Мемуары сорокалетнего

— Ой, тяжело. Мы здесь вечерком побеседовали с прорабами. Суровые мужики, пришлось держать марку…

— С тобой-то, Варвара Петровна, ясно, а что с нашими, — Саша мотнул головой на закрытую дверь.

— С ними сам разбирайся. Одна страдает от жадности, другая от того, о чем сам догадываешься… Я бы тебе в присутствии молодых баб улыбаться декретом запретила;.. Но ты с ними помягче…

— Будет тебе, Варвара Петровна, напраслину возводить.

— Не темни, Санчик.

Варвара Петровна положила таблетку, которую Саша выковырял из пачки — последнее время от недосыпа голова у него стала побаливать, — кинула ее в рот, разжевала крепкими желтоватыми зубами, скривилась от вкуса снадобья и, тяжело переступая, пошла в комнату запивать водой.

Через пять минут таким же макаром в коридор его вызвала Юлечка. Они отошли к пыльному окну, возле которого Саша обычно любил курить. Юлечка стояла грустная, и, когда она повернулась лицом к Саше, ему опять показалось, что под левым глазом у нее тщательно замазанный тоном и пудрой синяк.

— Ну, что, Юлечка?

Юлечка искоса взглянула на него, и по тому, как она сразу же отвернулась, становясь в тень от переплета оконной рамы, Саша решил — синяк. Ушиблась или кто-нибудь приварил с правой. Неужели старые мужья дерутся? На пятнадцать лет старше! Ничего не поделаешь, ревнует. А может быть, у нее кто-нибудь есть?

— Саша, я вам принесла деньги, как вы и просили, шестьсот рублей. Я вижу, что вы нервничаете…

— Это за мою будущую халтуру? — обрадовался Саша. — Как вам удалось раскошелить этих кооперативных сквалыг?

— Их не раскошелишь, Сашенька, — Юля внезапно дотронулась рукой до Сашиного локтя, — у них всякие разнообразные правила и инструкции. У нас немножко есть денег на сберкнижке на щитовой домик, на обзаведение. Мы и решили с Аркадием Константиновичем, — так звали Юленькиного мужа, — что до следующей весны дом покупать не следует. Надо же сначала поставить фундамент под строение.

Саше в объяснениях Юлечки послышались какие-то извинения, что не смогла добыть у мужа аванса под будущую работу и предлагает личные деньги. И тут же параллельно ее объяснениям возникла мысль: «Бедная девочка! Попросила у мужа, нажала, стала ругаться, а он ей врезал, приварил. Она в слезы, он пожалел, а так как педант, согласился дать личные деньги. Бедненькая ты, бедненькая».

— Вот мы и решили, — продолжала Юлечка, — надо сначала этим летом подготовить фундамент, а уже следующей весной и покупать наш щитовой шалаш. Зачем дереву целый год гнить на участке, правда?

— Правда. Спасибо, Юлечка. — Саша повернул Юлечку к себе и крепко взял ее за локотки. В глазах у нее стояли слезы.

— Не надо, Саша, не надо. Мне уже будет хорошо, если я буду знать, что вы счастливы. А деньги я вам уже положила в средний ящик вашего стола под газетку, слева.

…Тамара Григорьевна не стала пользоваться таинственными знаками, мановениями бровей, не стала указывать глазами на дверь. Не успел Саша после свидания с Юлечкой сесть за стол, разложить бумажки, открыть средний ящик, чтобы через газету нащупать тугую пачечку денег, а потом — при случае — и незаметно переложить ее в карман, а Тамара Григорьевна уже сказала:

— Саша, мне надо с вами поговорить по личному вопросу, выйдите, пожалуйста, в коридор.

Тамара Григорьевна с шумом отодвинула стул от стола и первая решительно вышла из комнаты. За нею Саша шел, заранее робея, как новобранец в предчувствии разноса старшины. А в коридоре он встретил уже другую, никогда ранее не виданную им Тамару Григорьевну.

— У вас есть закурить? — спросила Тамара Григорьевна.

— Вы же никогда не курили.

Саша достал пачку «Астры». Тамара Григорьевна энергично размяла сигарету, сунула в рот, Саша поднес спичку. «Закашляется или не закашляется?» Обошлось.

— Саша, я хотела бы с вами поговорить откровенно…

«Сейчас будет насчет машины канючить. Ну уж дудочки, когда надо, мы железо, да и поезд уже ушел: списки, говорят, уже в торге». Саша, зная характер Тамары Григорьевны, уже давно был готов к этому разговору и выработал себе линию защиты: «Ничего не воспринимать. Слушать, как посторонние радиопередачи, пусть летит…

Ничего не брать к сердцу… Логика логикой, а порядок порядком».

— Саша, — продолжала Тамара Григорьевна, — три года назад я могла уже уйти на пенсию. Я живу в двухкомнатной квартире в центре города с сыном, невесткой и внуком. С невесткой у меня отношения кошмарные. Я ей мешаю и понимаю это. Да она и не скрывает. У меня в комнате стоит отдельный холодильник. Мне не разрешают разговаривать с внуком, а внуку со мной…

«Наверное, Тамара Григорьевна тоже готовилась к этому разговору». Саша еще подумал, что его броня, его «слушать, как постороннюю радиопередачу», разлетелись вдребезги. Он сразу же по-другому взглянул на Тамару Григорьевну. «Если не врет, то как она держится до сих пор, приходит по утрам на работу, хотя и злая, но выдержанная, хорошо одетая, причесанная? Какой же в душе ад испытывает эта уже очень не молодая женщина! Сын не может заступиться. С внуком не дают поздороваться. Как только ноги несут ее вечером домой?»

— И вот, Саша, просьба моя сводится…

— А вы не пробовали уехать от родни? На расстоянии отношения всегда лучше. У меня тоже жена с матерью поначалу немножко воевала.

— Я пробовала уехать. На очередь нас не ставят, потому что большой метраж, но угла у меня своего нет.

— А кооператив? Вы в кооператив вступить не пытались?

— Вот к этому мы, Саша, и подходим.

И в этот момент из кабинета начальника управления высунулся востренький носик Сонечки, секретарши начальника и подруги Юлечки.

— Русаков, — заорала она, — тебя к телефону.

«Это Нонна», — подумал Саша. Больше по этому телефону ему звонить некому, а Нонна знала этот телефон как резервный. Для экстренных новостей. Сонечка Сашу могла сыскать и из-под земли, по духу, что ли.

— Это ты, Нонна? — спросил Саша, не дожидаясь голоса в трубке. — Ты чего звонишь? — Саша начал тревожиться. — Дети здоровы? В деньгах тебе на работе отказали?

— Дети здоровы, деньги дают.

— Ну, а чего звонишь? Загружаешь телефонную сеть?

— Ты же знаешь, Саша, — сказала в трубку Нонна, — я тебя всегда чую. Вот ударило мне, что надо тебе позвонить, я и звоню.

— Ну хорошо, хорошо. Жив я, все у меня в порядке. — Саша понизил голос, чтобы не очень раззадоривать любопытную Сонечку. — Я еще шестьсот рублей достал. Теперь все. Ажур. Рада?

— У кого достал? — голос Нонны внезапно стал строг.

— Да у одного товарища.

— У какого такого товарища, я их всех знаю.

— Неудобно говорить.

Сонечка отвернулась от Саши и стала делать вид, что подбирает бумаги, и только ее розовое, трепещущее ушко свидетельствовало, что она вся внимание: