Мельбурн – Москва

– Короче, итог: нельзя верить всему, что пишут, я тебе это с самого начала говорил. И кто из нас оказался прав?

– Ты, Алеша, – покорно простонала я, борясь с подступающей к горлу тошнотой.

– То-то же! Теперь до конца жизни будешь меня слушаться, всегда и безоговорочно. Давай, я подержу тебе ведро, наклоняйся, глупая австралийская киска.

Через две недели мне стало намного легче. После беспорядков на Болотной площади и инаугурации Президента мы почувствовали себя в относительной безопасности – спецслужбам было явно не до нас – и даже решились съездить в Москву и погулять по Арбату. В Минск Гера привезла нас на своей машине, оттуда мы без всяких осложнений вылетели в Прагу и третьего июня оказались в Германии. Попугав меня страшными сказками типа «наверняка у ФСБ в Германии полно своих людей – старые связи, сама понимаешь», Алеша велел мне носу не высовывать из отеля, пока он в указанном Гюлей Ишхановой банке будет улаживать денежные дела.

– А что потом? – спросила я, внезапно похолодев от ужаса – не из-за ФСБ, а потому что откуда-то скакнула и вихрем пронеслась паническая мысль: вдруг он решит отправить меня в Мельбурн.

– Потом будем есть суп с котом.

Каламбур был с моей точки зрения крайне неуклюжим, но я покорно осталась ждать. И вот, когда денежные дела были окончательно улажены, отослав Севе деньги на погашение кредита за машину, Алеша с торжествующим видом показал мне распечатку объявления о продаже коттеджа в Эрисейра.

– Ну и что? – еще ничего не понимая, спросила я.

– Это же моя мечта – домик в Португалии, на берегу океана. И, главное, у нас есть деньги, чтобы его купить и в нем жить!

Во взгляде его читался вопрос, и что я должна была ответить? Что у меня достаточно денег, чтобы купить не один такой дом? Он обиделся бы и почувствовал себя униженным. Что мне хочется домой, а в Австралии есть места много красивее и романтичней, чем Эрисейра? Он огорчился бы или, еще хуже, ощутил разочарование – ведь мечта есть мечта, какой бы странной она ни была. Поэтому я с улыбкой величайшей радости сказала:

– Какое совпадение, я тоже всегда мечтала жить именно в Эрисейра! Но если захочешь поехать в Антарктиду или на Северный полюс, только скажи – я тут же соберусь.

Все же, действуя исподволь и тактично, мне удалось немного изменить первоначальный план Алеши, и он согласился, что вместо коттеджа имеет смысл приобрести апартаменты в закрытом комплексе с видом на океан. Правда, наотрез отказался рассмотреть вариант с двумя спальнями.

– Только трехспальные и два с половиной санузла – к нам будут приезжать Сева с Герой.

Не став ему напоминать, как на даче мы вчетвером прекрасно обходились одним туалетом и самодельным душем, я согласилась на трехспальные – в любом случае это обошлось в два раза дешевле, чем коттедж.

Наш самолет приземлился в международном аэропорту Лиссабона около полуночи, и на метро мы доехали до станции Сан Себастиано – от нее пять минут ходу до отеля Олиссиппо, где мы забронировали номер. Всю дорогу я думала о папе – во время наших турне по Европе мы дважды посещали Лиссабон и оба раза останавливались в Олиссиппо. Во-первых, цены здесь ниже, чем в центре города, а во-вторых, в двух шагах от Олиссиппо находится любимый папин музей Галуста Гюльбенкяна. Там можно увидеть несколько шедевров из ленинградского Эрмитажа – их, как говорил папа, нефтяной магнат Гюльбенкян, в тридцатые годы купил у сильно нуждавшихся в деньгах Советов. И еще папа говорил, что площадь Коммерции, на месте которой прежде находился королевский дворец, разрушенный землетрясением 1755 года, и ее триумфальная арка напоминают ему Дворцовую площадь Ленинграда. Кажется, город на Неве был второй после мамы любовью папы, оставшейся в России.

– Что загрустила, австралийская киска? – наклонившись ко мне, спросил Алеша. По выражению моего лица он уже понимал, когда я тоскую о папе. Мы посмотрели друг другу в глаза, и я слабо улыбнулась.

– Так, ничего.

– Ладно. Тогда, раз тебе так не терпится показать мне Лиссабон, говори, куда двинем завтра с утра.

– И как ты мне оплатишь работу гида?

– Как всегда – натурой.

Обнявшись, мы со смехом ступили в холл отеля Олиссиппо.

