Мемуары генерала барона де Марбо
Шрифт:
Добавим к этому, что два фланга Великой армии, состоявшие, главным образом, из австрийцев и пруссаков, не образовывали больше сплошную линию, имевшую также и центр, как в начале кампании. Они находились у нас в тылу, готовые преградить нам путь при первом же приказе своих монархов, старых и непримиримых врагов Франции! Положение было крайне критическим, и, хотя самолюбие Наполеона сильно пострадало от того, что, начав отступление и не сумев навязать Александру заключение мира, ему пришлось признаться всей Европе, что он не достиг цели своей кампании, слово отступление было наконец произнесено! Но ни император, ни его маршалы, наконец, никто в тот момент даже не думал о том, чтобы покинуть Россию и вновь переправиться через Неман. Речь шла лишь о том, чтобы устроить зимние лагеря в наименее истощенных провинциях Польши.
В принципе решение о том, чтобы покинуть Москву, было уже принято, однако, прежде чем решиться на его выполнение, Наполеон, сохранявший
Генерал Себастьяни, который, как мы видели, был уже однажды захвачен врасплох при Друе, только что заменил генерала Монбрена в командовании 2-м кавалерийским корпусом. Он находился поблизости от противника, однако проводил дни в домашних туфлях за чтением итальянских стихов, не проводя никаких разведывательных операций. Пользуясь этой преступной небрежностью, Кутузов 18 октября атаковал Себастьяни, окружил его со всех сторон, подавил численным превосходством и принудил оставить часть принадлежавшей этому корпусу артиллерии! Три кавалерийские дивизии Себастьяни, отрезанные от остальных частей Мюрата, смогли присоединиться к ним, лишь отбросив многочисленные вражеские батальоны, которые тщетно пытались противостоять их продвижению. В этой кровавой битве Себастьяни проявил свои достоинства, потому что он был очень смел. Однако можно говорить о нем лишь как об очень посредственном генерале. Вы увидите новые доказательства этому, когда мы будем обсуждать кампанию 1813 года.
В то время когда Кутузов напал на Себастьяни, он также приказал атаковать по всей линии Мюрата. Мюрат был легко ранен. Узнав в тот же день об этом прискорбном событии, а также о том, что во вражеский лагерь прибыло подкрепление из 10 тысяч кавалеристов из русской армии в Валахии, которых только что пропустили наши союзники-австрийцы, император отдал приказ отходить на следующий же день.
Утром 19 октября император покинул Москву, куда он вошел 15 сентября. Его Величество, Старая гвардия и основная часть армии отправились по калужской дороге. Маршал Мортье и две дивизии Молодой гвардии остались в городе еще на сутки, чтобы закончить его разрушение и взорвать Кремль. Затем они должны были стать замыкающими марша нашей армии.
За армией двигалось свыше 40 тысяч повозок, очень мешавших движению. Об этом сообщили императору, и он ответил, что каждая из этих повозок спасет двоих раненых, накормит нескольких человек и что мы будем избавляться от них постепенно. Мне кажется, что против подобной филантропической системы можно было бы возразить, потому что необходимость облегчить движение отступающей армии должна быть важнее всех остальных обстоятельств.
Во время пребывания французов в Москве король Мюрат и кавалерийские корпуса занимали часть Калужской губернии. Однако они не овладели городом Калугой, окрестности которой очень плодородны. Желая избежать прохода по полю Бородинского сражения, а также по дороге на Можайск, где армия истощила все ресурсы, двигаясь по дороге на Москву, император предпочел двигаться в направлении Калуги, откуда он рассчитывал дойти до Смоленска по весьма богатым местам, которые, можно сказать, были новыми для нашей армии. Но через несколько дней пути наши войска, чья численность после соединения с королем Мюратом еще превышала 100 тысяч человек, оказались лицом к лицу с русской армией, занимавшей маленький городок Малоярославец. Позиция противника была очень сильна, однако император приказал атаковать врага принцу Евгению во главе Итальянского корпуса и французских дивизий под командованием Морана и Жерара. Ничто не смогло воспрепятствовать стремительному натиску наших частей. После долгой и кровопролитной битвы они овладели городом. В этом сражении мы потеряли 400 человек убитыми или ранеными. Среди убитых остался генерал Дельзон, очень смелый, заслуженный офицер.
На следующее утро, 24 октября, император, удивленный сопротивлением, которое ему пришлось испытать, и зная, что ему преграждала дорогу вся русская армия, остановил армию и провел три дня в размышлении о том, что он должен предпринять.
