Мемуары генерала барона де Марбо

Наполеон отправился из Вельса в Эберсберг по правому берегу, что доказывало, что дорога была совершенно свободна. Прибыв на поле боя и увидев, сколько людей полегло напрасно, он пережил сильное потрясение, уединился и весь вечер не хотел никого видеть! Если бы любой другой позволил себе без приказа совершить такую необдуманную атаку, он, скорее всего, был бы тотчас отстранен. Но это был Массена, любимец победы, и император ограничился суровым выговором. Менее снисходительная армия критиковала Массену во весь голос. В свое оправдание тот говорил, что мост защищали 40 тысяч австрийцев под командованием генерала Хиллера, а недалеко, справа от них, был мост через Дунай в Маутхаузене. Можно было опасаться, что, если бы этот корпус не был быстро атакован, не дожидаясь подхода войск, движущихся через Вельс, генерал Хиллер мог бы перейти Дунай и соединиться с эрцгерцогом Карлом на левом берегу. Но даже если бы это и произошло, это не было бы катастрофой для французской армии. Напротив, все австрийские войска оказались бы за Дунаем, а мы без единого выстрела прошли бы на Вену по совершенно незащищенному правому берегу. К тому же цель, которую преследовал Массена, атакуя Эберсберг, не была достигнута. Генерал Хиллер, отступив на один или два марша по правому берегу, перешел Дунай в Штейне и, спустившись вдоль этой реки левым берегом, поспешил к Вене.

Как бы там ни было, армия Наполеона перешла через Траун, сожгла мост у Маутхаузена, перешла Энс и дошла до Мёлька, не зная, находится ли генерал Хиллер между Веной и нами, или он перешел Дунай, чтобы соединиться с эрцгерцогом Карлом. Некоторые шпионы, напротив, уверяли, что это эрцгерцог Карл перешел Дунай, чтобы соединиться с генералом Хиллером, и что на другой день мы встретимся со всей австрийской армией в сильной позиции перед Санкт-Пёльтеном. Тогда мы должны готовиться к большому сражению. В противоположном случае надо будет быстро идти на Вену, чтобы быть там раньше неприятельской армии, которая направлялась к столице по противоположному бе-

регу.

Император был в большой нерешительности, поскольку не было точных сведений, позволяющих ответить на вопрос: генерал Хиллер перешел Дунай или он находился еще перед нами под прикрытием легкой кавалерии, все время скрывающейся от нас, не позволяющей подойти к ней достаточно близко, чтобы нельзя было взять пленных, от которых можно было бы получить какие-либо сведения. Все выглядело очень неопределенным, когда 7 мая, мы пришли в Мёльк.

И именно в Мёльке, мои дорогие дети, я совершил поступок, воспоминание о котором мне льстит больше всего, потому что до сих пор я подвергался опасности, выполняя приказы моих командиров. На этот же раз я сам бросил вызов смерти, чтобы быть полезным своей стране, служить императору и добыть себе немного славы.

Глава

Император предлагает мне очень опасное дело. — Я соглашаюсь и выполняю его для армии. — Результаты этой вылазки

Прелестный городок Мёльк расположен на берегу Дуная под огромной скалой с выступом, на вершине которой находится монастырь бенедиктинцев, считающийся одним из самых красивых и богатых в христианском мире. Из монастырских покоев открывается вид на Дунай, на оба его берега. Император и маршалы, среди которых был и Ланн, обосновались в монастыре, а наш штаб — в доме у городского кюре. Вся неделя была очень дождливой, последние сутки

Мемуары генерала барона де Марбо

дождь шел непрерывно. В Дунае и его притоках поднялась вода. Наступила ночь, мы с товарищами были рады находиться в такую погоду в убежище и весело ужинали с кюре, приятным человеком, который угощал нас великолепными блюдами, когда дежурный адъютант пришел за мной по приказу маршала Ланна, сказав, что я тотчас же должен подняться в монастырь. Мне было так хорошо там, где я находился, мне так не хотелось покидать хороший ужин и теплый дом, чтобы идти мокнуть под дождем! Но надо было выполнять приказ.

Все коридоры и низкие залы монастыря были полны гвардейскими гренадерами и егерями, прогоняющими с помощью доброго монастырского вина усталость последних дней. Еще по дороге в гостиную я понял, что меня позвали по серьезному делу, так как генералы, камергеры, дежурные офицеры — все повторяли: «За вами послал император!» Некоторые добавляли: «Может быть, чтобы вручить вам звание начальника эскадрона». Но я понимал, что не такая я важная персона, чтобы государь посылал за мной в такой час и стал вручать мне новое звание! Меня провели в огромную великолепную галерею, балкон которой выходил в сторону Дуная. Император ужинал с несколькими маршалами и аббатом монастыря, имевшим сан епископа. Увидев меня, император вышел из-за стола, направился к большому балкону, и я услышал, как он негромко сказал шедшему за ним маршалу Ланну: «Выполнить этот план почти невозможно. Это означает послать вашего храброго офицера на верную смерть!» — «И он пойдет, сир, я в этом уверен, — ответил маршал, — он пойдет. Впрочем, мы можем спросить его самого».

