Мемуары генерала барона де Марбо

Эта деревня переходила из рук в руки много раз. Эсслинг в это время тоже подвергался сильным атакам. Полки дивизии Буде мужественно защищали ее. Обе стороны были так ожесточены, что, сражаясь в горящих домах, они укрывались за горами трупов, заполнявших улицы. Венгерских гренадеров отбрасывали пять раз; но их шестая атака удалась, они захватили всю деревню, кроме амбара, в котором войска генерала Буде укрылись как в цитадели.

Во время этой ужасной битвы маршал несколько раз посылал меня в Эсслинг, где было очень опасно, но я был так возбужден, что забыл о своей ране.

Поняв наконец, что он повторяет свою вчерашнюю ошибку и тратит силы, стараясь овладеть двумя нашими бастионами Эсслинг и Асперн, в то время как надо думать о центре, где сильная атака резервами могла бы привести прямиком к нашим мостам и к разгрому французской армии, эрцгерцог Карл бросил в эту точку огромные силы кавалерии, поддерживаемые глубокими пехотными колоннами. Маршал Ланн не удивился такому развитию событий. Он приказал подпустить австрийцев на ближнюю дистанцию и встретить их картечью и огнем пехоты. Огонь был так силен, что австрийцы остановились, и ни присутствие эрцгерцога Карла, ни его подбадривания не смогли заставить солдат сделать хоть шаг в нашу сторону! Правда, они видели за нашими линиями медвежьи шапки Старой гвардии, которая величественно колоннами выступала вперед с ружьями наперевес!

Маршал Ланн, тотчас воспользовавшись колебаниями противника, послал в атаку маршала Бессьера с двумя кавалерийскими дивизиями, которые отбросили часть батальонов и эскадронов австрийцев. Эрцгерцог Карл принужден был отказаться от атак на наш центр. Он мог еще, по крайней мере, воспользоваться преимуществом, которое давало ему овладение Эсслингом, но в тот же момент император приказал своему адъютанту бесстрашному генералу Мутону захватить деревню силами Молодой гвардии, которая устремилась на венгерских гренадеров, оттеснила их и заняла этот пункт. Молодая гвардия и ее командир покрыли себя славой в этом сражении, и позже генерал Мутон получит титул графа Лобау.

Успех, которого мы добились в центре и на правом фланге, остудил пыл неприятеля. Эрцгерцог Карл, чьи потери были огромны, оставил надежду прорвать наши позиции и весь остаток дня только поддерживал огонь этого безрезультатного сражения.

Наконец эта ужасная битва, длившаяся тридцать часов подряд, стала затухать!.. И очень вовремя, так как у нас уже почти закончились снаряды. Их не было бы у нас вообще, если бы не храбрый маршал Даву: весь день он доставлял нам снаряды с правого берега на нескольких легких лодках. Доставка шла медленно, в небольших количествах, и император приказал экономить заряды. Огонь в нашей линии превратился в отдельные выстрелы, но неприятель тоже сократил свой огонь.

Две армии стояли, не двигаясь, друг против друга, и командиры, собравшись за линиями батальонов, обсуждали события дня. Маршал Ланн, устав от долгого пребывания в седле, спешился и прохаживался с бригадным генералом Пузе, когда случайная пуля попала генералу в голову и тот замертво упал рядом с маршалом!

Генерал Пузе, бывший сержант Шампанского полка, в начале Революции оказался в Миральском лагере, которым командовал мой отец.

Батальон волонтеров Жера, в котором Ланн служил младшим лейтенантом, тоже входил в эту дивизию. Сержанты старых линейных полков должны были обучать добровольцев. Батальон Жера попал на выучку к Пузе, который высоко оценил способности молодого Ланна. Он научил его не только обращаться с оружием, но и маневрированию части. Под его руководством Ланн прекрасно овладел пехотной тактикой. Так как он считал, что своим первым продвижением он обязан урокам, полученным от Пузе, то был очень к нему привязан и, получая чины, не забывал и о своем товарище. И теперь, когда он увидел у своих ног сраженного пулей Пузе, горе маршала было огромным!

В этот момент мы находились возле черепичного заводика, расположенного слева за Эсслингом. Взволнованный маршал, желая отойти от тела своего товарища, сделал сотню шагов в направлении Гросс-Энцерс-дорфа, задумчиво сел на край рва, откуда стал смотреть на войска. Через четверть часа четверо солдат, несущих тяжелое тело мертвого офицера, полностью завернутого в шинель, остановились передохнуть недалеко от маршала. Шинель откинулась, и Ланн узнал Пузе! «А! Этот ужас будет преследовать меня повсюду...» — вскричал он. Он поднялся и пересел на другое место. Он сидел, прикрыв рукой глаза, скрестив ноги, погруженный в печальные размышления. И в этот момент небольшое ядро третьего калибра, выпущенное со стороны Энцерсдорфа, после рикошета угодило прямо в скрещенные ноги маршала! Оно разбило ему коленную чашечку на одной ноге и подколенную впадину на другой!

