Мельбурн – Москва

– Сиди, Леха, сиди, я еще не все сказал, а будешь прыгать – продырявлю ей живот, она будет умирать долго и мучительно, как в кино говорят. Ну?

Могу представить, каких усилий стоило Алеше взять себя в руки.

– Не надо, – сквозь зубы процедил он, – оставь ее, я буду сидеть.

– Так-то лучше. Слушай дальше, потому что ты перед смертью должен узнать все, ты это заслужил. После смерти Ляльки поначалу я решил тебя убить, но когда увидел вас с Машей на ее похоронах, передумал – ведь что такое смерть? Раз, и тебя нет, и тебе навсегда хорошо и спокойно. Нет, ты этого не заслужил, ты заслужил таких же мучений, как и я. Я нанял опытного человека, и в тот день, когда ты должен был вернуться из командировки, он кое-что сделал с машиной Маши, пока она забирала Игоря из детского сада. И как ей было добраться до дому? Естественно, она пошла с ребенком на остановку автобуса, а мой человек ждал за углом. Для хорошего водилы это совсем несложно – на полной скорости врезаться в остановку, всех раздавить всмятку, а потом уехать и бросить где-нибудь автомобиль. Кто знал, что туда припрется этот влюбленный болван Ишханов? Погиб, можно сказать, зазря. Жалко, мы с ним нормально сработались. Но что сделаешь, так получилось.

Я с ужасом смотрела на мертвенно-бледное лицо откинувшегося на спинку кресла Алеши и боялась только одного – что он сейчас потеряет сознание. Страх смерти неожиданно покинул меня, поднявшись на ноги, я сказала Шебаршину:

– Вы тяжело больны, вам плохо, вы это понимаете? В любом случае – если все, что вы рассказали, правда, или даже если это просто ваши выдумки, – вам необходимо лечиться, иначе болезнь зайдет слишком далеко.

Послушайтесь моего совета: придите в себя и уберите ваш пистолет. Если вы нас убьете, вам легче не станет.

– Надо же, птичка запела, – удивился он, – я, детка, уже очень давно и тяжело болен, и никто меня не вылечит, а Господь Бог простит – и легче станет. Ведь я за души невинно убиенных немало молитв заказал, никаких денег не жалел, и за твою душеньку закажу, будь спокойна, и за его, – дуло указало в сторону Алеши, – и даже за того человечка, которому Машу с Игорем заказал, хоть не знаю, православный он был или мусульманин. Неаккуратно сработал мужик, пальцами наследил, так что пришлось мне самому его убирать. Это я к тому говорю, что бы вы оба не тешились, будто я шутки шучу – мне стрелять в человека не впервой и не страшно. Так что прощайся, птичка, со своим ненаглядным или закрой глазки – сначала его, потом тебя, а то он тут начнет дрыгаться. Ну, раз, два…

Медленно поднимаясь с дивана, он неотрывно глядел на Алешу, который, равнодушно отвернулся, словно думая о чем-то своем. Глядя в холодные глаза Шебаршина, я уже ни минуты не сомневалась, что он выстрелит, и на счет «три» словно какая-то сила бросила меня между ним и Алешей. Прогремевший выстрел швырнул меня на пол, но сознания я не потеряла – видела, как с криком «Наташа!» Алеша сорвался с места и, бросившись на Шебаршина, схватил державшую оружие руку.

Той борьбы, какую показывают в остросюжетных фильмах, когда противники считают ребрами ступеньки и половицы, между ними не было – просто Алеша держал противника за кисти рук, выворачивая их в попытке вырвать пистолет, а Шебаршин старался развернуть дуло в его сторону и отчаянно жал при этом на курок. Пули уходили вбок, одна из них расколола золоченую спинку стула, другая угодила в мой работавший ноутбук, который буквально взорвался, во все стороны полетели искры и осколки стекла. Неожиданно Шебаршин, взвыв от боли в выкрученном запястье, выпустил оружие. Размахнувшись, Алеша сильным ударом в челюсть сшиб его с ног и поднял упавший пистолет. Дуло уперлось в подбородок пытавшегося подняться Шебаршина. По глазам Алеши я видела, что он сейчас спустит курок.

– Алеша, – мне казалось, что я кричу, хотя голос мой звучал, еще слышно, – Алеша, не надо! Пожалуйста!

Он опомнился, выпрямившись, дважды пальнул в окно, отправив туда последние пули, потом изо всех сил двинул Шебаршина рукояткой пистолета по затылку, и тот завалился вбок, потеряв сознание.

