Меченый. Том 4. Точка кипения
Шрифт:
Понял, что вместо чтения документа уже десяток минут просто туплю в стену и думаю о своём. Встал, вышел в смежную с кабинетом комнату отдыха. Умылся. Все равно настроения работать не было ни на грош. Подошел к окну. По ту сторону стекла на столицу СССР медленно опускались снежинки. Под занавес года Москву подморозило — термометр показывал вполне солидные минус пятнадцать, ну и легкий снежок тоже добавлял соответствующего настроения. Жаль только, что не мне.
Мысль неожиданно скользнула к себе настоящему. В конце 1986 мой оригинал как раз приехал домой после окончания первого семестра первого курса института. Мы как раз сейчас примерно должны были собраться с друзьями и хорошенько накидаться палёной — с нормальной в том 1986 году была напряжёнка — водкой, после которой я потом два дня лежал пластом, умирая и вставая только чтобы попить воды и «позвать Эдика». Вероятно, тут мой оригинал
Остро захотелось все бросить и рвануть туда, где еще живы мама и папа. Два года я старался об этом не думать, но вот в такие моменты… накатывает.
А внизу, меж тем, спешат куда-то люди. Город живет своей жизнью, предвкушением праздника, запахом мандарин, звоном бокалов, смехом и ожиданием подарков.
Ну и про наши итоги года, естественно, стоит рассказать отдельно.
С первого января вновь будут подняты внутренние цены и зарплаты на 4%. Система, несмотря на некоторые сложности — наши плановые органы, такие как Госкомцен и Госкомтруд, выли в голос и плакали, как сборище маленьких девочек, о вале «лишней» работы, — показала себя работоспособной. 1986 год стал первым за всю послевоенную историю СССР, когда уровень накоплений населения не вырос. Вернее, в абсолютных числах общая сумма накоплений, конечно же, выросла, но вот относительный объем неудовлетворенного спроса вернулся на уровень 1981 года.
Так же у нас несколько снизился по сравнению с известной мне историей темп накопления средств на счетах в сберкассах, что опять же не могло не радовать. До момента, когда получится полностью ликвидировать инфляционный навес над советской экономикой и удовлетворить при этом спрос населения, было еще далеко, но сама динамика внушала осторожные надежды на положительный исход.
Посмотрел с каким-то накатившим отвращением на пустую рюмку. Подошел к столу, засунул бутылку обратно в сейф, поднял телефонную трубку.
— Да Михаил Сергеевич, — тут же отозвался помощник.
— На сегодня все. Вызови машину и свободен, хорошо отпраздновать.
— Спасибо, сейчас сделаю.
По алкоголю кстати у нас второй год подряд статистика показывала сокращение его потребления и при этом одновременное перераспределение — пока еле заметное, но все же приятное — от крепких напитков в сторону вина и пива. В общем у нас вышло 8,2 литра чистого алкоголя на человека, что примерно соответствовало 1975 году. Десять лет, считай, отыграли за два года. Результат не фантастический, но ведь и меры особо репрессивные не применялись, в основном снижение было достигнуто за счет повышения цены и увеличения вариантов досуга. За последний большей части отвечал ТВ-ящик, но это уже мелочи.
Заглянул Болдин, отрапортовал, что машину подали. Я кивнул еще раз поздравил человека с праздником, сунул полагающийся в таком случае конверт с «левыми» дензнаками и не обращая внимания уже не слова благодарности поспешил на выход. Нужно было успеть прошвырнуться по магазинам, не с пустыми же руками в гости идти.
Глава 8
И снова киношники
05 января 1987 года; Москва, СССР
МЕЖДУНАРОДНОЕ ОБОЗРЕНИЕ: Правительственный кризис в Бельгии: языковой вопрос обострил экономические проблемы
В Бельгии разразился новый правительственный кризис, вызванный обострением конфликта между франко- и нидерландскоязычными общинами. Поводом стало смещение франкоязычного мэра Вурена, поддержавшего действия Франции в Ливии. Это решение спровоцировало массовые протесты по всему региону и отставку кабинета Вильфрида Мартенса.
Конфликт в Вурене длится годами. После передела административных границ жители протестуют против насаждения нидерландского языка, требуя сохранить французские вывески и образование. Нынешний кризис — закономерный итог политики искусственной «нидерландизации», проводимой центральными властями.
