Мемуары генерала барона де Марбо

Из положения, в котором оказался эрцгерцог Карл, было два выхода: яростно атаковать последние французские дивизии, оставшиеся на поле боя, или, не подвергая опасности свои войска, установить артиллерию на берегу небольшого рукава от Энцерсдорфа до Асперна и, обстреливая из них остров Лобау, попытаться уничтожить находившихся там 40 тысяч французов! К счастью для нас, австрийский генералиссимус не принял ни одного из этих решений, и маршал Массена, которому Наполеон поручил командование частью армии, остававшейся на левом берегу, смог ночью спокойно эвакуироваться с поля боя, переправить всех раненых, все войска и всю артиллерию и затем снять мост через протоку. На рассвете 23-го все наши полки, сражавшиеся 21-го и 22-го, вернулись на остров, по которому неприятель не выпустил больше ни одного ядра за все 45 дней, пока Массена его занимал.

Первое, о чем позаботился император утром 23-го, — это прислать к острову Лобау лодку средних размеров, чтобы перевезти маршала Лан-на на правый берег. Я разместил в ней маршала и других наших раненых товарищей. В Эберсдорфе я отправил раненых в Вену под наблюдением Ле Культё, который препроводил их во дворец принца Альберта, где находились полковники Сен-Марс и О’Мира. Я остался один с маршалом, которого устроили в одном из лучших домов Эберсдорфа, куда я велел прибыть всем его людям.

Однако собранным на острове Лобау войскам по-прежнему не хватало продовольствия и боеприпасов. Они ели лошадей, и их положение на острове, отрезанном от правого берега, становилось критическим. Опасались, что бездействие эрцгерцога Карла было только притворством, с минуты на минуту ожидали, что, поднявшись по Дунаю за Вену, он перейдет реку и нападет на нас с тыла на правом берегу. В этом случае корпус неустрашимого маршала Даву, защищавшего Вену и Эберс-дорф, конечно же окажет самое упорное сопротивление. Но сможет ли он справиться со всей вражеской армией и что будет в это время со всеми французскими войсками, запертыми на острове Лобау?

Император Наполеон очень ловко воспользовался временем, которое австрийцы ему дали, и развил энергичную деятельность. С помощью неутомимого маршала Даву и дивизий его корпуса он сделал за один день 23 мая то, что обычный командующий не мог бы сделать и за неделю. Он организовал регулярную доставку на лодках продовольствия и боеприпасов на остров; отправил всех раненых в Вену. Были созданы госпитали, собрали очень много строительного материала, чтобы отремонтировать старые мосты, построить новые и защитить их палисадом⁶³; в Эберсдорф же привезли сто орудий самого крупного калибра, взятых в венском арсенале.

24-го числа была восстановлена связь с островом, и император перевел на правый берег войска маршала Ланна, гвардию и всю кавалерию, оставив на острове Лобау только корпус Массены, который должен был его укрепить и установить батарею из доставленных ему крупнокалиберных пушек.

Успокоенный в этом отношении, император подвел к Вене корпус маршала Бернадотта и многочисленные дивизии Рейнской конфедерации. Теперь он был уверен, что сможет противостоять эрцгерцогу Карлу, если тот осмелится переправиться через реку и напасть на нас.

Вскоре мы получили сильное подкрепление. Прибывшая из Италии французская армия под командованием вице-короля Евгения Богарнэ встала у нас справа. В начале кампании эта армия, о которой я еще не упоминал, потерпела поражение при Сачиле. Но потом французы возобновили свое наступление, разбили неприятеля и не только выгнали его из Италии, но и оттеснили за Альпы. Они отбросили наконец эрцгерцога Иоанна в Венгрию, что соединило вице-короля с Великой армией императора Наполеона, и теперь его войска образовали наш правый фланг напротив Прессбурга⁶⁴.

Г лава XIX

Рассуждения о сражении при Эсслинге. — Ланн умирает на моих руках. —

Пребывание в Вене

Я обещал не утомлять вас стратегическими подробностями, однако сражение при Эсслинге и непредусмотренные события, лишившие нас блестящей победы, имели большие последствия, и я хочу сделать некоторые замечания о причинах, приведших к этому результату, тем более что они были искажены одним французским автором, приписавшим императору ошибки, которых тот не совершал. Генерал Ронья в своей книге «Рассуждения о военном искусстве» утверждает, что при Эсслинге Наполеон бездумно попался в ловушку, расставленную эрцгерцогом Карлом, который приказал центру своей армии «отступить, чтобы завлечь французов, а за это время отрезать мосты, разрушение которых было заранее подготовлено австрийским генералом». Это утверждение не только противоречит истине, но оно абсурдно, что я и доказал в критическом замечании, которое в 1820 году я направил самому генералу Ронья.

