Мемуары мертвого незнакомца
Шрифт:
— Попросила прощения.
Голос его был так тих, что Давид сначала решил — он ослышался.
Прощения? Маша? За что? Он так много о них не знает! Впрочем, вообще ничего…
— А я у тебя должен… — произнес Зура сдавленно.
— Что должен? — не понял Дато.
— Попросить прощения.
— Сегодня что, религиозный праздник, о котором я забыл? — непонимающе уставился он на брата. — Прощеное воскресенье или что-то в этом роде?
— Я двадцать лет себя жалел. Я, можно сказать, положил на это все свои силы. Пока надеялся, что Маша поймет, как была со мной несправедлива, и даст мне об этом знать, еще на что-то был способен. Писал, рисовал, пыжился как-то. Думал, прославлюсь, будут меня по телевизору показывать, она увидит и… — Зураб вскочил, схватил со стола водку. Поднес ко
Дато слушал брата, кивал. Но про себя возмущался. Неужели Зураб думает, что ему было легче? В лихие девяностые все бывшие республики Советского Союза трясло. Какие-то больше, какие-то меньше. Везде творился беспредел. И в России стреляли, были перебои с электричеством, продуктами. Народ целенаправленно спаивали и пытались подсадить на иглу, чтобы превратить в тупое стадо. Дато пережил все это. В чужой стране! А не как Зура — на родине. У брата был дом, знакомые. У Дато ничего! И никого. Отец сразу же самоустранился. И остался Давид один в чужом краю. Без крова, гроша в кармане, семнадцатилетний пацан с надломленной предательством любимой и брата душой во враждебном мире. Никому не нужный. Презираемый многими…
Пришлый.
Кавказец.
Башибузук.
— Что-то ты стал слишком многословным, брат, — проговорил Дато, отбросив эти мысли. — На тебя это не похоже.
— Да. Ближе к делу. Я прошу у тебя прощения за то, что украл у тебя счастье.
— Давай ты скажешь прямо, что имеешь в виду, не прибегая к аллегории? А то я могу тебя неправильно понять. Я ведь существо приземленное, — сказал Дато.
— Помнишь, папа тебе подарил футболку с ковбоем?
— Красную?
— Да.
— Помню, конечно. Недолго она меня радовала, пропала куда-то.
— Настоящая американская футболка, — мечтательно протянул Зура. — Красная с белыми вставками, надписью «Мальборо» на груди и ковбоем на пузе. Как мне хотелось такую, не представляешь!
— К чему ты ведешь, Зура?
— Я ее у тебя украл.
— Ты? Зачем? Она ж явно была тебе мала!
— Да. Я пытался ее растянуть. Мочил и вытягивал. Но она, высыхая, принимала прежнюю форму. Американское качество, ничего не поделаешь.
— Ты сравниваешь Машу с футболкой? — озарило Давида.
— Я в глубине души знал, что и она никогда не будет мне впору… То есть не станет моей до конца. Она любила тебя. А со мной переспала от тоски и отчаяния. И я долго ее к этому подталкивал. Нагнетал обстановку. Нашептывал ей, что ты не вернешься…
— А ты подлее, чем я думал.
— У меня одно оправдание — я безумно ее любил.
— А сейчас?
— Нет.
— Уверен?
— На все сто. Любовь к Маше умерла вместе с надеждой. Она была как воздух во мне. — Зураб схватил с подоконника резиновый мячик. Когда-то давно он на его примере объяснял, что собой представляют девочки — «пустые внутри и скачут, скачут…». Не думал Дато, что мяч до сих пор сохранился. — Я был как он. Потом стал таким… — Зура взял нож и острием проткнул в мяче дырку, воздух начал выходить. — И превратился в это!
Зураб резко сжал кулак. И в руке его остались резиновые ошметки.
В одном Зура точно не изменился, он остался человеком не от мира сего. Пожалуй, Давид был не прав, посчитав, что ему было сложнее, чем брату. Таким, как Зура, с фиалками в голове (так называла его бывшая жена чудных людей), всегда труднее, чем остальным. Даже в условиях обыденной жизни!
— Я не держу на тебя зла, Зура, — решил успокоить его Давид. — Весь негатив, как из тебя надежда, с годами из меня вышел. В моей жизни столько произошло всякого после того, как я застукал вас с Машей, что ваше предательство отошло на второй план… — Дато посмотрел на брата с жалостью. — Зура, неужели ты не понимаешь, что юношеские драмы не могут стать шлагбаумом для дальнейшего развития?
— Понимаю. Но я слабак. Признаю.
