но потом это оказался вовсе не букет, а факел.

– То было сердце Данко!
– хорошо поставленным голосом произнёс физрук - высокий красавец Пётр Васильевич.

– Нет, совсем не то, - сказала Евгения Борисовна.
– Это было - как факел, как часть утренней зари.

Она бы и дальше рассказывала свой сон, если бы Виктор Алексеевич не оста­новил. Он прикоснулся к её руке и сказал, что сейчас ему нужно в группу и он будет рад чуть позже узнать продолжение сна.

– Ради бога!
– кивнула она, хотя было видно, что недовольна.
– Потом доскажу, если не забуду. Он касается не только вас, но и Марины, и не только её.

Он пришёл в кабинет математики, где в это время была его группа, и сразу уви­дел Богданчика и Воронкова - они боролись за столом руками. Подождал, когда Воронков одолеет Богданчика, и попросил их выйти с ним. Привёл к спортивному залу и стал поочерёдно смотреть то на одного, то на другого:

– Вас директор благодарит, но не сказал, за что. Итак?

Оба опустили глаза. При этом Богданчик что-то пробубнил, но не разобрать, что именно. А Воронков сказал:

– Не наше дело. Мы ему ничего не говорили.

– Ладно, прощаю. Считайте меня своим другом, поэтому не отвлекайтесь на пустяки. Мы с вами одна команда, у нас впереди Олимпиада. Идёт?

Они закивали головами, и Виктор Николаевич их отпустил. А тут звонок, и многоголосье короткой перемены угасло - в училище продолжалась работа.

***

После занятий Виктор Алексеевич пешком отправился на суд. Дождь перестал. Сквозь толщу туч пробилось солнце, его лучи походили на прожектора, ударив­шие с неба упругим светом по жёлтым домам на другом берегу реки. На мосту суетились школьницы, они столпились у перил, бросали чайкам печенье и со зна­нием дела рассуждали о презервативах. У парапета пожилая женщина продавала разноцветные гладиолусы. Он давно не дарил никому цветов. Вспомнил Лену и представил себе, как преподносит ей букет. И тут же подивился такой картине: цветы Лене, а не Нелли Георгиевне. Это был первый сбой в его сознании. Значит, в нём происходят неуправляемые изменения, от которых может зависеть его даль­нейшее отношение к обеим. Везёт ему на проблемных женщин, а беспроблемные есть? По крайней мере, лично он их не встречал.