Если бы эрцгерцог знал, что у него была возможность разрушить мост, то почему он этого не сделал вечером 21-го, когда число переправившихся на левый берег французских войск не превышало 25 тысяч, и он мог бы их с уверенностью или уничтожить, или взять в плен, поскольку у него было более 120 тысяч солдат! Разве это не было бы лучше, чем на всю ночь оставить в распоряжении Наполеона действующую переправу, которой тот воспользовался, чтобы переправить на левый берег свою гвардию, корпус маршала Ланна, а также кирасир Нансути, что удвоило его силы? Если эрцгерцог Карл подготовил разрушение моста, то почему днем 21-го он атаковал деревни Эсслинг и Асперн, потеряв при этом 4 или 5 тысяч человек? Было бы гораздо разумнее подождать, пока слабый корпус Массены, не имея больше возможности отступать, был бы вынужден сдаться. Наконец, почему утром 22-го эрцгерцог яростно возобновил атаки на Эсслинг и Асперн, вместо того чтобы подождать, когда мост будет разрушен?

Да петому, что австрийский генералиссимус не знал, что мог его разрушить, и только случай и разлив реки направили плывущие деревья^ прямо на понтоны и вызвали первые частичные разрывы. Позже смекалка австрийского офицера подготовила разрушение большого моста, когда по течению были пущены сначала подожженные лодки и особенно огромная горящая мельница, которая увлекла за собой почти все его секции. Но ничего из этого не было подготовлено заранее, как нам потом и рассказывали многие неприятельские генералы, с которыми мы встречались после заключения перемирия в Цнайме.

Если остались еще сомнения на этот счет, их полностью развеет следующий неопровержимый аргумент. Из всех военных наград Австрийской империи труднее всего было заслужить орден Марии-Терезии, так как его выдавали офицеру, который мог доказать, что он сделал больше того, что от него требовал его воинский долг. Он должен был хлопотать о награде сам, и если ему отказывали, то он больше никогда не имел права возобновлять свои ходатайства. И, несмотря на строгость этого правила, командир австрийских егерей получил крест Марии-Терезии, чем безоговорочно подтверждается значимость действий, совершенных им на свое собственное усмотрение, а не по приказу эрцгерцога Карла. Это замечание, сделанное мною в Критических заметках о книге генерала Ронья, было особо отмечено Наполеоном, когда во время своего пребывания на Святой Елене он прочел мою книгу и книгу генерала Ронья. Чтобы наказать этого генерала за приверженность нашим врагам, в своем завещании, по которому он оставил мне 100 тысяч франков, Наполеон добавил: «Я прошу полковника Марбо продолжать писать, чтобы защитить славу французской армии и опровергать лжецов и отступников!»...

Как только войска, чье мужество нашло свое благородное и блестящее подтверждение в битве при Эсслинге, отошли на остров Лобау, а затем и на правый берег Дуная, Наполеон обосновался в Эберсдорфе, чтобы наблюдать за подготовкой новой переправы. Строился уже не один, а три моста, а вверху по течению сооружалась крепкая эстакада из столбов для защиты от плавающих предметов, которые неприятель мог бы направить на наше сооружение.

Несмотря на внимание, которое император уделял столь важным работам, он в сопровождении князя Бертье каждое утро и вечер навещал маршала Ланна, состояние которого первые четыре дня после ранения было довольно сносным. Ланн сохранял присутствие духа и разговаривал очень спокойно. Он был так далек от мысли отказаться от служения своей стране, как об этом писали некоторые авторы, что даже строил планы на будущее. Он знал, что знаменитый венский механик Меслер сделал для австрийского генерала графа Пальфи искусственную ногу и тот мог ходить и сидеть в седле так, как будто бы с ним ничего не произошло. Маршал попросил меня написать этому мастеру и пригласить его снять мерки для его ноги. Но усилившаяся жара, которая мучила нас уже некоторое время, оказала губительное действие на раненого. Его

охватила сильная лихорадка, а потом начался ужасный бред. Маршал все это время был озабочен критическим положением, в котором он оставил армию. Ему казалось, что он все еще на поле боя, он громко звал своих адъютантов, приказывал одному вести в атаку кирасир, другому — направить артиллерию в тот или другой пункт... Напрасно мы с доктором Иваном старались его успокоить, он больше нас не слышал. Его горячка усиливалась, он уже не узнавал даже императора... Он пробыл в таком состоянии несколько дней. Он ни на минуту не мог успокоиться и заснуть, все это время продолжая воображаемое сражение! Но в ночь с 29 на 30 мая он перестал руководить этим бесконечным «боем», бред сменился упадком сил. Он пришел в себя, узнал меня, пожал мне руку, заговорил о своей жене и пятерых детях, о своем отце... Я находился у его изголовья, он прислонил голову к моему плечу, казалось, задремал, и испустил последний вздох!.. Это произошло 30 мая на рассвете.