На следующий день сразу после завтрака я потащила его в район Алфамы. И хотя Алексей, увидев крутые лесенки, соединяющие улицы Алфамы, начал ворчать, что я устану, сам он, кажется, притомился гораздо больше меня. Вернуться мы решили на туристическом трамвае двадцать восемь. Блаженно развалившись на сидении, Алеша вытащил было из сумки сэндвич, но тут нелегкая его дернула выглянуть в окно трамвая и заметить, что район напоминает ему одну из улиц вблизи Курского вокзала в Москве. После этого, как он ни брыкался, я потащила его к выходу.

– Мне ведь так и не удалось как следует осмотреть Москву. И, наверное, уже не удастся, – привела я достаточно убедительный аргумент, – хоть посмотрю, на что она похожа.

– У тебя что, ноги не болят? – сердито проворчал он. – Хоть бы перекусить в трамвае дала!

– Я тебя покормлю, – пообещала я, – в замечательном месте, где обедал великий поэт Пессоа.

Мы прошлись вдоль трамвайной линии, постояли у полуразрушенного здания, похоже, пострадавшего от пожара. На маленьком балкончике смежного с ним дома сушилось белье, с перил свешивался небольшой букетик цветов.

– Я ошибся, в Москве чуток получше, – с сомнением заметил Алеша, оглядывая осыпавшиеся и почерневшие стены, – хотя белье на балконах и лоджиях, конечно, тоже сушат, но так, наверное, во всем мире.

– Не скажи, в Мельбурне с этим строго, – возразила я, – попробуй что-нибудь вывеси – заплатишь такой штраф, что мало не покажется. Ладно, пошли, спустимся к следующей улице.

– Слушай, киска, а тебе не вредно столько бегать?

– В моем положении нужно больше двигаться, а если ты устал, то так и скажи!

Разумеется, его мужское достоинство не позволило ему сказать, что он устал. Все же я пошла на компромисс и согласилась сесть на подошедший трамвай, а не топать с Алфамы пешком. Пока мы ехали, Алеша успел съесть свой сэндвич, а я – рассказать ему все, что помнила о монастыре Жеронимуш, где находились усыпальницы Васко де Гама, Пессоа и Камоэнса, а также о Белемской башне.

– Так, выходит, тела Камоэнса в усыпальнице нет?

– Нет, усыпальница – просто символ, сам Камоэнс умер от чумы и похоронен в общей могиле.

– Тогда, наверное, смотреть монастырь и не стоит.

Я по-настоящему разозлилась:

– Не придирайся, тебе лишь бы вернуться в отель и отправить меня отдыхать! Ты что, не понимаешь, что тела умерших от чумы следовало сжигать? Или ты хотел бы разнести заразу по всей Европе?

– Чума мне по барабану, но я терпеть не могу фикции – раз усыпальница, то там должно быть тело. Правда, киска, не лучше ли нам вернуться в отель? Мы после завтрака за весь день перехватили только пару бутербродов.

– Мне хочется показать тебе древний город, – скорбно проговорила я, – а у тебя одно только желание – что-то пожевать.

– Ладно, не нервничай, – со вздохом сдался он, – глянем одним глазом на эту башню Белем, которая перелетела с середины реки. И все.

– Не перелетела, ты вообще не слушаешь! Я же говорю: землетрясение в один день сместило русло реки Тежу, и башня оказалась на берегу, а до этого была в середине реки, на острове. А в монастыре Жеронимуш, кстати, кроме усыпальниц много интересного, там археологический музей, и он совсем рядом с Белемской башней.

Алеша обнял меня за плечи и на миг коснулся лбом моего лба.

– В другой раз, киска, ладно? У нас будет куча времени, что ты сейчас так разошлась? Мы будем жить всего в тридцати пяти километрах от Лиссабона. У нас народ из Тулы каждый день ездит на работу в Москву, а это в два раза дальше.

Правда, как-то я и забыла, что теперь Португалия станет нашим домом. На какое время? Неизвестно, но я очень рассчитывала когда-нибудь вернуться в Мельбурн. Все же Алеша пошел мне навстречу – мы бегло осмотрели Белемскую башню и сфотографировались у Монумента Открытий.

Когда автобус привез нас в центр, было около трех часов дня. Рабочий день еще не окончился, поэтому основную массу людей, гуляющих по площади, вымощенной мелкой плиткой из белого известняка, составляли туристы. Алеша, как я понимаю, всеми фибрами своей души стремился осесть там, где можно утолить голод, но мы все же минут пять послушали смуглолицего музыканта в восточном костюме.

Сидя с поджатыми ногами на разложенных на земле подушках, он выдувал щемящую мелодию из длинной трубы, напоминавшей диджериду австралийских аборигенов. Пожилая туристка с мечтательным лицом, вместе с нами слушавшая музыку, бросила в стоявшую перед музыкантом чашу пять американских долларов, мы с Алешей добавили еще по столько же. Мужчина улыбнулся и, сильно картавя, по-английски пожелал всем нам удачи.

