Memento
Шрифт:
Или только сейчас начинается?
Все тот же монотонный голос судьи.
— Установлено, что подсудимый Рихард Ружичка особенно интересовался несовершеннолетним Романом Карасом, при этом давал ему советы и снабжал квалифицированной информацией об использовании психотропных препаратов, а также приводил его в компании наркоманов, чем предоставлял возможность Роману Карасу испробовать различные наркотические вещества, тем самым расшатал его нравственные устои и склонил к аморальному поведению. Таким образом, он в значительной мере способствовал тому, что упомянутый Карас приобрел зависимость от наркотиков, и это в конечном счете привело его к смерти. Возражение
Фразы одна запутанней другой.
— Суд не счел убедительными показания Евы Попелковой…
Какая разница, мне все равно впаяли тридцать месяцев. А Еве — условно.
Вот так — сразу и наповал.
А что же будет сейчас?
Люди надевают пальто, выходят из зала суда. Зайдут куда-нибудь на чашку кофе или сразу домой ужинать? А я?!
Мама осталась где-то сзади. Неужели так и не скажет ни слова?
Я для нее теперь такой же, как Рихард? Впервые в жизни она не кидается меня защищать. Или тоже сдала?
Спрятаться бы у нее на груди.
Благодарный взгляд Евы. Хоть это.
— Михал, Михал, продержись! Мы все начнем сначала. — Мама наконец продралась сквозь толпу.
Нет времени даже кивнуть ей.
Конвой, наручники.
Конец.
Конец!
Низкие бараки, окруженные забором с колючей проволокой, и вдобавок бетонная стена. Сторожевые вышки по углам. Бетонный плац посередине. Тридцать месяцев. За вычетом двух, проведенных в камере предварительного заключения. Еще восемьсот пятьдесят один день и столько же ночей. И каждый день как последний. Кто же такое выдержит?
Разве что вмазаться пару раз за день. Но это уже из области чудес.
Ведь ты же хотел завязать? Благие надежды, будто сумею прожить без яда. На воле куда ни шло. А тут?
Вместо общей — колония усиленного режима! И всего-то за пакетик порошка, который нашли у меня в матраце. Сжалился тут один, достал кайфа в долг до первых карманных, а когда все вскрылось, само собой, прикинулся чистеньким.
Другой лагерь. Строгости на порядок хуже.
— Это еще ягодки, Отава! Вот к ходокам попадешь, тогда узнаешь, что такое зона.
Будильник на четверть пятого. Пятнадцать минут зарядка, за десять умыться, застелить койку, прибрать вещи, двадцать минут на завтрак, тридцать — на уборку помещений, потом линейка и — выход на работу… Армия? По сравнению с этим просто рай.
— Отава, номер тысяча пятьсот десять, в девятую бригаду.
— А что это там?
— Укладка рельсов. Открытый рудник. Можешь сразу гроб заказывать.
— Построиться в рабочие бригады! — надрываются громкоговорители.
— Эй, фрайера, есть тут кто из девятки? — Михал пытается придать голосу непринужденность.
— Ну, в чем дело? — оборачивается плечистый мужик.
Такой если сожмет, сок брызнет, соображает Михал.
— Меня к вам в бригаду определили.
Взрыв хохота.
— Ой, держите меня! Во силач. У этого носилки сами летать будут! — подмазывается к плечистому мужичонка с выбитым зубом.
— Ты, парень, молодец, что решил к нам податься. Мы тебя до ума доведем, верно?
Толчок в спину, Михал даже
прогибается. Три-четыре шага рысью, чтоб не упасть. Очередной взрыв хохота.Вот я и вляпался, думает Михал. Что посеешь, то и пожнешь. Известное правило зэков. Малость не так, как написано в стенгазете у главных ворот: «С коллективом, коллективу, для коллектива». Прямо блевать от всего этого хочется. Еще восемьсот двадцать восемь дней и ночей.
Один раз, всего одну только дозу. Выбраться отсюда хотя бы на пару секунд. А потом вернуться снова? Опять суд, опять приговор, и тогда уж наверняка колония строгого режима. Ни за что!
— Ну, малыш, пошли!
Всей бригадой к главным воротам. Шаг строевой.
За воротами автобус с заведенным мотором. Конвой пересчитывает, и ворота наконец открываются.
Еще восемьсот двадцать семь дней и ночей!
Автобус вроде бы совсем обычный, будто они собрались на экскурсию в Крконоши. Только несколько железных прутьев, чтобы нельзя было разбить окно и удрать. Изящная решеточка. Можно спокойно смотреть наружу, ее почти незаметно. Какая-никакая, а все же свобода. Нормальная жизнь. Сесть бы и уехать навсегда. Все бы отдал. Даже ампулу морфы? Будь она сейчас у меня в руке, никто бы в жизни не вырвал!
А как же без шприца?
Да просто раздавить в ладони. Может, через порезы хоть немного, да попадет в кровь.
— Номер! Эй, ты! Номер и фамилия!
— Тысяча пятьсот десять. Отава.
— Следующий.
Вот и две ступеньки в автобус. Знакомый запах…
Раньше он называл это вонью. Бензин, горелая резина и дороги. Школьные экскурсии. Перекинуться в картишки на заднем сиденье.
— Вы чего не глядите в окно, ребята? Вот там, посмотрите, замок Кост. Вы его вообще-то видали?
Где же было заметить, я как раз продул в карты два восемьдесят!
— Ты куда это лезешь, парень? У нас зеленые спереди сидят.
Как бы теперь я глазел из окошка! Каждый метр нормального мира — будто открытие. По деревенской площади прохаживаются две девчонки в мини, пялятся на нас, как на заморское чудо. Старикашка с бидоном тоже уставился.
— А ты зарвался, парень! Отзынь от окна. Место мое. Усек?
— Извини.
Тарахтенье мотора. Ехать бы вот так на сиденье для нормальных людей до самой смерти. Просто ехать, украдкой поглядывая на дорогу. Отмытая до блеска легковушка с семейством, отправились куда-то на прогулку. Дерево на горизонте. Парочка на проселочной дороге. Черт побери, снова парочка. Как будто мир населен одними влюбленными.
Что там, интересно, поделывает Ева?
Бросить торчать. Но уже на воле. А тут хоть немного облегчить себе жизнь. Господи, сколько же вокруг разных чудес, радуйся на здоровье. Все то, что раньше считал за норму. А сейчас? Несчастная пачка таблеток — двадцать талонов. Миллионером надо быть! Ведь здесь даже паршивая сигарета на вес золота. Откуда же взять такие бабки?
— Отделение, стройся!
Ощущения, когда ты почти на воле, как не бывало.
— Возьмешь подбойник, парень.
— Ладно.
Господи, и это я должен тащить один? Такая дура весит как мешок с цементом.
— А далеко нести?
— Ты что, спешишь? Я бы на твоем месте не торопился.
Снова хохот.
Охранники в черном с пистолетами на заду. Конвой впереди и сзади.
— Стой!
— В чем дело?
— У нас молодой встал.
Это ведь невозможно тащить. Да я дорогой пополам сломаюсь.
— Еще раз из-за тебя остановимся, дальше все пойдут строевым шагом. Марш!
Хоть бы сегодня выдержать. Хоть бы одну минуту!