Во время одной из рекогносцировок, когда Наполеон приблизился к фронту вражеской линии, его чуть не захватили русские! Был густой туман... Вдруг раздались крики «Ура! Ура!», и масса казаков выскочила из леса, расположенного поблизости от дороги, и пересекла эту дорогу в 20 шагах от императора, опрокидывая и уничтожая все, что встречалось на ее пути. Но генерал Рапп, бросившись в атаку во главе двух эскадронов конных егерей и конных гренадеров гвардии, постоянно сопровождавших императора, обратил противника в бегство. Именно в этом сражении г-н Ле Культе, мой бывший товарищ по штабу маршала Ланна, ставший адъютантом принца Бертье, вооруженный копьем казака, только что убитого им, совершил неосторожность, кинувшись назад, размахивая этим оружием. Эта неосторожность
оказалась тем более опасной, что он был одет в кавалерийский плащ и меховую шапку. Один конный гренадер из Императорской гвардии принял его за казачьего офицера и, видя, что Ле Кульгё направляется к императору, стал его преследовать и ударил наискосок своим огромным палашом! Несмотря на это ужасное ранение, г-н Ле Культё, размещенный в одной из повозок, принадлежавших императору, перенес холода и тяготы отступления и сумел вернуться во Францию.Разведывательные поездки Наполеона убедили его в невозможности продолжать путь на Калуг}' без кровавого сражения с многочисленными полками Кутузова. Поэтому Его Величество решил двигаться на Можайск, чтобы достичь Смоленска. Армия покинула богатую местность и стала снова двигаться по уже опустошенным областям, по дороге, которую в сентябре мы уже прошли. На этом пути мы были окружены пожарищами и валявшимися повсюду трупами! Маневр, совершенный при этом императором, после десяти дней пути привел его лишь на расстояние 12 лье от Москвы, что вызвало у солдат беспокойство по поводу их будущего. Погода становилась все хуже. Маршал Мортье присоединился к императору после того, как взорвал Кремль.
Армия снова увидела Можайск и поле Бородинского сражения! Земля, изборожденная ядрами, была покрыта обломками касок, кирас, колес, оружием, обрывками мундиров и тридцатью тысячами трупов, наполовину разорванных волками! Французские войска и император быстро прошли по этой территории, бросив печальный взгляд на эту огромную могилу! Г-н де Сегюр в первом издании своей книги о Русской кампании говорит, что, возвращаясь через Бородинское поле, французы якобы встретили своего несчастного соотечественника, у которого обе ноги были повреждены в сражении и который якобы спрятался в трупе лошади, развороченном осколком, и провел там 50 дней, питаясь и перевязывая свои раны гниющей плотью убитых!.. Г-ну де Сегюру заметили, что этот человек должен был бы задохнуться от ядовитых смертоносных газов и что, с другой стороны, он скорее предпочел бы обрабатывать свои раны свежей землей и даже травой, чем увеличивать их разложение, используя гниющую человеческую плоть!
Я делаю это замечание лишь для того, чтобы предостеречь против преувеличений, коих столь много в этой книге, а книга эта имела такой большой успех потому, что она очень хорошо написана.
После Вязьмы армия попала под обильные снегопады, и ледяной ветер тоже замедлил наше передвижение. Пришлось оставить множество повозок. Несколько тысяч человек и лошадей погибли от холода прямо на дороге. Мясо палых лошадей послужило пищей солдатам и даже офицерам. Арьергард постепенно перешел от командования Да-ву под командование принца Евгения и в конце концов под командование маршала Нея, выполнявшего эту трудную миссию на протяжении всего остального пути.
1 ноября мы дошли до Смоленска. Наполеон приказал собрать в этом городе большое количество продовольствия, одежды и обуви, однако администраторы, которым это было поручено, не могли знать, сколь сильны были дезорганизация и беспорядок в армии, и требовали для раздачи всех этих товаров квитанции и выполнения всех формальностей, как это делалось в обычное время. Из-за такой медлительности при распределении провианта и снаряжения солдаты, умиравшие от голода и холода, ожесточились, пришли в неистовство, сломали двери складов и с шумом захватили все, что в них было, так что многим досталось слишком много, некоторым недостаточно, а другим совсем ничего! Пока наши части двигались в порядке, смесь солдат различных национальностей вызывала лишь небольшие недоразумения. Однако как только несчастья и усталость привели к тому, что ряды нарушились, дисциплина пропала. Как могла она сохраниться в этой громадной массе отдельных индивидуумов, лишенных всего, идущих вперед как придется и к тому же не понимавших друг друга! В этой беспорядочной людской массе в самом деле царило полное смешение языков! Всеобщему беспорядку еще сопротивлялись несколько полков, в основном полки гвардии. Почти все кавалеристы линейных полков, потерявшие своих лошадей, были объединены в батальоны, и те из офицеров, кто еще был на лошадях, образовали эскадроны, командование которыми было доверено генералам Латур-Мобуру, Груши и Себастьяни, выполнявшим здесь функции простых капитанов. В то же время бригадные генералы и командиры полков несли службу сержантов и капралов. Одного только описания подобной организации достаточно для того, чтобы показать, до какой крайности дошла армия!
В этом критическом положении император рассчитывал на войска, состоявшие из частей различных родов оружия, который генерал Бара-ге д’Ильер должен был привести к Смоленску. Но, приближаясь к этому городу, мы узнали, что этот генерал сдался русской колонне, рассчитывая, что его одного не возьмут в плен и что ему разрешат вернуться к французской армии, чтобы объяснить свое поведение. Однако император не захотел видеть Бараге д’Ильера, приказал ему отправиться во Францию и находиться там под арестом, пока его не будет судить военный совет. Бараге д’Ильер не дожил до этого суда, он умер от отчаяния в Берлине.