— Опять приступ самоуничижения? Хватит
уже, а?— Хватит, — согласился Зура. — А Маша, мне кажется, до сих пор тебя любит.
— Глупости.
— Не забывай, я вижу больше, чем вы, реалисты.
— Давай не будем об этом? — Дато поморщился. Устал он и от покаянных речей брата, и от его самобичевания, и от воспоминаний о далеком прошлом. — Я пойду в спальню, там пошукаю.
— Что сделаешь?
— Поищу, в смысле.
— Что?
— Зацепки, — пожал плечами Дато.
Он толкнул дверь детской, переступил порог. Показалось, что пахнет кровью. Чудится скорее всего.
Белье с кровати было снято. Матрас и подушка тоже. Все это выкинули. Давид опустился на кровать. Железная сетка под ним со скрипом прогнулась. Он осмотрелся. Поставил себя на место Гио. Если б ему захотелось что-то спрятать, какое место он выбрал бы для тайника?
Ответ пришел тут же!
Дато вскочил, подбежал к окну, присел на корточки, провел рукой по верху плинтуса. Когда тот под его пальцами прогнулся, просунул руку в пустоту и дернул. Плинтус отошел от стены. Старая кладка нарушилась. Некоторые нижние кирпичи раскрошились, и над полом образовалось несколько пустот. Дато обнаружил это еще ребенком, когда искал место для тайника. Он любил баловаться с огнем. И мать, зная это, прятала от него спички, а если находила их в кармане сына, отбирала. Дато раздобыл зажигалку, роскошную, с гравировкой. Какой-то мужчина, идя по улице, прикурил и сунул ее мимо кармана. Дато подобрал. А чтобы ее не отобрала мать, решил спрятать. Тогда-то он и устроил тайник под плинтусом.
…И сейчас в нем что-то лежало! Дато наклонил голову к полу и заглянул в щель. Темно, не рассмотришь. Он вынул телефон, включил подсветку. Ого! Не один предмет, а несколько.
— Зура! — позвал Дато брата. — Иди сюда!
Тот вошел в детскую.
— Ты прятал что-нибудь в моем тайнике?
— В каком еще тайнике?
— Этом! — Давид указал на пустоту между кирпичами и полом.
— Я не знал о нем…
Дато ему поверил. При братьях он в тайник не лазил. На то он и тайник! Но младший как-то подсмотрел, как Давид отрывает плинтус, и узнал его секрет. К чести Гио, тот никому о нем не растрепал. Но иногда использовал часть пространства в личных целях. Прятал между кирпичами те же спички и свою копилку. Гио был крайне экономным. Каждую монетку, что попадала к нему, откладывал. Набрав достаточное количество медяков, менял их на бумажную денежку. Купюры складывал одну к одной и засовывал в конверт с Юрием Гагариным. Конверт прятал в тайник. На что Гио копил, Давид так и не узнал. Когда он спрашивал, брат пожимал плечами. Хранил свой секрет. Когда Гио пропал, Дато проверил тайник. Конверта в нем не было. Напрашивался единственный вывод: Гиоргий скопил нужную сумму и пошел ее тратить. Кто-то увидел, что при ребенке приличная сумма, ограбил его и убил.
— Подержи телефон, пожалуйста, — попросил Давид старшего брата. — Я достану то, что там лежит.
Зураб выполнил его просьбу. И Давид вытащил на свет три предмета: автоматический пистолет «стечкин», бумажник и большой ключ, похожий на гаражный.
— Откуда это здесь? — недоуменно спросил Зура.
— Как я понимаю, Гио припрятал. Знал, что ты сунешь свой нос в его вещи.
С этими словами он раскрыл бумажник. Отделение для денег было забито купюрами. Американские доллары, российские рубли, грузинские лари. Дато не стал пересчитывать деньги, но навскидку их хватило бы на месяц безбедной жизни в таком недорогом городе, как Тбилиси. Кроме них, в бумажнике обнаружились права на имя «Резико Колонадзе» с фотографией Гио и пара сим-карт. В кармашке для мелочи Дато нашел простреленную старинную монету.
— Резико Колонадзе? — прочел Зура на правах и почесал заросшую волосами шею. — Имя знакомое.
— Правда?
— Ну да. Спортсмен такой есть. Борец.
— Гио не хватило фантазии придумать себе другое имя? Взял, что называется, готовенькое!
Зура присел на корточки. Поднял ключ. Повертел его в руках.
— Какие двери он открывает, интересно?
— Явно большие.
— И что за ними?
— Танк, — усмехнулся Дато.
— Не удивлюсь, — в тон ему ответил Зура. — Ведь Гио всегда мечтал иметь его. Помнишь?