Я бросился к нему в тот же миг. Он сказал мне: «Я ранен... это ничего... дайте мне руку, помогите подняться...» Он попробовал встать, но это было невозможно! Из пехотных полков, стоящих перед нами, сразу же прислали нескольких человек, чтобы перенести маршала в госпиталь, но не было ни носилок, ни шинели, и мы понесли раненого на руках. От этого он ужасно страдал. Тогда один сержант заметил вдалеке солдат, несших труп генерала Пузе, побежал к ним за шинелью, в которую тот был завернут. Хотели положить маршала на эту шинель, чтобы облегчить его страдания, но он узнал шинель и сказал мне: «Эта шинель моего бедного друга, на ней его кровь, я не хочу забирать ее, несите как можете!»

Я заметил невдалеке от нас рощицу и послал туда Ле Культё и нескольких гренадеров. Вскоре они вернулись с носилками из ветвей. Мы донесли маршала до предмостного укрепления, где его приняли главные хирурги. Они собрались на консилиум, но их мнения разошлись. Доктор Ларрей считал, что требуется ампутация ноги с поврежденным коленом. Другой врач, имя которого я забыл, считал, что ампутировать надо обе ноги, а доктор Иван, от которого я и узнал все эти подробности, был против ампутации вообще. Этот хирург давно знал маршала и считал, что стойкость этого человека давала некоторую надежду на выздоровление, а операция, проведенная в такую жаркую погоду, неизбежно приведет раненого к могиле. Ларрей был старшим врачом, его мнение возобладало, и маршалу ампутировали одну ногу...

Он очень мужественно перенес операцию. Император пришел к нему сразу по ее окончании. Их свидание было очень трогательным. Император плакал, опустившись на колени перед носилками, обняв маршала, и белый кашемировый жилет императора окрасился его кровью.

Некоторые неблагожелательно настроенные люди написали потом, что маршал Ланн в этот момент упрекал императора и призывал его не вести больше войн. Но я поддерживал маршала на носилках, слышал все, что тот говорил, и заявляю, что это не так. Маршал был тронут вниманием императора, и, когда тот, собравшись уходить, чтобы позаботиться о спасении армии, сказал Ланну: «Вы будете жить, мой друг, вы будете жить...», маршал ответил, сжимая его руки: «Я хотел бы этого, если смогу быть еще полезным Франции и Вашему Величеству!»

Несмотря на жестокие страдания, маршал думал о положении войск, и каждую минуту ему нужно было докладывать о том, что происходит. Он с удовлетворением узнал, что неприятель не осмелился нас преследовать и наши войска, воспользовавшись наступлением темноты, вернулись на остров Лобау. Он позаботился о своих адъютантах, тоже пострадавших в сражении. Узнав, что меня перевязали паклей, он попросил доктора Ларрея осмотреть мою рану. Я хотел перевезти маршала на правый берег Дуная в Эберсдорф, но разрыв моста не позволил это сделать, а переправляться в утлой лодке мы не решились. Маршал провел ночь на острове, где за неимением матраса я устроил ему ложе из десятка кавалерийских шинелей.

У нас не было ничего, даже хорошей воды для маршала, которого мучила страшная жажда. Ему давали воду из Дуная, но из-за разлива она была такой грязной, что он не мог ее пить и обреченно сказал: «Мы как моряки, умирающие от жажды в окружении воды!» Мне так хотелось облегчить его страдания, что я решил применить своеобразный фильтр. У одного из слуг маршала, который оставался на острове во время сражения, был чемоданчик с бельем. Мы достали оттуда очень тонкую рубашку маршала, веревками связали все отверстия, кроме одного. Получился своего рода бурдюк, который мы наполнили водой и подвесили на колышки над большим бидоном. Вода стекала в бидон через рубашку, оставляя почти всю грязь внутри. Бедный маршал, следивший за моими манипуляциями жадными глазами, смог наконец напиться относительно свежей и прозрачной водой. Он был мне признателен за такое изобретение. Но, стараясь облегчить страдания знаменитому больному, я не мог не беспокоиться за его судьбу, если австрийцы, переправившись через неширокий проток реки, атакуют остров Лобау. Что я тогда смогу сделать для маршала? В один момент мне даже показалось, что мои опасения сбываются, когда вражеская батарея, стоящая у Энцерсдорфа, осыпала нас ядрами. Но обстрел длился недолго.