– Теперь на лифт Сан Жуста, – начала было я, но Алеша даже не дал мне договорить.

– Теперь обедать.

Свободных мест в кафе не оказалось, ожидающие у входа сбились в кучку, и нельзя было понять, где начало и конец очереди. Совершенно неожиданно для меня Алеша растерялся.

– Может, поищем другое местечко?

– Я тебя не узнаю, – со смехом возразила я, – не паникуй, все будет в шоколаде.

Действительно, спустя пять минут подлетевший к нам официант, на лацкане которого была приколота визитка с именем «Хорхе» подмигнул и повел нас к столику, стоявшему в двух шагах от каменной статуи поэта Пессоа. Из-за близости к великому португальцу занять этот стол считалось большой удачей, поэтому мы оставили Хорхе щедрые чаевые, и он, расплывшись в довольной улыбке, попрощался с нами на чистом русском языке:

– До свидания, заходите почаще. Если что надо, спросите Хорхе, а так меня Гога зовут, я из Саратова.

Порадовавшись встрече с земляком, мы вышли из кафе, и тут, скорей всего, от сытной еды меня вдруг так разморило, что подкосились ноги, а глаза сами собой начали закрываться. Алеша, конечно же, сразу захлопотал, засуетился.

– Набегалась? – тревожно заглянув мне в лицо, спросил он. – Я же говорил! А еще хотела этот монастырь Жеронимуш смотреть и на лифте кататься! Будешь ты меня когда-нибудь слушаться, глупая австралийская киска?

У меня не хватило сил спорить. Мы добрались до отеля на метро, и я, нырнув в постель, сразу уснула, как убитая, но с первым лучом солнца очнулась свежая, как огурчик, и начала тормошить сонно ворочавшего носом Алешу:

– Вставай, опоздаем на автобус восемь сорок пять.В принципе, можно было отправиться в Эрисейра и на автобусе десять пятнадцать, но мне не терпелось попасть в свой новый дом.

И вот уже пять месяцев, как мы обитаем в Эрисейра. Наши апартаменты находятся в уютном закрытом комплексе с видом на океан. Помимо трех спален и двух с половиной санузлов они включают кухню и огромную гостиную. Мраморных колонн, как в коттедже Шебаршина, в ней, конечно, нет, но есть камин, при взгляде на который я почему-то всегда прихожу в умиление. Пляж от нас в пяти минутах ходьбы, но мы предпочитаем пользоваться бассейном на территории комплекса – как выяснилось, даже летом, в самую жару, морская вода у берегов Эрисейра не прогревается выше девятнадцати градусов.

Перед отъездом в Португалию мы с Алешей немного занимались португальским и даже выучили основные фразы, чтобы можно было хоть чуть-чуть общаться с ближайшими соседями, однако труды наши оказались напрасными – наши соседи не португальцы, а русская семья с тремя детьми. Глава ее, российский бизнесмен из новых русских, постоянно находится в разъездах, так что за четыре месяца мне ни разу не удалось его встретить. Зато его жена Катя постоянно плещется со всем своим выводком в бассейне и при каждой нашей встрече начинает изливать душу, жалуясь на редкие посещения супругом семейного очага. Все мои попытки оказать ей профессиональную психологическую помощь позорно провалились – Катя не способна слушать никого, кроме самой себя. Поэтому я стала по возможности избегать наших встреч и под разными предлогами отклоняю ее приглашения «забежать на чашечку чая».

Много времени у меня занимает подготовка к встрече с Ариной Консуэло. Почему мы с Алешей решили дать нашей дочери столь экзотическое двойное имя, никто из нас объяснить не может, но оно нам обоим безумно нравится. По словам моего врача, малышка появится на свет в первых числах декабря.

С Грэйси и Денисом, которых паренек Билли весом четыре кило двести еще в конце июля сделал счастливыми родителями, мы уже на полном серьезе договорились в будущем сочетать наших детей браком. Конечно, если Арина Консуэло не предпочтет сына Севы и Геры – тот должен родиться на два месяца позже, чем она, но некоторым женщинам нравятся мужчины моложе них. Одно лишь мне постоянно не дает покоя, и однажды я все же решаюсь спросить у Алеши:

– Как станут обращаться к Арине Консуэло в старости, если они будет жить в России – там ведь пожилых называют по имени отчеству? Что тогда получится, Арина Консуэло Алексеевна? Смеяться же будут!

Как я и предвидела, он сердится.

– Не выдумывай глупостей, пожалуйста! На старости лет ей только и останется жить в России! На шарике что, лучше места не найдется?

– Так-то так, но ведь больше у нее родных нигде нет, а в Австралию ты ехать не хочешь.

