Медиареальность

Английский философ и логик Энди Кларк, размышляя о соотнесенности тела-мышления-технологии, определил человека в качестве «прирожденного киборга» (natural-born cyborg). В независимости от утопического киберслияния биологического тела с имплантами, проводами и микропроцессорами, наше тело остается неразрывно связано с материализованными техниками обращения, хранения и трансляции информации. Поэтому тело, формирующееся в переплетении природы и технических медиа доступно не только тем экспериментаторам, которые внедряют «силикон и провода в плоть и кровь, но и каждому, кто чувствует, что его мышление напрямую зависит от (сопряженного с телом и техникой. – К. О.) акта письма». 151 Когда мы открываем, что «многие из наших инструментов – не просто внешние опоры и средства, но глубоко интегрированые в систему нашего способа ставить и разрешать проблемы» 152 (добавим – нашего способа быть), мы приходим к осознанию биологического тела как всего лишь аспекта более обширной медиально-технической функциональной системы. 153 Энди Кларк указывает на связь нашей (ап)перцепции со сложными культурными техниками и техническими аппаратами. Ему вторит и немецкий медиа-критик Петер Вайбель, пытающийся в своих изысканиях оценить масштабы и степень влияния этих аппаратов на нашу соматическую перцепцию, на структуры возможного опыта и на повседневные практики ориентации в мире. 154

151

Clark A. Natural-Born Cyborgs: Minds, Technologies, and the Future of Human Intelligence. New York.: Oxford University Press. 2003. P. 5.

152

Ibid.

153

Ibid. Р. 18.

154

Вайбель П. Восприятие в технологическую эпоху. С. 135–162.

Когда мы перед взлетом самолета слышим фразу о приветствии капитана, нам, как замечает Норберт Больц, следует понимать, что это – лишь «грустный антропоморфизм», 155 фигура речи. За капитана в большей степени действует приборная панель самолета. То же самое происходит и на уровне повседневных моделей обыденного существования: Герберт Маркузе иронично предлагал философии задачу проанализировать, что произойдет с нами, если убрать всю городскую рекламу? 156 Где мы сможем тогда брать модели, метафоры, образы, питающие нашу экзистенцию? Что делать, когда погаснут сцены дигитальных миров (или вспыхнут «синим экраном смерти» – сообщением о критической ошибке)? Не будет ли это равносильно для нас потере чувства ориентации? В конце концов – потери культурной памяти?

155

Больц Н. Азбука Медиа. М.: Европа, 2011. С.69.

156

Аннигиляция мнимо-естественных элементов нашего аудиовизуального технического ландшафта – рекламных щитов, неоновой подсветки, «средств информации и развлечения погрузило бы человека в болезненный вакуум, лишающий его возможности удивляться и думать, узнавать себя» (Маркузе Г. Одномерный человек // Маркузе Г. Эрос и цивилизация. Одномерный человек. М.: АС Т, 2003. С. 505).

Согласно определению, сформулированному философской антропологией, человек отличается от всех прочих живых существ не наличием некоего смутного внутреннего чувства «себя» (которое можно обнаружить уже у растений) и даже не наличием сознания, но уникальной эксцентрической позициональностью. Другие существа «центричны», в том смысле, что центр их органического тела является одновременно их сущностным центром, они укоренены в природном мире. Человек позиционально «эксцентричен», поскольку центр его органического тела не является средоточием его существа. Не укорененный в природе как наличном бытии человек – мученик культуры – обращен к горизонту недифференцированных возможностей. Животные идеально встроены в свои тела: принадлежа порядку природы, они во многом есть «только тела» – соматические автоматы. Человек же, как существо денатурализованное и хронически открытое семиозису, не столько заключен в теле, сколько перенимает его как сумму возможных техник, способов ориентации в мире. Для животного тело – тюрьма, для человека – утопия, поскольку оно дается как бы взаймы и обретает свой завершенный образ в моделях символизации, предоставляемых культурой. Не имея возможности пребывать только в измерении биологического тела, человек компенсирует «незащищенность, неуверенность, падшесть, в известном смысле – богооставленность», поиском коллективного и/или символического тела. Сегодня человек стремится обрести свою кожу в электронных медиа.