– Наташа, – наклонившись надо мной, Алеша стягивал чем-то мою рану, – лежи, погоди, надо остановить кровь.

В голове у меня мутилось, Алеша поднял меня на руки и шагнул было к двери, но потом положил на диван и вернулся к неподвижно лежавшему Шебаршину. Бесцеремонно стащил с него пальто, вытряс из кармана ключи от машины и еще что-то – кажется два мобильника. Тот зашевелился, пытаясь поднять голову, и прохрипел несколько слов из недавно выученного мною неформального лексикона, добавив парочку незнакомых. Алеша ответил ему тем же, потом укутал меня в пальто Шебаршина, поднял на руки и куда-то понес. Сознание мое то уходило, то возвращалось, сквозь накатывающую пелену я думала, что обязательно нужно изучить все тонкости русского жаргона, потому что если мне опять придется работать с ХОЛМСом в России…..

Когда Алеша усадил меня на заднее сидение машины Шебаршина, со стороны дома донесся его хриплый голос:

– Машину мою… убью… не трожь…. Ворюга!

Держась за окровавленную голову, он с трудом спускался со ступенек. Алеша поднял голову, и сквозь туман я видела ярость, сверкнувшую в его глазах. Выпрямившись, он вытащил из кармана ключи от своей машины и швырнул Шебаршину.

– Подавись, можешь взять мою, когда оклемаешься. А свою не получишь, сволочь, у тебя здесь телефон, еще не хватало, чтобы ты по нему эфэсбешников вызвал.

Пока он разворачивал мощный внедорожник, чтобы выехать к воротам, я видела в заднее стекло, как Шебаршин пытается открыть брошенным ему ключом дверцу Алешиной машины.

– Алеша… зачем… ты дал… ключи…он же поедет… за нами…сообщит.

Каждое слово давалось мне с огромным трудом.

– Тише, тише, Наташка, не разговаривай, опять начнется кровотечение. Никуда он не уедет, никому не сообщит, я забрал у него оба мобильника и пульт от ворот. Он не сможет их открыть, не сможет никуда позвонить – пусть сидит здесь и дожидается своих дружков.

Он не успел договорить, потому что нас оглушил страшной силы взрыв. Машина Алеши, в которую с большим трудом уже забрался Шебаршин, мгновенно превратилась в огненный шар, и пламя взметнулось к небу над крышей коттеджа. Алеша резко затормозил и, приоткрыв дверцу, выглянул из машины, пытаясь понять, в чем дело.

– Алеша… что….

– Они подложили бомбу, – растерянно проговорил он. – Представляешь, Наташка, они подложили бомбу в мою машину! Вот почему нас никто здесь не трогал – они знали, что мы уже мертвецы.

Глава двадцать третья

В сознание меня привел холод, я хотела перевернуться на другой бок и натянуть на себя одеяло, но тело словно налилось свинцом, не было сил пошевелиться. Череду монотонно повторяющихся гудков прервал сонный мужской голос:

– Да, шеф.

«Мы в машине, – вспомнила я, – Алеша звонит кому-то по громкой связи».

– Сева, это я, Русанов.

– Леха? – сонный голос оживился, в нем зазвучали нотки искренней радости. – Живой! А я смотрю по определителю – звонок с телефона Шебаршина, из его машины. Ты куда пропал? Мы уж тут все изволновались.

– Слушай, времени нет, ты сможешь меня встретить на своей тачке – минут через двадцать пять? На Профсоюзной, не доезжая Теплого Стана.

– Успею, наверное, сегодня суббота, пробок нет. А что случилось?

– Потом. Мне срочно нужен хирург, но так, чтобы конфиденциально. Сможешь?

– Ну… не знаю, а что такое?

– Огнестрельное.

– У-у-у! – то ли с восторгом, то ли с удивлением протянул Сева, – придется тогда звонить Гере.

– Ты с ума сошел? Какого лешего Гере, я же сказал: конфиденциально!

– Так Гера же хирург, она в больнице работает.

Я хотела крикнуть, что хирург не нужен, а следует скорее скрыться, но, кажется, заснула и очнулась от холода – дверь машины была открыта, в салон ворвался ледяной ветер.

– Скорее, а то она замерзнет, – сказал Алешин голос, – у тебя в салоне печка хорошо работает?

– Нормально. А где Шебаршин? Что делать с его машиной?

– Шебаршин взлетел на воздух, – бережно вынося меня из салона, равнодушно ответил Алеша, – на этом свете машина ему уже не понадобится. Подержи дверцу, я уложу ее на заднее сидение.