– Конечно, не хочу, там налоги дерут – дай бог. А у меня пара-другая идей есть, хочу их оформить и продать.

– Вот видишь, – уныло говорю я.

– Не переживай, – утешает он, – к старости Ариша, надеюсь, обзаведется детьми и внуками, а если ты так уж страдаешь, то можно сделать ей парочку братьев или сестричек.

– Это ты здорово, конечно, сказал. Сам будешь делать или помочь?

– Постараюсь основную работу выполнить сам, хотя посильную помощь ты мне, конечно окажешь. Однако, если честно, то при современных технологиях лучше, чтобы члены семьи были разбросаны по всей планете. Куда ни прилетел, везде тебе объятия и слезы радости, а приспичило пообщаться лично – войди в скайп.

– Ага, а как где теракт, так начнешь воображать разные ужасы, пока не выяснишь, что твоих это не задело.

Взвинченная собственными словами, я торопливо включаю компьютер и начинаю просматривать новости. Найн Ньюс Мельбурн ничего из ряда вон выходящего не сообщает, а выйти на русский Гугл, Рамблер или Яндекс мне почему-то никак не удается. Наблюдая за мной, Алеша хитро ухмыляется:

– Можешь не стараться, я поставил фильтры. Все российские сайты отключены – они вредны для психики будущих мам и их младенцев.

– Мне кажется, ты утратил способность самостоятельно мыслить и находишься под негативным влиянием своего друга. Севы, – с отвращением говорю я.

Действительно, не так давно, общаясь с нами по скайпу, Сева расхвастался:

«Я специально для Геры дома на всех компах поставил на поисковики фильтры – чтобы никаких там митингов с политикой, убийств с маньяками или дорожно-транспортных происшествий, ребенку это вредно. Проходят только информация о погоде, курс доллара и спорт. А по Ю-тьюбу Гера смотрит только фильмы про любовь и слушает хиты шестидесятых».

«Ты так уверен? – ехидно спросила тогда я. – Может, пока ты ведешь свои семинары, она ходит в интернет-кафе и читает сообщения из зала суда о процессе над Pussy Riot? Или смотрит ужастики?»

После гибели Шебаршина и официального признания фирмы «Присцилла» банкротом Сева вернулся к себе в университет и вновь учит студентов. Получает гроши, его родители из-за этого безумно переживают, опасаясь, что нищенская зарплата разрушит столь удачно начавшуюся семейную жизнь сына, однако, кажется, зря – Гера любит мужа еще горячей, чем прежде. Во всяком случае, после моих ехидного вопроса она немедленно выплыла из-за его спины на экран и начала мне выговаривать.

«Наташенька, ну что ты говоришь! Я всегда неукоснительно выполняю то, что требует Сева. Он прав – как только я прекратила читать в Интернете обо всех этих ужасах, у меня и анализы стали лучше, и сон нормализовался. Я сама врач, но мой муж изучил столько литературы для будущих отцов, что знает все в сто раз лучше меня, я перед ним просто преклоняюсь!»

Спорить с ней я, разумеется, не стала – каждая женщина любит мужа так. как свойственно ее индивидуальности. Поэтому Алеша, видно, и решил, что ему тоже все дозволено.

– Да, я нахожусь под сильным влиянием Севы, – кротко признается он в ответ на мой упрек, – хотя мне до него далеко – он сумел заставить любимую перед ним преклоняться, а я нет!

Несмотря на всю заботливость моего друга, в любви он мне признается впервые. Я так удивляюсь этому, что дальше продолжаю спорить крайне вяло и чисто по инерции:

– Бьешь на жалость, да? Хочешь получить от меня очередное объяснение в любви? Да, я тебя люблю, но твой фильтр – грубое насилие, ты ущемляешь мое право на информацию!

Алеша и не пробует возражать.

– Ты во всем права, киска, я плохой, но что поделаешь! А теперь выключай компьютер и одевайся, нам пора на прогулку.

За окном свистит ветер, издали доносится глухой шум прибоя. В Эрисейра всегда ветрено, но нынче стихия особенно разыгралась, и выходить из дома мне совершенно не хочется.

– Да ты посмотри, какой холод, – ною я, – мы или околеем, или нас ветром снесет в океан!

В подобных случаях у него всегда наготове один-единственный, но железный аргумент:

– Арише нужен кислород.Вздохнув, я начинаю одеваться. Заботливо оглядев мое пальто – все ли пуговицы застегнуты, – Алеша ведет меня на свежий воздух. Мы спускаемся по ступенькам и выходим на набережную. Солнце разгоняет тучи, и совсем не так холодно, как мне прежде казалось. Ветер и впрямь силен, но пахнет приятно – солью и дальними странствиями. Обнявшись, мы стоим на берегу, смотрим, как волны бьются о выступы скал, и слушаем песнь океана.