Меч

Однажды вечером мы играли в шахматы в общей комнате, опять-таки в окружении других видящих.

Он даже брал меня с собой в полёты.

Однако мы всё ещё не обсуждали ничего существенного, и он не прикасался ко мне, если не считать мимолётных прикосновений к рукам и ладоням — обычно он делал это, открывая передо мной дверь, выдвигая стул, забирая моё пальто, предлагая мне что-нибудь. Один раз он обхватил меня рукой, чтобы показать приём броска в mulei. Один раз он накрыл мою ладонь своей, когда позволил мне сесть за штурвал его самолёта.

Как и сегодня, он также несколько раз уходил «поговорить» с Фиграном.

Он довольно открыто говорил мне, куда направляется. Он также предельно ясно давал понять, что не хочет моего присутствия там.

Один раз он упомянул, что кажется, добивается прогресса.

Когда я спросила его, в чём именно он добивается прогресса, его ответы сделались в высшей степени расплывчатыми.

Подумав об этом теперь, я почувствовала, что начинаю дышать чаще, пока Гаренше вёл меня к лестницам, чтобы спуститься сначала на первый этаж ангара, затем ещё на несколько этажей под землю. Спустя три пролёта мы вышли в каменный коридор с грубыми стенами и цементным полом.

И вновь я поймала себя на том, что поражаюсь масштабам лагеря.

Я шла за широкоплечим видящим мимо множества органических дверей с отверстиями, через которые можно было посмотреть в камеры. Наконец, мы остановились перед той, в которой не было окна. Использовав отпечаток пальца, чтобы открыть дверь, Гаренше мотнул подбородком, чтобы я проходила вперёд, когда органика растворилась, открыв овальный проход в похожей на камень поверхности.

Я осторожно вошла, с удивлением оказавшись в чём-то, больше похожим на контрольную комнату, нежели камеру.

Мой взгляд метнулся направо и вниз.

Большую часть той занимало обзорное окно. Из него открывался вид на квадратную безликую комнату с органическими стенами. Пол этой второй комнаты начинался на несколько футов ниже той, в которой теперь стояли мы с Гаренше. Она больше походила на камеру или допросную комнату.

В отношении планировки она не так уж отличалась от места, где мы держали Фиграна в Сиртауне после того, как Балидор переделал одно из пещерных помещений.

Внутри я увидела Ревика. Он сидел задом наперёд на металлическом стуле, положив подбородок на скрещённые руки, которые покоились на спинке органического стула. Я проследила за его взглядом, сосредоточенным на видящем, который сидел на полу напротив него.

На Фигране был ошейник, но его руки оставались свободными.

Он не выглядел избитым, страдающим от нехватки сна или пищи.

Я ощутила, как что-то во мне расслабилось.

Затем я посмотрела обратно на Ревика, пытаясь определить, что же я вижу на его лице. Его взгляд не отрывался от видящего на полу. Затем я увидела, что его губы шевелятся, и осознала, что они разговаривают.

Гаренше уселся на один из стульев в контрольной комнате, жестом показывая мне занять соседнее сиденье. Я опустила туда свой вес, не отворачиваясь от окна.

— Хочешь послушать? — спросил он, показывая в сторону панели.

Я кивнула, не отводя взгляда от Ревика. Его лицо выглядело сосредоточенным, но не злым. Если уж на то пошло, он выглядел задумчивым. Он выглядел так, словно пытался принять какое-то решение, а может быть, слушал и пытался понять.

— …и ты не помнишь ничего раньше? — спросил он, когда звуки другой комнаты донеслись до нас. Его голос звучал низко, с немецким акцентом. — Что насчёт твоей матери?

Фигран вытер лицо, слегка всхлипнув. Я осознала, что он плачет.

— Нет, — сказал он. — Нет, брат.

— Не спеши. Всё хорошо… правда. Я не ожидаю, что всё это вернётся разом.

Я тихонько сглотнула, удивившись тому, сколько сочувствия слышу в его голосе.

Териан, или Фигран, вновь покачал головой и потёр лицо рукой.

— Это не вернётся, — его голос сделался более сиплым, неразборчивым. — Монстры. Монстры под кровью. Гложут кости. Едят…

— Ладно, — Ревик поднял ладонь, говоря всё ещё спокойным тоном. — Ладно. Тогда мы пока что оставим это в покое, брат мой. Не позволяй мне расстраивать тебя. Здесь нет никаких монстров.

— Монстры… — снова пробормотал Териан, вытирая лицо.

Ревик вновь смерил его взглядом. Я всё ещё видела в его глазах прежде всего сочувствие, когда он смотрел на другого видящего. Пока я смотрела, на его лице проступила острая печаль. Она проступила очень отчётливо, затем пропала, когда Ревик поджал губы.

— Ты можешь рассказать мне свои первые воспоминания о Галейте? — спросил он. — Ведь тогда для тебя всё стало лучше, да? Ты помнишь, как он тебя нашёл?

— Брат, я не могу…

Ревик вскинул ладонь.

— Прости, — сказал он мягче. — Я давлю на тебя, и прошу за это прощения. Просто у нас мало времени. Мы должны знать, что грядёт. Ты один из немногих способен заглядывать так далеко вперёд. Ты нужен нам.

— Я знаю. Я знаю… — Фигран скуксился, отчего стал выглядеть ещё моложе. Его глаза всё ещё выражали тревогу, а также какую-то раздражённую сосредоточенность. — Прости.

— Всё хорошо, — сказал Ревик. — Всё хорошо, Фигран. Я знаю, ты через многое прошёл. Я знаю, как тяжело тебе было. Просто у тебя есть дар…

— Я знаю, — голос Фиграна сделался более беспокойным. — Я хочу помочь тебе, брат. Ты знаешь, что я хочу. Мне так жаль. Так жаль, что я бесполезен для тебя.

— Ты не бесполезен, — заверил его Ревик. — Мы братья. Я не сержусь, Фигран. Я пытаюсь помочь. Я никогда не перестану пытаться помочь тебе.

Мою грудь сдавило. Его слова повлияли на меня, вызвали боль в моем свете, застали меня врасплох — но не только. Когда Ревик сказал «братья», это звучало отнюдь не в метафорическом смысле.

Он верил в это. Он верил, что Фигран — один из Четвёрки.

Посмотрев на них вместе, я осознала, что тоже в это верю.

— Я знаю, — повторил Фигран. — Я знаю, — он всхлипнул, вытирая лицо грязными руками. — Ты хороший, брат. Хороший.

Я видела, как на его глаза навернулись слёзы.

Я закусила губу, подавляя изумление, а также эмоциональную реакцию, от которой усилилась боль в груди, и стало сложно дышать. Их разговор тронул меня глубже, чем я могла объяснить себе, но моему разуму всё равно хотелось вмешаться. Териан пытал Ревика месяцами. Он пытал Джона и Касс, едва не убил всех троих. Он похитил меня, изнасиловал меня в Вашингтоне. Он избивал меня, однажды потерял контроль и едва не убил меня.