Мечта тигра

— Куда ты их послала? — спросил я.

— Во время и место, где они будут процветать.

— И где это? — я надеялся, что не найду их в постели дома.

— Я отправила их в Египет, — сказала она. — Там их магию оценят.

— Ясно, — сказал я, не желая знать, какая магия у ее жуков. Мы шли дальше, а я думал, что Ана что-то знала. Она напоминала мне в этом Кадама. У меня был доступ к амулету, но я не понимал работу вселенной. Может, я был глупым зверем, солдатом, а не ученым.

Рен звал меня храбрым, порой я таким был, но путешествия, пребывание в прошлом, настоящем и будущем беспокоили меня. Я думал, что Ана как я, но, может, сила богини давала ей больше знаний. Когда-нибудь я наберусь храбрости и спрошу об этом.

— Что дальше? — спросил я, когда мы закончили.

Она сверилась со списком.

— Тут говорится, убрать после боя с Локешем и помочь байга. И Кадам рядом дописал: «Скажи Кишану, что это бой с карамелью», — Анамика нахмурилась. — Что он имел в виду?

Я рассмеялся.

— Это твердые конфеты. Так это мы все убрали. Кадам говорил, что все загадочным образом пропал. Он решил, что это сделал Локеш, — я вдохнул и продолжил. — Видимо, в этот раз главный — я. Нужно все рассчитать, чтобы не врезаться в себя.

Я перенес нас из пещеры, и мы замерли на краю густого леса байга и смотрели, как разгневанный Локеш покидает здание. Если Ана и была поражена колесам, свету или современным технологиям, она не показала этого. Она не терялась из-за этого.

Мы пошли дальше. Раненых людей, служивших Локешу, отправили к городу неподалеку. Анамика не хотела им сильно помогать. Байга она исцелила, и они шли за ней, как верные слуги, говорили о богине, что спасла их, и помогали разгребать завалы в поисках пострадавших.

Она почти не отвечала мне, мы быстро оставили свои вещи в главной комнате. Поврежденное дерево башен стало пеплом и улетело. Металлические обломки растаяли, и я смотрел, как земля разверзлась и поглотила то, что было до этого комнатой с компьютерами, кабелями, записями и камерами.

Мы добрались до комнаты с карамелью, Ана подняла красную конфету и покатала меж пальцев, вскинув брови. Я бросил одну в рот, разжевал и пожалел.

— Ай! — сказал я, убрав конфету за щеку. — Понял. Карамель ломает челюсть и голову.

— Как Келси это сделала? — спросила она.

— С Золотым плодом.

— Изобретательно, — Ана осторожно коснулась конфеты языком. — Мне нравится, — сказала она. — Может, их не нужно кусать, а нужно лизать, и тогда ты ощутишь сладость.

— Ага, — я смотрел, как она закрыла глаза, наслаждаясь конфетой. Горло вдруг сдавило, я чуть не подавился свой карамелькой. Пока она не смотрела, я выплюнул конфету в кучу у наших ног, силой амулета изменил карамель. Она стала блестящей пылью, которую Ана смела взмахом руки. Конфета на ее ладони тоже изменилась, и она сдула пыль с руки. Я старался не смотреть на красный след конфеты на ее губах. Мы пошли дальше.

В другом конце здания была тюрьма Рена. Ана замерла у клетки, где Рен страдал месяцами, и провела пальцами по прутьям. Она начала убирать содержимое комнаты, начав с клетки. Я стоял на другой стороне, пораженный орудиями пыток.

Не знаю, что на меня нашло. Я уже был тут, знал, через что прошел Рен. Но тогда я был сосредоточен на том, чтобы увести Келси и Рена. Теперь я видел жестокость Локеша, направленную на моего брата, и я не мог больше закрывать глаза на то, что с ним сделали. Доказательство лежало передо мной засохшей кровью на столе. Мои руки дрожали, я коснулся пальцем рукояти молотка с шипами. Он чуть подвинулся, задел оковы на столе. Цепочка на них тихо звякнула.

Я словно вернулся в цирк, ощутил его тревогу и страх. Кровь кипела, дыхание застревало в легких. Это было слишком. Почему я не спас его? Почему не помешал, вернувшись во времени? Я не был смелым. Я был трусом. Слабым и бесхребетным, раз не спас любимых от ненужной боли.

Я смел орудия, отшвырнул стол. Он разбился о стену. Я стал тигром, терзал шкафы когтями, сломал стул зубами.

Что-то коснулось моего плеча, и я развернулся и громко заревел. Запах был свежим, как цветы, но я не успокаивался. Я ударил по чему-то мягкому и услышал вскрик. Я вернулся к работе, нападал, а когда не мог уже дотянуться как тигр, стал человеком.

Когда все крюки, пилы и ножи лежали у моих ног разбитые или разбросанные, чтобы я их не видел, я рухнул на пол, грудь вздымалась. Боль пронзала легкие, сердце, будто в грудь вонзили кривой нож. И он резал меня лезвием с зазубринами пополам.

Я всхлипнул, и за одним всхлипом последовали другие. Спиной к стене, я притянул ноги, зажал голову руками и рыдал от жуткой боли. Мне был открыт просторный мир, все время и пространство, но я ощущал себя в тюрьме, которую сделал сам. Я хотел изменить то, что произошло с Реном, но Кадам запретил. Мне можно было менять лишь то, что я уже сделал.

Если бы у меня хватило смелости спасти Рена, если бы я достиг этого, он так не пострадал бы от рук Локеша. Но он пострадал. И я уже дважды был виноват. Сначала в лесу с Келси, когда я подвел его, и его поймал Локеш. А теперь здесь, когда я позволил пыткам продолжаться. Как он мог меня простить? Моей судьбой было всех подводить.

Что-то мягкое коснулось моей руки, и прохладные пальцы убрали мои волосы со лба. Ана присела передо мной. Ее разум коснулся моего, она смотрела мои мысли, словно издалека. Она не говорила со мной, не отвлекала, а позволила мне бить. Печаль осталась между нами, и она делила мою боль.

Я не знал, что делаю это, но я тянулся к ней, я нуждался в ее физической близости, а не только духовной. Ее разум закрылся от меня, она заерзала в моих руках, и я опустил их, решив, что ей неуютно. Но через миг она открыла свой разум. Она обвила меня руками, гладила мою спину, пока я прижимал ее к себе.

— Шш, Сохан, — сказала она. — Вернись, мой тигр, — ее голос успокаивал мои мысли.

Ее губы коснулись моего виска, она осыпала нежными поцелуями мой лоб. И я ощущал бальзам, растекающийся по венам. Это почти пьянило. Зрение стало размытым, все во мне онемело.

— Что… что ты сделала? — спросил я.

— Я погасила боль, — ответила она, обхватив мое лицо. Ана прикусила губу и вдохнула. Она медленно и осторожно приблизилась к моему лицу, ее полные губы коснулись моих. Поцелуй длился лишь миг, и я был слишком потрясен, чтобы ответить, но я это не смогу забыть.

Ее губы были мягкими и сладкими, как лепестки розы. Робкие губы Аны были бальзамом, и хотя я сидел неподвижно, глубоко в душе я хотел испить ее и забыть обо всем. Волшебный поцелуй убрал остатки боли и оставил прекрасное умиротворение и желание того, что было невозможно.