Экономическая ситуация усугубляет нестабильность. После девальвации франка в 1982 году и замораживания зарплат кратковременное оживление 1985 года сменилось новой рецессией. По итогам 1986 года — падение ВВП на 0,1% при инфляции 7% и безработице 10%. Промышленное производство сокращается, цены на энергоносители растут, а американский фондовый шок декабря ударил национальной валюте и банковскому сектору, завязанному на работу с финансами заокеанских хозяев.
На этом фоне стремительно растёт влияние сепаратистов. «Фламандский блок» открыто призывает к разделу страны, используя экономические трудности для популяризации своих идей. Досрочные выборы назначены на март 1987 года, но эксперты сомневаются, что новое правительство сможет остановить раскол.
Ситуация в Бельгии наглядно демонстрирует кризис буржуазной модели многонационального государства. В отличие от СССР, где дружба народов — основа стабильности, капиталистическая Бельгия не способна решить ни языковые, ни экономические проблемы.
— Что у нас тут…
Я достал из корзинки с входящими очередной документ. Запрос от Госплана на внесение очередных изменений в раскладку на 12-ю пятилетку. Вернее, запрос от ГосКомЦифры — ну да, появился у нас и такой координирующий всё цифровое развитие страны орган, — поддержанный специалистами планового ведомства о необходимости срочного начала строительства как минимум ещё одного предприятия по производству оптоволокна. Имеющиеся мощности просто не справлялись с темпами развития «СовСети», при том что заявки на новые подключения уже сейчас шли на 1989 год. Сомневаюсь, что все так быстро оценили прелесть быстрой компьютерной связи — скорее, как это обычно и бывает, просто хотели типично «по-чиновничьи» быть в тренде. Начальство сказало «надо» — значит, нужно бежать со всех ног и выполнять, а есть ли от того польза делу конкретно в твоей сфере, это мы уже будем потом разбираться. Впрочем, именно сейчас я такой подход приветствовал всемерно — уж точно втуне эти усилия не пропадут.
Пробежался глазами по сопроводительной записке, по списку уже подписавшихся и тоже поставил свой автограф, переложив в корзинку с «исходящими».
— Михаил Сергеевич, — в кабинет заглянул помощник. — К вам товарищи киношники на одиннадцать часов. Они записывались.
Я быстро глянул на часы — без пяти. Со вздохом отложил в сторону очередной отчёт — тысячи их, миллионы, бесконечный бумажный поток, больше отчётов богу отчётов — и махнул рукой.
— Запускай.
На встречу ко мне напросились Бондарчук и Климов. Забавная пара, представляющая фактически два противоположных лагеря советского кинематографического бомонда. Почти восемь месяцев прошло со времени майского «бунта» прошлого года. Всё это время между государством и Союзом кинематографистов держался вооружённый нейтралитет. Менять, перевыбирать «правильно» руководство организации тогда не стали — решили киношники, что слишком горды для этого, ну и естественно сверху на это дело последовала вполне закономерная реакция.
(Климов Э. Г.)
— Добрый день, товарищи. Присаживайтесь, может, чаю? Кофе? О чём хотели поговорить?
Надо понимать, что Союз кинематографистов всё же был достаточно специфической организацией. Это был фактически профсоюз, и напрямую на производство фильмов он, конечно же, влиять не мог. Союз организовывал всякие творческие вечера, отстаивал интересы своих участников в разного рода спорах, распределял всякие поступающие от государства ништяки. Но поскольку его члены непосредственно заседали во всяких комиссиях, получалось так, что и на отбор сценариев для съёмок будущих лент организация имела фактически прямое влияние. Ситуация как со Сталиным в 20-х и «техническим» постом генерального секретаря. Если ты можешь влиять на кадровую политику, продвигать вышестоящим правильных кандидатов, то и влияние твоё высоко.
И вот в последние полгода крылышки Союзу кинематографистов то и подрезали. Ништяки организации от государства выделять перестали, технические вопросы Минкульт начал напрямую со студиями обсуждать, денежные потоки неожиданно поменяли русло. Жёстко пострадали мелкие студии, расположенные в нацреспубликах, которые ничего толкового снять, конечно же, не могли, годами занимались проеданием бюджетов, съёмками чего-то «узконационального», зачастую даже на своих языках, что привлекало к большому экрану полтора зрителя и только приносило бесконечные убытки.