Мажор

Учитывая, что в том регионе традиционно сохранялось высокое влияние Великобритании и Франции, мы явно полезли играть не в свою песочницу. И уже резвящиеся в ней "детишки" очень не хотели пускать туда нового игрока. Совочками и ведерками нас били долго. И до сих пор иногда получаем, но это уже мелкие пакости по сравнению с тем, что творилось семь лет назад.

Так что историю Машкиного семейства я выслушал, принял к сведению и... тут же забыл, проводив девчонку до дома. Лично нашей семье вялотекущая где-то на другом краю мира недовойна шла только на пользу: новые боевые действия - новые заказы отцу - новые поступления на его банковский счет. Уж эту-то цепочку я отлично понимал даже в шестнадцать лет.

Мы с отцом не поменялись в одночасье.

Но, вероятно, я просто устал от своей ненависти, и хрупкое, робкое перемирие между нами так продолжалось весь май и июнь. Я снова стал просиживать часами в его лаборатории, помогая и расспрашивая, а отец, боясь меня вспугнуть, рассказывал, над чем работает, учил редким приемам, а иногда вообще закатывал целые лекции. И, наверное, я впервые осознанно понял мать: видя его таким увлеченным, если не сказать - вдохновленным, невозможно было оставаться к нему равнодушным.

Казалось мне или нет, но в своей вотчине он сбрасывал года, которые в обычное время тянули его вниз. Там он выпрямлялся, расправлял плечи и снова становился тем гигантом, каким виделся в смутных детских воспоминаниях. Тем, кто подбрасывал меня к потолку, даря восторг, тем, кто катал меня на плечах, показывая целый мир. Тем, кем я гордился: "Смотрите, люди, завидуйте! Это - мой папа!!!",

И впервые в середине мая я сам нарушил сложившееся между нами негласное табу:

– Расскажи о ней.

Мне не надо было пояснять, о ком я спрашиваю.

– Что именно?

– Знаешь, я тут вдруг понял, что почти ее не помню. Рыжие волосы, солнечная улыбка, а пытаюсь в голове сложить лицо - не получается. Какая она была?

– Она была...
– он мечтательно улыбнулся, - Яркой! Впервые я увидел ее во дворце...

– Во дворце?! Ты?!

– По-моему я уже рассказывал тебе, что почти десять лет отслужил придворным артефактором.

– Не помню...

Может когда-то и рассказывал, но я на самом деле не помнил.

– Ну, вот... было такое в моей биографии. Ей было семь лет. На каком-то чаепитии, уж не помню, в честь чего, она уселась ко мне на колени и заявила, что когда подрастет - выйдет за меня замуж.

– А ты?

– Посмеялся, конечно! Мне уже тогда было пятьдесят с лишним, не думаешь же ты, что я всерьез принял слова крохи?

– И?

– Годы шли, а она не отступалась. Почти преследовала. Не поверишь - бывало, прятался по коридорам от сопливой девчонки! Когда ей исполнилось тринадцать, у меня состоялся серьезный разговор с его величеством.

– С его величеством?!!
– неверяще переспросил, потому что умом я понимал, что отец крут, но то, что он запросто беседовал с императором!!! Этот факт не спешил укладываться в моей голове!

– Чему ты удивляешься? Свою воспитанницу он любил! А по слухам - не просто воспитанницу, а родную дочь!
– добил меня отец.

Дар речи мне отказал. Это что же получается? Я внук императора?!!

– Не спеши радоваться!
– сполна насладившись всей палитрой сменяемых чувств на моем лице, спустил меня с небес на землю родитель, - Родственницей в каком-то далеком колене она ему вполне вероятно была, но вот дочерью - вряд ли. Он ее так никогда и не признал.

– А может...

Отец перебил, не дав договорить глупость:

– Несмотря на гнев императрицы, он признал пятерых своих детей от разных женщин. О Наде - слухи ходили, но он их пресекал. Так что, скорее всего это были досужие разговоры. К тому же на него она не была похожей ни в детстве, ни потом.

"Есть вероятность, что я могу быть внуком императора!" - мыслить о чем-то еще я был не в состоянии.

– Я к чему это тебе говорю: летом ты уедешь в Петербург. Или ты передумал поступать в университет?

– Нет!
– я наконец-то пришел в себя и стал готов внимать дальше.

– Та история, она, конечно, уже забылась, но запрет на посещение столицы с меня не снят, так что ты будешь там один, я даже навестить тебя не смогу. И теоретически к тебе могут подойти люди с какими-нибудь предложениями, заморочить, вскружить голову... Я хочу, чтобы ты навсегда зарубил себе на носу: ты правящей семье не родственник. Думать иначе - опасно. А, чтобы совсем спустить тебя на землю, рекомендую всегда помнить, что ты еще внук сапожника из Одессы!

– Какого еще сапожника?
– переход от дворцовых небожителей к лицу с прозаической профессией оказался неожиданным.

– Самого обыкновенного! Исы Ароновича! И Сары Абрамовны - его жены! Ой-вэй! Лышэньки! Наш Пэсэх таки умный ребенок! А я всехда это зналы!
– отец так натурально изобразил неповторимый одесский говор, что я воочию представил себе типичную еврейскую мать, произносящую эти слова.
– Знал бы ты, сколько лет я вытравливал из себя этот колорит!

– То есть я... еврей?..

– Ты нет. Да и я уже по большому счету... Какой из меня еврей? Выкрест я. Надеюсь, всевышнему все равно, какие молитвы я ему возношу и каким образом обращаюсь.
– Отец ненадолго замолк, углубившись в воспоминания, - Ты просто не представляешь себе тех времен, а в учебниках этого не прочитаешь. Первая мировая только закончилась, кругом разруха, нищета, грязь... Как тараканы из всех щелей повылазили какие-то юродивые, пророки, оракулы, бандиты, агитаторы... На одной улице могли призывать свергать императорскую власть, а на соседней - собирать подписи и пожертвования в их поддержку.

– А ты?

– Мне было пять лет, я глазел и на тех и на этих. Или ты думаешь, я так и родился - седым, бородатым и старым?

– Нет, конечно!
– Хотя, положа руку на сердце, я именно так и считал.
– И что?

– Честно говоря, я мало что понимал в том хаосе, а позже я понял, что и взрослые в нем мало разбирались. Зато мы все от мала до велика разбирались в погромах. Идут свои - значит можно запереться покрепче и просто не отзываться на стук и выкрики. Максимум - стекла побьют. Зареченские, те могли и морду капитально начистить, и даже красного петуха могли подпустить. А если идет пьяная матросня, значит надо прятаться всерьез - эти и в штыки могли взять. Один раз так и произошло. Мы с пацанвой ловили раков тогда, далеко от дома забрались... а вернулись... соседка, тетя Валя, все пыталась удержать, не дать увидеть... Дом выгорел полностью, отца убили во дворе, мать с сестрами были в доме...
– теперь отец молчал намного дольше, - Не знаю, может у меня и была еще родня, каких-то гостей я смутно помню. Но если и были, то их никто на нашей улице не знал, а сами они так и не пришли. Тетя Валя меня забрала к себе, а через полгода, когда так никто и не объявился - усыновила. И вот она-то как раз и была Романовой. Она же и окрестила, моего мнения, сам понимаешь, никто не спрашивал. От прежней семьи только отчество и осталось. Странная она вообще-то тетка была, если между нами, еще не сумасшедшая, но мозги набекрень, это точно. Сын у нее на фронте погиб, муж еще раньше, наверное потому сироту и пожалела. А рука какая тяжелая!