Литература

1. Беньямин В. Произведение искусства в эпоху его технической воспроизводимости // Беньямин В. Учение о подобии. Медиаэстетические произведения: сб. статей / Сост. И. Чубаров, И. Болдырев. М.: РГГ У, 2012.

2. Бергсон А. Творческая эволюция // Бергсон А. Творческая эволюция. Материя и память. Минск.: Харвест, 1999.

3. Больц Н. Азбука Медиа. М.: Европа, 2011.

4. Вайбель П. Восприятие в технологическую эпоху // Вайбель П. 10++ программных текстов для возможных миров М.: Логос-Гнозис.

5. Гердер И. Г. Идеи к философии истории человечества. М.: Наука, 1977.

6. Контрера М. С. Медиасфера и кризис чувственности // Антология меди-афилософии / Сост. В. В. Савчук. СПб.: Издательство Русской христианской гуманитарной академии, 2013.

7. Кракауэр З. Природа фильма. Реабилитация физической реальности. М.: Искусство, 1974.

8. Луман Н. Реальность массмедиа. М.: Праксис, 2005.

9. Маклюэн М. Законы медиа // История философии. 2001. № 8.

10. Маклюэн М. Понимание Медиа: Внешние расширения человека. М.: Жуковский; Канон-Пресс-Ц; Кучково поле, 2003.

11. Маркузе Г. Одномерный человек // Маркузе Г. Эрос и цивилизация. Одномерный человек. М.: АС Т, 2003.

12. Мерло-Понти М. Феноменология восприятия СПб.: Наука; Ювента; Gallimard,1999.

13. Тищенко П. Д. Био-власть в эпоху биотехнологий. М.: Издательство ИФ РАН, 2011.

14. Хоркхаймер М., Адорно Т. Культуриндустрия как обман масс // Хоркхаймер М., Адорно Т. Диалектика Просвещения. СПб. М.: Медиум; Ювента, 1997.

15. Butler J. Bodies That Matter: On the Discursive Limits of Sex. New York: Routledge, 1993.

16. Clark A. Natural-Born Cyborgs: Minds, Technologies, and the Future of Human Intelligence. New York.: Oxford University Press, 2003.

17. Clark A., Chalmers D. The Extended Mind // The Philosopher ’s Annual. 1998. Vol. XXI.

18. Esposito E. Aesthetik und Spiel. Formen der Kontingenz in der pluralen Realitaet // Mensch und Medien. Philosophische und sozialwissenschaftliche Perspektiven / Hrsg. M. Pietrass, R. Funiok. Wiesbaden: VS Verlag fuer Socialwissenschaften, 2010.

19. Hagen W. Metaxy: Eine historiosemantische Fussnote zum Medienbegriff // Was ist ein Medium? / Hrsg. S. Muenker. A. Roesler. Frankfurt am Main: Suhrkamp, 2008.

20. Hansen M. B. N. Technoculture and Embodiment // Hansen M. B. N. Embodying Technesis: Technology Beyond Writing. Ann Arbor: University of Michigan Press, 2000.

21. Maldonado T. The Body: Artificialization and Transparency // Mediating the Human Body. Technology, Communication and Fashion / Ed. E. Fortunati, J. E. Katz, R. Riccini. Mahwah, New Jersey: Lawrence Erlbaum Associates, 2003.

22. Manovich L. The Language of New Media. Cambridge, Massachusetts: The MIT Press, 2002.

23. Muenker S. After The Medial Turn. Sieben Thesen zur Medienphilosophie // Muenker S. Philosophie nach dem «Medial Turn». Beitraege zur theorie der Mediengesellschaft. Bielefeld: Transcript Verlag, 2009.

24. Thacker E. Biomedia. Minneapolis: University of Minnesota Press, 2004.

25. Wegenstein B. Body // Critical terms for Media Studies / Ed. W. J. T. Mitchell, M. N. B. Hansen. Chicago and London: the University of Chicago Press, 2010.

