Мечтать не вредно

Вот уж не хочу я, чтобы меня называли «это».

Дверь открылась. Мне протянули стакан с хлорированной водой и револьвер.

— Ну, так вот, милейший, — медленно и тихо, четко произнося каждое слово, сказала я, беря в руки и то, и другое. — «Это» вашим быть не собирается. «Это» или то, что вы «этим» называете, — вполне самостоятельная личность. И имеет, представьте себе, не только имя и фамилию, но еще и собственные планы относительно дальнейшего существования, в которое вы, милейший, никак не вписываетесь!

— Вы меня плохо знаете, Сашенька, — грустно покачал он головой. — Я не отказываюсь от своих намерений.

— Даже когда они заведомо глупы? — поинтересовалась я.

— О, это уж не вам судить!

— Что ж, — печально вздохнула я, направляя дуло револьвера на него. — Мне очень грустно, но…

— Стреляйте, — кивнул он, как ни в чем не бывало садясь в кресло. — Выпейте воды, чтобы не так нервничать, и спускайте курок. Вам показать, как это делается?

Он смеялся. То есть не откровенно, нет. Его лицо выражало просто вселенскую печаль, но глаза откровенно потешались надо мной.

Он дал знак растерянному амбалу выйти.

Я швырнула револьвер на гладкую поверхность старинного «Беккера» — рояль тихо и печально отозвался на мое бестактное движение, и, подавляя желание показать ему язык, сказала:

— Живите. Садиться из-за вас в тюрьму я не намерена.

— Ну, мы могли бы все обставить как самоубийство, — продолжал издеваться надо мной он. — Вы же детектив. Нет, мой ангел, дело не в этом. Вы просто не сможете меня убить, потому что я…

Он улыбнулся, разглядывая меня с некоторым оттенком самодовольства. И договорил:

— Потому что я вам нравлюсь.

Ну и нахал! От возмущения меня передернуло, и я сурово ответила:

— Вы бы поменьше этой бурды читали, голубчик. Может, тогда вы бы мне и понравились.

Я решительно выпила всю воду, со стуком поставила стакан на столик и пошла к выходу.

На выходе я обернулась и насмешливо сказала:

— Кстати, не трудитесь меня запирать. Я сама от вас всех запрусь — неохота мне вашими рожами лишний раз любоваться!

И быстро удалилась в отведенные мне покои.

* * *

Вечер опускался на город. Темнота навевала на Ларикова и Пенса отчаяние.

— Вот и день прошел, — сказал Лариков, и в простой констатации факта звучал страх за Сашку, который Пенс уловил без особого труда.

— Мы ее найдем, — в голосе Пенса прозвучала отчаянная решимость. — Чего бы это нам ни стоило.

Лариков усмехнулся.

— Знаешь, Пенс, если бы я мог понять, зачем они ее украли… Выкуп? Почему тогда молчат?

— Ну, может быть, выбирают удобное время.

Фраза прозвучала как-то неуверенно. Пенс без труда осознал, что сам не верит в то, что говорит. Но если они сдадутся и поверят в то, что Сашка никогда не появится в этой комнате и ее улыбка не осветит пасмурный день…

— Она бы никогда нас не бросила, — пробормотал он. — Ты это понимаешь? Верила бы до последнего, что она нас найдет.

— Только нас никто не крадет…

Лариков встрепенулся. Мысль, которая пришла ему внезапно в голову, казалась совершенно бредовой.

А кто их украдет? Зачем они нужны кому-то? Два мужика, никакого интересу красть их нет.

— Та-ак, — протянул Лариков. — У Маркелова, насколько мне известно, семья есть. И он по-своему привязан к своей жене.

— Что ты этим хочешь сказать? — вскинул глаза Пенс.

— То, что есть, — буркнул Лариков. — А вот Волков у нас еще молод и семьей не обзавелся. Кроме того, насколько я знаю, этот тип отличается склонностью к романтическим бредням в духе любовных романов.

— Я тебя не понимаю! — Пенс боялся поверить в то, что Сашку украли в приступе страстной любви.

— Она у него, — решительно сказал Лариков. — Она у него, можешь поверить мне на слово.

Он встал. Встал он своевременно, так как телефон, доселе молчавший, зазвонил.

Лариков поднял трубку, моля всех святых, чтобы это был Поздяков.

— Алло.

— Андрей? — в трубке взволнованный голос Галины Михайловны казался оглушающим. — Андрей, я тут подумала, что Саше уже бы пора вернуться. Ты ничего не знаешь про эту Лену?

Судя по ее голосу, у нее начиналась истерика, а Лариков, уже успев изучить мать своей помощницы, знал, что истерика Галины Михайловны своего рода стихийное бедствие.

— Галина Михайловна, не волнуйтесь, пожалуйста! — Лариков старался быть убедительным. — Она скоро вернется.

— Вы бы туда съездили, а? — попросила она, и Лариков понял по отчетливо прозвучавшим ноткам, что он был прав в своем предположении.

— Непременно съездим и привезем ее, — твердо пообещал Лариков.

«Если позвонит Поздяков, — подумал он, — мы сделаем это очень скоро».

Поэтому он все время смотрел то на часы, то на телефон, поскольку промедление было, натурально говоря, смерти подобно, а телефон все не звонил и не звонил!

Глава 7

— Урод! — разъяренно фыркнула я, захлопывая за собой дверь в комнату.

Паша сразу нахохлился, отнеся это на свой счет, и тут же заворчал, что он красивый.

— Красивый Паш-ша, — бормотала несчастная птица, стараясь не смотреть в мою сторону.

Конечно, за что я его-то обидела? Он ко мне со всей душой, а я…

— Да не ты, — сказала я ему, подходя к клетке.

Но было уже поздно. Мой собрат по несчастью явно перестал относиться ко мне с прежней любовью. Бедняга теперь снова окунулся в волны вынужденного одиночества, и я почувствовала острую вину за не вовремя вырвавшиеся у меня слова.

— Пашенька красивый, — подхалимским голоском пропела я, пытаясь снова снискать его расположение. — Пашенька золотой. Самый красивый попугайка на свете!

Пафнутий продолжал хранить гордое молчание. Тогда я решила выпустить его из клетки. Пусть хоть он насладится жалким подобием свободы.

Открыв клетку, я отошла в сторону, давая ему возможность беспрепятственно вылететь на волю.

Сначала он не поверил собственному счастью. Посмотрел на меня подозрительно, выкрикнул подобие радостного «ура» и выпорхнул наружу.