Мажор
Шрифт:
– Она тебя что, била?!
– Ну, я тоже не подарком был.
– Внезапно смутился отец, - Я ж своих родителей поначалу помнил, мамой ее наотрез называть отказывался! Грубил, хамил. Она меня иначе, чем наказанием, редко звала. Чуть старше стал - еще и с шайкой воров связался!
– Ты?!!
– Ага! По карманам, между прочим, промышлял! Самым высоким воровским искусством это тогда считалось! Высшим форсом!
– Врешь!
– В это я не мог поверить, только не мой отец - респектабельнейший член общества, попечитель нашей школы, основатель десятка благотворительных фондов!
– Подойди!
– Он выпрямился, окончательно оторвавшись от чертежей, над которыми корпел, и пощелкал, разминаясь, суставами пальцев.
Стоило мне приблизиться, как отец сделал шаг
– Тебе плохо?!
– кинулся я за ним, подхватывая и усаживая на стул.
– Мне хорошо!
– ответил он, развалившись на сиденье и поигрывая моими часами.
– Как?!
Вместо ответа отец подмигнул:
– Какой же ты все-таки еще ребенок!
– Тьфу! А я между прочим, действительно поверил, что тебе плохо!
– возмущенно пробухтел, отбирая и застегивая обратно часы на руке.
А когда я, недовольно сопя, пошел на свое место, в спину донеслось:
– Лови!
Обернувшись, едва успел поймать летящий в лицо свой собственный бумажник.
Да уж! Как он только с такими талантами в ученые выбился? Не преминул задать этот вопрос.
– Школу я худо-бедно закончил, а аккурат за выпуском тетя Валя преставилась. Пока занимался похоронами - кореша-товарищи мои под облаву попали. Суд тогда скорый был - два дня, и они уже на этапе. Только и успел, что конвоирам на лапу сунуть, чтобы парней не месили особо. Крест, как сейчас помню, все орал в оконце, чтоб я не вздумал по их дорожке пойти, кричал, чтобы учиться шел. Так пути и разошлись, так мы и потерялись тогда. Я уже потом, когда более-менее в люди выбился, пытался ребят разыскать, но где там! Я ж даже фамилий их толком не знал. Крест, Щербатый, да Гвоздик...
Отец в очередной раз замолчал, невидящим взором уставившись в пространство, я тоже затих, не рискуя прервать эту тишину. Как выяснилось, я не только про мать ничего толком не знал, я и о его бурной биографии не имел представления!
– А слова Креста я запомнил, - отмер через какое-то время отец, - Тетка, как оказалось, в банке приличную сумму имела - ей же пенсия за сына и мужа шла, а я у нее единственным наследником был. В жизни бы ни подумал, жили-то мы бедно, досыта не каждый день ели... А вот поди ж ты! Случайно банковскую книжку обнаружил, когда документы после смерти тети Вали разбирал. Дальше... с деньгами жить проще, чем без них. Одесса мне к тому времени надоела, хотелось мир посмотреть, себя показать. Года два меня по стране помотало, много всякого-разного было, а потом каким-то ветром занесло в конце концов в Казанский университет. Там в Казани и осел надолго в первый раз. Но, что-то мы куда-то не туда ушли, ты же о матери спрашивал?..
А я в кои-то веки, и о "всяком-разном" не отказался бы послушать. Хотя бы о том, как безродный еврейский юноша вдруг стал потомственным дворянином, как заработал первые капиталы - не на тети Валины же деньги он жил долгое время? Как его потом из Казани в Питер занесло?.. Оставалось только надеяться, что это не последний его приступ разговорчивости.
– Надины чувства ни для кого секретом не были, но она была из старинного княжеского рода, пусть и обедневшего, а я... были еще другие обстоятельства... Из дворца меня выставили. Как же я ее возненавидел! Знал бы ты! Из-за соплячки с голубой кровью лишиться всего!!! Это потом я уже понял, что всё к лучшему, но тогда! Если бы я мог ее встретить, то ты бы точно стал сиротой! А, нет, ты бы просто не родился!
Слышать такое про мать было... обидно.
Но с другой стороны...
Придворный артефактор, для многих - венец карьеры, высшая ступень. Если ей было тринадцать, то ему, значит, пятьдесят девять. Даже для мага солидный возраст.
И - резко вниз! Из-за соплюшки...
Н-да...