26. Wiesing L. What are Media? // Teche/ Technology. Researching Cinema and Media Technologies – Their Development, Use, and Impact / Ed. A. van den Oever. Amsterdam: Amsterdam University Press, 2014.

К. А. Очеретяный

Медиа как формы чувственности

Человек – существо с неорганической конституцией. Первым объектом, преобразованным человеком, было его собственное тело; первые доступные человеку техники – телесные техники. Каким-то образом человеку удалось увидеть свое тело извне как нечто «незавершенное», как нечто, что еще только предстоит освоить. Человек как существо отчасти «денатурализованное», выведенное из порядка природы и введенное в порядок культуры, хронически открыт горизонту внеположных природе смыслов. Он не столько «заключен» в теле, сколько перенимает его как сумму навыков. На ранних этапах развития человека мы видим, как он подражает животным, перенимая их телесное поведение в качестве схемы ориентации в действительности: ради выживания, избегания опасных территорий, обучения способам добывания пищи. Таким образом, в своих истоках техника была ориентирована на выведение сущего из небытия в бытие, на осуществление, на сотворение действительности – действительности самого человека. Постепенно отчуждаясь от тела человека, техника по видимости лишилась статуса телесного или мыслительного навыка: начиная с промышленной революции техника стала ассоциироваться с машинами, затем наступила эра автоматизированной техники, а с развитием в XX в. информационных компьютерных технологий заговорили уже не только о машинном автоматизме, но и об искусственном интеллекте. И тем не менее, поскольку техника в своем сущностном истоке была сопряжена не с преобразованием мира вокруг человека, а с трансформацией мира самого человека (в том числе способов его понимания и переживания себя), даже изъятая из телесности человека, овеществленная в автоматах и саморегулирующихся машинах она не теряет контроль над его психофизиологическим существом, продолжая определять смысловую перспективу переживаемого и чувствуемого. Наш чувственный опыт, перцепция, схватывающая «непосредственно переживаемое», оказывается неизменно делегированной: ее форма находится в прямой зависимости от неорганической конституции человека, от арсенала используемых им технических средств. Изменение форм чувственности так или иначе сопряжено с изменением технологий.

Мир, развернутый в слове: почему пользование словом более присуще человеку, чем пользование телом? Рассмотрим, одновременно исторически и аналитически, как происходила трансформация форм чувственности. Каждый пример будет раскрывать нам тот или иной аспект проблемы и одновременно приближать к современной ситуации высокотехнологичного компьютеризированного мира.

Начнем с архаики и античности. Обычно предмет считается данным в чувственном опыте, если удается локализовать его в пространстве и времени, коснуться его, ощутить его материальность. Материальност3ь вещи для нас как бы отождествляется с действительностью вещи. Для архаического сознания все обстояло несколько иначе. Действительность здесь задавалась не материей, а формой, т. е. смысловым обликом вещи, который допускал различные степени совершенств, дифференцированные уровни реальности. Вещь, причастная реальности, – это вещь, введенная в архаический космос, в пространство смысла. Поэтому сложенный о вещи рассказ, оказывается порой важнее, чем простая физическая обработка вещи, ведь техника физической обработки вещи еще связана с материей, техника составления рассказа уже только с формой. Иными словами, предмет тем более реален, чем в большем количестве памятных событий он был задействован, чем больше о нем было рассказано, тем больше он причастен бытию. Характерная черта архаического понимания реальности сохраняется еще у Гомера. Когда в «Илиаде» и «Одиссее» необходимо ввести в повествование новую вещь, утварь, предмет обихода (будь это даже в пылу сражения), время повествования замирает, уступая место скрупулезному описанию предмета, 157 его происхождения, биографии его изготовителя, образа жизни первого владельца: такое нанизывание смысловых пластов как бы наделяет предмет действительностью, дает ему сбыться, а совокупность рассказанного определяет интенсивность чувственного переживания.

157

Ауэрбах Э. Мимесис: изображение действительности в западноевропейской литературе / Пер. с нем. Ал. В. Михайлова. М., 1976. С. 26.