Маята (сборник)
Шрифт:
Каждое Алисино "кто" сопровождалось таким энергичным ударением, что Аристарх невольно вжимал голову в плечи. Сидя в низком кресле, он будто бы уменьшился в росте. Алиса же, невысокая от природы, надвигаясь на него, наоборот становилась все выше и выше. Голос ее креп, она то останавливалась, то быстро вышагивала вдоль стола заседаний: шесть – туда, шесть – обратно. Аристарху приходилось все время изворачиваться в кресле, чтобы не оказаться к директрисе спиной; шея устала, глаза закрывались, силуэт Алисы расплывался. Ее голос звучал уже где-то там, наверху, отдаляясь, замирая, и вдруг вновь усиливался, заполнял все пространство кабинета, как гром небесный. Чувствуя, что сейчас ему станет плохо,
– Ну что ты, моя хорошая! – длиннопалые, поросшие золотистым пушком руки Аристарха гладили скользкий шелк платья, глаза непроизвольно косились на дверь приемной. Тело женщины мелко вздрагивало, полночи просидевший за письменным столом Аристарх приходил в себя. – Лиса, мы обязательно что-нибудь придумаем.
– Почему все время я одна? Почему?!
Директриса, отстранившись от любовника, достала пудреницу и носовой платок, отошла к окну.
– Георгий не сможет в этом году издать сразу и твой роман, и повесть Дядюхина. Что-то одно. Ему подсунули блатную рукопись, оттуда, – она, не поворачиваясь, подняла голову к потолку. Голос Алисы звучал невнятно (похоже, она подкрашивала губы), но интонации стали совсем жесткими. Спиной к Аристарху стояла не всхлипывающая минуту назад слабая женщина, а волевая, уверенная в себе мать-командирша. Резкий поворот, и глаза – в глаза, в упор. Холодные, серые с прищуром, – в растерянные и недоумевающие. И – жестко с металлом в голосе:
– Или – ты, или – он!
Аристарх отшатнулся, как от удара.
– На кону – твоя судьба, Арист, – дожимала мужика Алиса. – Надо написать негативный отзыв на повесть Дядюхина. Все хвалят его рукопись, публикация твоего романа может в этом году не состояться…
– Алиса, не делай этого. – Аристарх дрогнул лицом. – Я тебя предупреждаю, не делай этого!
Теперь уже он шагал по кабинету, все быстрее и быстрее: шесть – туда, шесть – обратно.
Алиса, опять, отвернувшись к окну, облокотилась о подоконник. Спина ее затвердела.
– Как я могу разгромить его повесть? – Шесть… поворот. – Ты понимаешь, что говоришь? – Шесть… остановка. Аристарх дышал, как загнанная лошадь. – Гриша – самоучка, он пишет по наитию, как душа велит. Мы с ним обсасывали каждую сцену. Он переписал повесть по моим рекомендациям. Переписал от начала до конца, понимаешь? Спорил со мной, ночи не спал и все равно переписывал. Алиса, не делай этого!
– Все, Аристарх, – директриса листала ежедневник. – У меня через час – совещание в главке.
– На меня можешь не рассчитывать, – кадровик с силой толкнул дверь приемной. Секретарша Соня сделала круглые глаза. – Адью! – бросил Аристарх в сторону кабинета.
– Отзыв должен лежать в редакции завтра к вечеру, – донесся до него спокойной голос Алисы Сатратовны.
Аристарх долго бродил по многолюдному в дневное время городу, борясь с желанием напиться. Прохожие уступали дорогу странному ссутулившемуся молодому мужчине в расстегнутом модном пальто и небрежно висевшем на шее серым шарфом. Шляпу он оставил в кабинете. Под ногами чавкала разъеденная солью снежная каша, ветер бросал в лицо пригоршни ледяной петербургской непогоды. Пролетавшие по проезжей части автомобили окатывали грязной жижей не замечавшего ничего вокруг мужчину.