– Одно потянуло за собой другое, часть знакомых отвернулась. Тоже тогда... всякое было. Накопления... с ними отдельная история. Так что, оказаться на свободе было странно и дико поначалу. Столько лет - вздохнуть некогда, а тут вдруг... сам себе свободный художник... Помог тогда Симка Веллер. Дядя Сима, хотя вряд ли ты его помнишь, он как-то приезжал к нам, но тебе тогда лет шесть
было. Самуил Иоганнович Веллер. Якобы немец, но поскреби - еврей-евреем. Тогда он был ректором Петербуржского университета. Вывел меня из запоя, загрузил работой. Он, кстати, до сих пор жив, мы переписываемся. Уже не ректор, годы все же не те, он постарше меня лет на десять, но на рождество еще преподавал, может даже и у тебя преподавать будет.Дядю Симу я, как ни странно, помнил. Может быть потому, что у нас редко были гости, или сам по себе он был запоминающимся, но визит врезался в детскую память.
Хм... а знакомый препод, это неплохо!
– С ним на пару мы добили его проект брони. Опять пошли заказы, деньги. Да и выставили меня все же не с волчьим билетом, оформили все аккуратно, званий и чинов не лишили, наград тоже. Жизнь как-то наладилась. И тут на первый курс приходит ОНА. Надежда. И все повторяется вновь. Только ей уже не тринадцать, а семнадцать. Из неуклюжего подростка она превратилась в роскошную красавицу. На нее смотрели все мужчины, ей оглядывались вслед... а она по-прежнему смотрела только на меня. И вот тут я не устоял. Дальше... дальше ты, наверное, знаешь. Мир не без "добрых" людей, - отец интонацией выделил это "добрых", - нашлись те, кто донес. У нее был выбор - отказаться, уйти... Скандал могли замять. Она выбрала меня и тебя. И это были самые счастливые двенадцать лет в моей жизни.
Отец достал из-за пазухи медальон, где, как я знал, хранился ее редкий снимок - почему-то мама не любила фотографироваться.
– Подойди, - попросил он.
Я снова подошел к его столу.
– Ей отказали во всем - в имени, в приданом. Выставили, в чем была. Из всех ее украшений, у нее остался только этот медальон. Носи его.
– И он, заставив меня склониться, надел мне на шею цепочку.
– А как же ты?
– У меня есть ты.
Сашкин день рожденья - восемнадцатилетие, между прочим!
– мы решили отпраздновать с размахом. Нудные посиделки с родителями, родственниками и редкими одноклассниками, удостоившимися чести быть приглашенными, с кучей вилок на столе, первым официально разрешенным глотком шампанского (только имениннику, кстати, не мне!) и праздничным тортом, мы уже пережили, а сегодня вечером собирались повторить торжество уже чисто своей компанией у Тоньки-медички в общежитской комнате, что она делила с двумя такими же раскрепощенными подругами. Спонсором сего мероприятия, понятно, выступал я - родители у Сашки были хоть и дворянами, но весьма скромного достатка.
На большой перемене мы с Меньщиковым подбивали баланс:
– Шампусик барышням и всякие там шоколадки-мармеладки принесет Кабачков, Торба обещал купить что покрепче, а жратву...
– О, мин херц, гляди, это, похоже, к тебе, - дернул за рукав Сашка, привлекая мое внимание к чему-то за спиной. Оглянулся.
За спиной стояло чучело по имени Маша.
– Чего тебе?
За две недели я уже напрочь позабыл о существовании этой катастрофы, но она не преминула напомнить о себе сама.
– Пётр, мы можем поговорить?
– Говори!
– Наедине.
– Наедине он не может, вдруг ты его совращать полезешь?
– влез Сашка, - А он у нас такой застенчивый, бережет свой цветочек!
– заржал он.
– Сань!
– одернул его я, видя, как девчонка жутко краснеет.
– Мин херц, не ходи! Она тебя скомпрометирует! И будешь ты женатым во цвете лет!
– продолжал он измываться надо мной и ситуацией в целом.
– Хорош кривляться!
– еще раз одернул я друга, и уже девчонке - Ну, чего тебе?
– Хотя бы отойдем...
У девчонки заметно дрожали губы, то ли от негодования, то ли от страха, так что решил сделать все же несколько шагов в сторону, жестом попросив Сашку остаться на месте.
– Ну?!
– Мне не к кому обратиться... пожалуйста... мне нужно пятьсот рублей, дай мне, пожалуйста, взаймы, - тихо, но отчаянно произнесла малолетка.
– А мне - новый байк и весь мир в придачу! Губа не треснет?
– Пожалуйста, - снова замямлила она.
– Детка, ты спутала меня с госбанком!
– поставил я точку в разговоре, отворачиваясь к Сашке.