Мегрэ напуган

– И вы утверждаете, что с момента, когда тело упало на тротуар и до той минуты, как несколько человек прибежали из кафе "У почты", никто больше по улице не проходил?

– Никаких больше шагов не раздавалось.

– Вы отдаете себе отчет в важности вашего сообщения?

– Я не собирался инициативно делать каких-либо заявлений. Но пришел инспектор и стал задавать мне вопросы.

– До беседы с ним вы не представляли себе значения того, что вы излагаете сейчас как свидетель?

– Я и понятия не имел о показаниях доктора Верну.

– А от кого вы от них узнали? Никто не вызывал доктора Верну на допрос.

– Скажем так, я не ведал о том, что он рассказал.

– Вас об этом проинформировал инспектор?

– Да.

– Вы поняли?

– Разумеется.

– И я предполагаю, что вы были рады возможности произвести такой фурор? Вы ненавидите семейство Верну?

– Их и всех тех, кто похож на них.

– А в ваших речах вы особо заостряли внимание на Верну?

– Бывало и так.

Следователь повернулся к инспектору и очень холодно осведомился:

– Жена подтверждает слова супруга?

– Частично. Я не доставил её сюда потому, что она хлопочет по хозяйству, но могу это сделать хоть сейчас. Они действительно легли спать в половине десятого. Она уверена в этом, поскольку заводила будильник, как всегда делает это по вечерам. Они немного поговорили. Потом жена заснула и очнулась только тогда, когда почувствовала, что мужа рядом не было. Она увидела, что тот стоит у окна. В этот момент часы показывали десять с четвертью, и вокруг тела стояли люди.

– Кто-нибудь из четы Шалю спускался вниз?

– Нет.

– Им не было интересно выяснить, что там происходит?

– Приоткрыв окно, они услышали, что убит Гобийяр.

Шабо по-прежнему избегал смотреть на Мегрэ и выглядел обескураженным. Он как-то неубедительно задал ещё несколько вопросов.

– Другие лица, проживающие на этой улице, подтверждают то, что поведал нам месье Шалю?

– До настоящего времени нет.

– А вы их всех опросили?

– Только тех, кого застал сегодня утром дома. Некоторые уже ушли на работу. Два-три человека ходили вчера в кино и ни о чем не осведомлены.

Шабо взглянул теперь на учителя.

– Вы лично знакомы с доктором Верну?

– Я никогда с ним не разговаривал, если ваш вопрос подразумевает это. Но на улицах, как и все горожане, частенько встречал его. Знаю, что он из себя представляет.

– Вы к нему не питаете какой-либо особой враждебности?

– Я уже ответил вам насчет этого.

– А к суду вы, случаем, не привлекались?

– Меня раз двадцать, не менее, задерживали в ходе политических манифестаций, но всегда, продержав ночь в кутузке и, понятно, допросив с пристрастием, выпускали.

– Я говорю не о том.

– Понимаю, что это вас не интересует.

– Вы настаиваете на вашем теперешнем заявлении?

– Да, если даже оно вам не по вкусу.

– Речь не обо мне.

– Но о ваших друзьях.

– Вы настолько уверены в том, что услышали вчера вечером, что, не колеблясь, готовы послать кого-то на эшафот или на каторжные работы?

– Убил не я. Тот, кто это сделал, не постеснялся лишить жизни вдову Жибон и беднягу Гобийяра.

– Вы забыли упомянуть Робера де Курсона.

– На этого мне начхать.

– Итак, я вызываю судебного секретаря, дабы он снял с вас письменные показания.

– Как вам будет угодно.

– Затем мы заслушаем вашу супругу.

– Ее слова не будут противоречить моим.

Шабо уже протянул руку к кнопке электрического звонка под письменным столом, как неожиданно раздался голос Мегрэ, о которого все уже почти позабыли, мягко спросившего преподавателя:

– Вы страдаете бессонницей, месье Шалю?

Тот живо повернул голову в сторону комиссара.

– На что это вы собираетесь намекнуть?

– Да ни на что. Я ведь не ослышался, когда вы недавно заявили, что засыпаете с трудом, и это объясняет то обстоятельство, что улегшись в кровать в девять тридцать, вы и в десять ещё бодрствовали.

– Меня этот недуг мучает вот уже несколько лет.

– Советовались с врачом?

– Я их не жалую.

– И не пытались за это время как-то бороться с такой напастью?

– Прибегаю к таблеткам.

– Ежедневно?

– А разве это преступление?

– А вчера вы их принимали на ночь?

– Как всегда, пару.

Мегрэ чуть не улыбнулся при виде ожившего на глазах друга, распрямившегося как наконец-то орошенное после длительной засухи растение. Следователь не смог удержаться от соблазна вновь взять инициативу на себя.

– Почему же вы не сказали, что пользовались снотворным?

– А вы об этом не спрашивали, и вообще это мое личное дело. Может, я обязан держать вас в курсе и относительно того, когда моя супруга нуждается в слабительном?

– Итак, в девять тридцать вы проглотили две таблетки?

– Да.

– И не могли сомкнуть глаз даже в десять минут одиннадцатого?

– К сожалению. Если вы привыкли к ним, то со временем они почти перестают помогать. В начале достаточно было одной. А сейчас и после двух я спустя полчаса все ещё ворочаюсь.

– Следовательно, нельзя исключить, что к тому времени, когда вы услышали шум на улице, вы уже забывались сном?

– Я не спал. Иначе бы ничего не услышал.

– Но вы клевали носом. О чем думали?

– Не помню.

– Можете ли вы поклясться, что не были в состоянии полудремы? Пожалуйста, хорошенько взвесьте мой вопрос, прежде чем отвечать. Помните: ложные показания - серьезное правонарушение.

– Я не спал.

В сущности Шалю был вполне порядочным человеком. Он, несомненно, радовался тому, что может свалить члена клана Верну и сделал это с ликованием. А теперь, чувствуя, что победа ускользает из рук, изо всех сил пытался цепляться за свою версию, не осмеливаясь, однако, лгать.