Дома Аристарх, не переодеваясь и лишь сбросив промокшие насквозь туфли, достал из холодильника початую бутылку водки, наполнил и тут же выпил залпом большущий чайный стакан и открыл воду в ванной… Потом был второй стакан, вторая бутылка. Аристарх тыкал непослушным пальцем в кнопки телефона, ошибался номером,
злился, крыл ни в чем неповинных абонентов матом, жал на кнопки снова и снова. Уронил телефон, в сердцах замахнулся на аппарат ногой. Поднял, послушал доносящиеся из трубки короткие гудки.Наконец дозвонился, долго орал на Дядюхина, пока тот не отключился. Набрал домашний Шаховых, но трубку никто не брал. Уронил стакан; пытаясь собрать осколки, поскользнулся на мокром линолеуме кухни; упал, порезался, вышел в прихожую, зажав распоротую стеклом ладонь; и, споткнувшись о брошенные посреди прихожей туфли, растянулся с утробным стоном во весь свой немалый рост. Верхняя часть туловища оказалась в комнате, за порогом. Ноги в так и не снятых мокрых носках – в коридоре. Зарычав, как раненый зверь, Аристарх попытался встать, но руки подломились в локтях. Тогда он, мыча что-то нечленораздельное, прополз, марая кровью светло-бежевый палас, пару метров вперед и, уткнувшись головой в ворс ковра, заснул, ругаясь во сне, всхлипывая, жалуясь на судьбу оставшейся в далеком сибирском городе маме, которая только одна его и понимала…
Немного погодя лицо Аристарха распустилось, он улыбнулся во сне и глубоко вздохнул. Ему снились зеленые холмы, бешеный галоп вороного, тяжелое привычное постукивание набитого стрелами колчана по спине. Правая рука уверенно сжимала поводья, левая придерживала рукоять меча, и та отчего-то нестерпимо жгла ладонь.
Утром Аристарх впервые за семь с половиной лет безупречной работы на фабрике не пошел на службу. Он позвонил Тамаре и, сославшись на плохое самочувствие, сообщил, что "будет" во второй половине дня. Подумав, выдернул телефонный шнур из розетки. После контрастного душа, побрившись и выпив чашку крепчайшего кофе, Аристарх брезгливо собрал разбросанную с вечера грязную мокрую одежду, отнес в ванную, вымыл посуду и прибрал на кухне. Какое-то время он лежал на диване и курил, пуская сизые кольца дыма в потолок. Во рту было гадко.
Потом, решившись, резко встал, уселся за письменный стол, зажег настольную лампу и пододвинул к себе стопку бумаги.
Содержание повести Аристарх знал наизусть.
– Для начала, как водится, похвалить, – пробормотал себе под нос.
"Хороший образный язык, хороший стиль, живые диалоги…"
Аристарх поморщился:
"Хороший язык… хороший стиль…"
Исправил: "образный язык", покачал головой, но переписывать не стал, так и оставил.
А теперь, за дело:
"Текст, на мой взгляд, лишен динамики, "тормозит", так сказать. Герой смотрит по сторонам и "поет" о том, что видит…
Герой не борется за свое счастье, он как бы сторонний наблюдатель, не деятель, а созерцатель. Никого не спасает, ничего не построил… Думает, переживает, но не действует. А читатель ждет от главного героя если не подвига, то, по крайней мере, желания его совершить…
Хотелось бы остановиться на отношениях героя с женщинами. Одна, вторая, третья… Ничто его не трогает, не зажигает. Вот, кажется, полюбил… и тут же потерял свое счастье по глупости…
Вместо трагедии – трагикомедия…
Вялый слабохарактерный герой не способен увлечь за собой читателя…"
Немного подумав, Аристарх добавил:
"Учитывая первый опыт автора, повесть в целом впечатление производит неплохое…"
– Довольно! – пробежав глазами черновик, Аристарх распечатал отзыв в трех экземплярах – третий оставил себе, а первый и второй аккуратно уложил в элегантную, тесненной коричневой кожи папку с монограммой АСС посередине.
В прихожей, уже в пальто, бросил взгляд в трюмо. Из полутемной зеркальной глубины на него смотрел молодой, модно одетый мужчина, с помятым лицом и пустыми глазами.