Мелания

Микки никогда не был парнем с множеством друзей. Йен был больше чем друг, но кроме этого, он какое-то время был лучшим другом Микки, и лишиться этого было не менее тяжело.

В какой-то момент Микки оказывается единственным посетителем в баре – он удивляется, как вообще это место не прогорело, потому что не похоже, что здесь много чертовой прибыли – и они с Йеном играют в бильярд. Микки не понимает, что это плохая идея, до того момента, как они уже начали, потому что оказывается, Йен очень неплохо играет.

– Когда ты, блядь, этому научился? – недовольно спрашивает Микки, глядя как Йен загоняет очередной шар в боковую лузу. – Последний раз, когда мы играли, ты едва ли знал, с какого конца браться за кий.

Йен смеется и кидает мел Микки.

– Два года – это довольно долго, Мик, – замечает он, и это не звучит двусмысленно, словно он говорит о чем-то из их прошлого, о случавшихся с ними плохих вещах, это просто констатация чертова факта. Два года – это довольно долго. Два года – это достаточно долго, чтобы научиться играть в бильярд.

Тем не менее Микки расстраивается.

Позднее, когда Йен выигрывает и Микки с раздражением называет его чертовым обманщиком, но благородно отказывается от реванша, заканчивается смена Йена. Какая-то чика среднего возраста с охренительным афро заступает на его место, нянчится с тремя старыми пьяницами, которые на данный момент составляют всю клиентуру бара, и Йен свободен.

– Эээ, – говорит Микки, пока он по-прежнему сидит у бара, наблюдая, как Йен надевает куртку.

– Хочешь пойти еще куда-нибудь? – спрашивает Йен, как будто считает, что есть еще одна чертова причина для Микки все еще сидеть в этом дерьмовом баре, чем просто быть с ним. Микки встает с табурета, оставляя свое пиво, хотя не выпил и половины.

– Я собираюсь забрать Мэлли, – хотя это и не главное, и ему хотелось бы, чтобы Йен это знал, но он не говорит ничего. – Не хочу заставлять Мэнди возиться с ней всю ночь, она может быть той еще занозой в заднице.

– Ладно, – просто говорит Йен. – Тогда пошли.

О. Черт, Йен направляется домой, Йен сосед Мэнди, а Мэнди, та, кто сидит с Мэлли – они собираются в одно и то же место. Мозг Микки почему-то не сразу связывает эти факты между собой.

Итак, они отправляются в путь.

Бар не очень далеко от квартиры Йена и Мэнди, так что у них не особо много времени. Микки рад этому, потому что он не уверен, что знает, о чем говорить с Йеном, если тот попытается завести разговор. Весь вечер был настоящий сюр, половину времени Микки чувствовал себя так, как будто совершенно забыл всю их историю и просто зависает с обычным симпатичным парнем, другая часть их история была всем, о чем он мог думать и не мог из-за этого дышать. Прошло столько времени, а Йен все такой же, и в то же время совершенно другой. Теперь он может играть в пул. Он по-прежнему кладет руку на затылок и лохматит волосы, когда раздражен.

Каким-то образом сегодняшний вечер напомнил Микки о том, что было… блядь, почти пять лет назад, это было пять чертовых лет назад. Это напомнило ему о том времени, когда они с Йеном только начали тусить вместе – вскоре после того, как начали трахаться, но еще до того, как их застукал Кэш, и Микки в первый раз загремел в колонию. Микки не понял, что происходит, когда они первый раз оказались в постели, они просто кончили, а Йен закурил сигарету, вместо того, чтобы сразу уйти. С тех пор все развивалось по спирали.

Сама идея, что кто-то действительно хочет проводить время с Микки, никогда не приходила ему в голову до этого, и он вроде как растерялся.

Это было почти пять чертовых лет назад, и сейчас, после всего, кажется невозможным, что Йен по-прежнему может хотеть быть рядом с ним.

Невозможным, а может и нет, потому что это действительно происходит. Потому что они идут вместе, молчат, прислушиваясь к звукам города вокруг них, к людям, орущим и хохочущим в отдалении, машинам, музыке и шуму, слишком громкому для такого позднего времени. Они идут вместе, и их плечи все время задевают друг о друга.

Они оба в пальто и свитерах, футболках и перчатках, и не могли бы по-настоящему прикоснуться друг к другу, даже если бы попытались, но все же каждое столкновение их тел сводит Микки с ума, потому что Йен не старается этого избежать. Тут полно места на тротуаре, и Йен мог бы запросто пройти вперед, создать некую дистанцию между ними, если бы прикосновения его беспокоили, но он не делает этого.

Микки смотрит вниз, видит, как их с Йеном потертые ботинки шагают бок о бок, продираясь через жижу полурастаявшего снега. Его ботинки коричневые, у Йена – серые. У Йена странные шнурки, один черный и выглядит новым, а другой толще, такой же серый, как ботинки, потрепанный и с распущенными концами. Они шагают четко в ногу.

До того, как Микки успевает это осознать, они уже у дома Йена; заходят внутрь, направляются к лестнице. Йен снова задевает его плечом, его левый ботинок пинает первую ступеньку. Йен кашляет, звук короткий и низкий где-то глубоко в горле.

Они перед дверью квартиры Йена. Ни один из них не спешит открыть дверь.

Микки наконец поднимает взгляд от потертых ботинок Йена, откидывает голову назад, совсем чуть-чуть, настолько, насколько это необходимо, чтобы смотреть Йену в лицо. Йен, в свою очередь, тоже смотрит на него, его глаза кажутся темными от расширившихся зрачков.

Микки облизывает губы. Йен слегка поднимает руку, передумывает, снова опускает ее. Сглатывает. Воздух между ними проникнут странным напряжением, и, кажется, одним неосторожным словом Микки может разрушить хрупкое равновесие.

Так что он молчит. Вместо этого сдерживает свое дыхание, сглатывая громкую пульсацию своего сердца, которое отдается шумом в ушах, и наклоняется. Медленно. Давая Йену время отодвинуться.

Йен остается на месте. Стоит, не шелохнувшись.

Микки не закрывает глаза, смотрит, как приближается лицо Йена, смотрит, как блеклые веснушки на носу Йена становятся ярче, когда он уменьшает расстояние между ними настолько, что может видеть коричневые крапинки в светло-серых глазах Йена, настолько, что может чувствовать легкое дыхание Йена на своем лице.

Их губы разделяет миллиметр. Голова Микки кружится, желудок сворачивается в комок, все его тело горит огнем, он не смог бы дышать, даже если бы захотел, это сумасшествие, чертово сумасшествие, это то, чего он жаждал два года, сумасшествие, имя которому Йен Галлагер, и то, что происходит, пробирает Микки прямо до костей. Темный и убогий холл кажется ослепительно ярким, и Микки не может оторвать взгляд от лица Йена, не может побороть жар, который зарождается во всем его теле, щиплет его губы слишком сильно, чтобы просто стоять, так что он наклоняется еще чуть ближе, уменьшая расстояние между ними…