Взяв меня за руку, маршал открыл балконное окно, из которого вдалеке был виден Дунай. Его огромная ширина, утроившись в результате разлива, была не менее целого лье! Сильный ветер поднимал волны на реке, и их шум доносился до нас. Шел проливной дождь, ночь была очень темной. Но на другой стороне можно было все же различить длинную линию бивуачных огней. Наполеон, маршал Ланн и я были возле балкона одни, и маршал сказал мне: «Там, на другой стороне реки, австрийский лагерь. Император хочет как можно скорее узнать, там ли корпус генерала Хиллера, или он все еще на этом берегу. Чтобы узнать это, нужен умный и храбрый человек, который переправится через Дунай и захватит вражеского языка. Я заверил императора, что вы сделаете это!» Тогда Наполеон мне сказал: «Я хочу заметить, что не отдаю вам приказ, а выражаю только пожелание. Я знаю, что это очень опасное дело, и вы можете отказаться, не опасаясь вызвать мое неудовольствие. Пройдите в соседнюю комнату, чтобы подумать, и возвращайтесь честно сказать нам о своем решении».

Признаюсь, услышав предложение маршала Ланна, я весь покрылся холодным потом. Но в тот же момент меня охватило чувство, которое я не мог бы определить четко, но в нем любовь к родине и жажда славы слились с высокой гордостью. Эта смесь разожгла мой пыл, и я подумал: «Как! У императора здесь целая армия из 150 тысяч преданных солдат, 25 тысяч его гвардейцев, самых храбрых из храбрых, его окружают адъютанты, офицеры для поручений. Однако когда речь зашла о деле, требующем ума и отваги, то именно меня! меня! выбрали император и храбрый маршал Ланн!!!» «Я пойду, сир! — вскричал я без колебаний. — Я пойду! И если погибну, я вверяю мою матушку заботам Вашего Величества!» Император потрепал меня за ухо в знак удовлетворения, а маршал протянул руку и воскликнул: «Я же говорил Вашему Величеству, что он пойдет!.. Вот это и называется быть храбрым солдатом!»'

Решение было принято, теперь надо было подумать, как его выполнить. Император вызвал своего адъютанта генерала Бертрана, генерала Дорсенна, гренадеров своей гвардии, а также командующего ставкой и приказал им предоставить мне все, что я сочту нужным. По моей просьбе пехотный пикет отправился в город за бургомистром, а также должен был найти старшину лодочников с пятью лучших его людей.

Среди самых храбрых, но еще не получивших наград выбрали капрала и пятерых пеших гренадеров Старой гвардии. Они все говорили по-немецки. Все они добровольно вызвались меня сопровождать. Император принял эту шестерку и обещал им по возвращении кресты, на что они ответили «Да здравствует император!» — и пошли готовиться. Когда же переводчик объяснил пяти лодочникам, что надо будет переправиться на другой берег Дуная, они упали на колени и стали рыдать. Старейшина заявил, что лучше уж расстрелять их на месте, чем отправлять на верную смерть. Переправа была совершенно невыполнимой не только из-за сильной волны, которая перевернет лодку, но также потому, что по притокам в Дунай принесло много недавно срубленных в соседних горах елей, и в темноте лодка обязательно наткнется на стволы и получит течь. К тому же как пристать к противоположному берегу посреди ивняка, не повредив лодку, да и не зная, насколько разлилась река?.. Старшина пришел к выводу, что операцию осуществить невозможно.

Напрасно император соблазнял их деньгами, выложив перед каждым по б тысяч франков золотом, они не могли решиться, хотя были бедными людьми и отцами семейств: «Это золото обеспечило бы нас и наших детей, но мы вынуждены отказаться, потому что невозможно переправиться через реку в таких условиях!» Я уже говорил, что на войне необходимость сохранить жизнь большого числа людей, пожертвовав жизнью нескольких, делает в некоторых обстоятельствах военных командиров безжалостными. Император был непреклонен. Гренадеры получили приказ силой заставить лодочников участвовать в операции, и мы спустились в город.

Капрал оказался очень смышленым человеком, он же служил мне пе-эеводчиком, и по дороге я велел сказать старшине лодочников, что по-жольку он вынужден отправиться с нами, то в его интересах дать нам ⁵⁹

лучшую лодку и сказать, что мы должны взять с собой. Несчастный послушался, хотя все время был в полном отчаянии. Мы выбрали лучшее судно и взяли с других лодок все необходимое. У нас было два якоря, но, так как мне казалось, что нам не придется их использовать, я велел взять канаты и прикрепить к концу каждого кусок полотна, в который завернули по большому булыжнику. Я видел на юге Франции, как рыбаки останавливали свои лодки, бросая на прибрежный ивняк такие веревки: они наматывались на деревья и останавливали движение судна. На голову я надел кепи, гренадеры свои фуражные шапки, так как любые другие головные уборы были бы нам только помехой. Мы взяли продовольствие, веревки, топоры, пилы, лестницу — все, что мне казалось полезным в нашем деле.