Мемуары мертвого незнакомца

За следующий месяц она набрала четыре кило. Критические дни не наступили. Началось недомогание. Маша уже не сомневалась, что беременна, и не знала, как сказать об этом бабушке. Но та сама начала разговор:

— Детка, с тобой что-то происходит в последнее время. Ты очень изменилась. В чем дело?

— Разве я изменилась?

— Да. Ты была всегда энергичной, а сейчас больше лежишь, жалуешься на недомогание. Ты задумчивая и нервная.

— Я просто адаптируюсь…

— Маша, настала пора поделиться со мной. Я единственный близкий тебе человек. Кому, как не мне, рассказать о своих бедах? Я пойму.

Маша зажмурилась, сжала кулачки и выпалила:

— Кажется, я беременна!

Какое лицо было у бабушки в момент признания, она не могла видеть — ее глаза были закрыты. Но когда Маша открыла их, та казалась спокойной.

— Я именно это и предполагала, — сказала она.

— Бабушка, я не думала… Что так выйдет… — И Маша расплакалась навзрыд, а потом рассказала ей обо всем.

К гинекологу они отправились спустя два дня. Тот подтвердил беременность. И поставил срок пятнадцать недель.

— Я хочу сделать аборт, — шепнула Маша бабушке, не отходившей от внучки, даже когда та находилась на кресле.

— Срок слишком большой, — покачала та головой.

— Но что же делать? — Глаза девушки наполнились слезами.

— Рожать, больше ничего не остается.

— Бабушка, мне семнадцать! Какая из меня мать?

— Надо было думать о последствиях, когда с мужчиной в кровать ложилась, — строго проговорила бабушка. — И вообще обсудим это дома, не здесь.

Когда они вернулись домой, бабушка усадила Машу перед собой и завела с ней разговор:

— Я шокирована. И очень расстроена. Но ничего не исправишь. На искусственные роды я тебя не отправлю. Значит, будем готовиться к твоему скорому материнству.

— А как же поступление в театральное училище?

— Придется отложить до следующего года.

— Если у меня будет грудной ребенок, я не смогу учиться. Мне лучше забыть о карьере актрисы.

— С ребенком я помогу. Слава богу, здоровье позволяет.

— Бабулечка, какая ты у меня… — И она бросилась обнимать пожилую женщину.

— Кого ты хочешь, мальчика или девочку? — спросила та, поцеловав внучку.

— Девочку, — без раздумий ответила Маша. — Я назову ее Сашенькой.

— Хорошее имя. И мальчику, если что, подойдет.

— Да, — улыбнулась Маша. — Устала я, бабуль, пойду посплю.

И удалилась в свою комнату. Но, забравшись под одеяло и закрыв глаза, не смогла уснуть…

Она ждет ребенка от Зураба.

Какая насмешка судьбы! С Дато они занимались любовью много раз, и она даже мечтала о том, чтобы забеременеть от него. Пусть даже в шестнадцать. Но всегда «проносило». А с Зурой она переспала всего разок. От тоски. Без удовольствия. И вот результат — пятнадцатинедельная беременность.

Маша тихонько заплакала. За сегодня она пролила столько слез, что думала, иссушила уже каналы, по которым они текли. Но нет! Их запасы неисчерпаемы…

Ночью она все же смогла немного поспать. Но отдохнуть не получилось. Снилось что-то тревожное. А порой страшное. Что конкретно, Маша не смогла вспомнить поутру. Знала одно — в ее кошмарах присутствовал Дато. И был таким, каким она видела его в последний раз… Ненавидящим!

* * *

Она легко переносила беременность. Как будто ребенок, росший внутри ее, понимал, что нежеланен, и не хотел лишний раз вызывать у матери негативные эмоции.

Маша набрала пятнадцать кило. Это очень ей шло. Живот рос не сильно, ее беременность в глаза не бросалась. Многие молодые люди думали, что перед ними просто упитанная девушка с пикантным животиком, и пытались за ней приударить.

Роды начались за месяц до срока. И на свет появилась девочка Сашенька…

Копия своего отца!

Маша, когда увидела ее, поразилась, как может крохотный комочек, сморщенный и красный, так походить на своего родителя. И дело не в чертах лица, они могут измениться, а в его выражении. Такое же угрюмое, как у Зуры. Когда Сашенька хмурилась и сжимала губки, она была вылитая — он.

Девочка родилась раньше срока, и ее, естественно, опекали. Маша не сразу начала ее кормить. Она ходила к барокамере, смотрела на дочь и пыталась понять, проснулась ли в ней материнская любовь. Казалось, что нет. Глядя на Сашу, она чувствовала, как ее наполняет нежность. Но Машу всегда умиляли младенцы. Устав копаться в себе, она стала дожидаться первого кормления, чтобы все выяснить. От многих лежащих с ней в палате женщин она слышала, что именно в тот момент, когда ребенок прикасается к соску своим беззубым ротиком, в роженице и открываются все «чакры» материнских чувств.

И вот наконец ей принесли Сашеньку. Маша поднесла ее к набухшей груди. Девочка вцепилась в сосок и начала жадно сосать молоко. Выражение личика было сосредоточенное. Точно как у Зураба, когда он прорисовывал мелкие детали на своих картинах. Маша смотрела на свою дочь и…

Ничего не испытывала!

Их выписали. У роддома встречала бабушка. А кто еще? У Маши, кроме нее, никого не было.

Потекли дни, похожие один на другой. Кормление, купание, стирка, глажка. Маше хотелось выть от отчаяния. Ей казалось: все, жизнь кончена.

Маше исполнилось восемнадцать. На день рождения бабушка подарила ей конвертик с деньгами (продала серьги с топазами). Этой суммы должно было хватить на пять месяцев занятий с педагогом по актерскому мастерству. «Иди к своей мечте, девочка! — сказала бабушка. — Я в тебя верю!»

«Дрессировать» Машу взялась бывшая преподавательница ГИТИСа, семидесятилетняя женщина со скверным характером. Учеников она брала редко, и только тех, кого считала перспективным. Бездарей даже за очень большие деньги не бралась дрессировать (она сама употребляла это слово).

Учиться у старой ведьмы было трудно. Она изводила Машу придирками и давала кучу домашних заданий. Тот факт, что у девушки есть грудной ребенок, который отнимает много времени, ее не волновал. «Ты или актриса, или мать, — безапелляционно заявляла она. — Выбирай!» Сама она родила сына в двадцать семь, на пике карьеры. Посвятила себя семье, о чем потом жалела все годы. Выпав на несколько лет из киносреды, она позволила занять свое место другим. Когда пожелала вернуться, его ей уже никто не уступил. С мужем она в конце концов развелась. Сын вырос неблагодарным, черствым, эгоистичным. Тянул из матери деньги, а когда та перестала чадо субсидировать, наплевал на нее. И осталась она в сорок шесть у разбитого корыта: ни ролей, ни семьи. Хорошо, на преподавательское место взяли. Вуз стал ее жизнью. Преподавание — творческой реализацией, коллектив — семьей, ученики — детьми. Но и этого она лишилась. Ее характер с годами чудовищно испортился, женщину выпихнули на пенсию в шестьдесят. В семьдесят она считала свою жизнь неудавшейся из-за своего материнства. Тот факт, что большинство актрис, имея детей, смогли реализоваться в профессии, она в расчет не брала.