Меня нашли в воронке
Шрифт:
– Так точно, товарищ командир!
– улыбнулся майор запаса.
– Вот и принимай командование. Не возраст мне тут по болотам скакать. До фронта я вас выведу. А дальше…
– Василич… Тебе лет-то сколько?
– Пятьдесят четыре, а что?
– А мне пятьдесят пять, Василич. И мне не с руки по болотам бегать. Как и ТАМ было не с руки в воронках сидеть по пояс в воде да кости солдатиков доставать. А кому с руки? Давай уйдем, прямо сейчас, и чего эти пацаны наделают?
Унтер-офицер смущенно крякнул, затянулся и опять почесал седую щетину:
– Вот ведь… А они все, майор, командир… Майоры, они вроде моложе бывают.
– Знаешь, Василич… Когда я тут очнулся… На поле очнулся. А кругом трупы наших. Сотни. Жижей по земле уже растекаются парни. Первым делом я подумал - вот помер я. Слышал - где и как ты погиб, так по той смерти тебе и воздаяние? Вот и подумал, - не дожидаясь ответа деда, продолжил Леонидыч.
– Значит судьба мне, не в той войне, так в этой долг отдать. По настоящему отдать. С винтовкой. Чтобы хоть одного… А через полчаса Маринку подобрал. Лежит и в голос рыдает в канаве. От страха. Ну, думаю, значит не помер. Не может же быть, чтобы сразу мы померли и в одном месте очутились? И опять же, жрать охота… Ладно, ее успокою сейчас, пристрою, а потом хоть трава не расти. В одну деревню сунулись, в другую… И везде - или немцы, или полицаи. Или местные не пускают. Картошку в руки и гонят. Страшно им. Вчера уходили из деревеньки, забыл, как называется, - Пехово, что ли?
– полицаи нагрянули. Мы огородами и в лес. Один был бы - стрелять бы стал. А тут как? Через плетень лезли - ногу она растянула. Как ее бросить? А сейчас? Уже не одна она у меня…
– Вот и веди к своим!
– А там что? Опять доказывать, что ты не враг? Особый отдел, тройка и все такое?
– А что делать-то?
– Устал я, Василич, устал я доказывать. Еще там. У себя. Я ведь бомбером был. В Афганистане. Работали нормально. Духов пластали. А потом сюда вернулись - и на тебе. Я оказывается палач, по мирным жителям бомбы бросал. Убивал детей и женщин, понимаешь? А эти дети сорока лет и женщины с бородами - стреляли там внизу… А кто говорил, знаешь? Власть говорила. Которая меня туда и послала. И медали с орденами давала вначале. А потом врагом оказался - хуже немца. И вот выйдем сейчас за линию, к нашим - что я им скажу? Что я знаю - через несколько дней немцы фронт будут рвать на юге? Что через полгода под Сталинградом будут? Так меня же шлепнут через полчаса за пораженческие настроения? Или нет? Или как там у них? И ведь не только меня. Всех. Чтобы под ногами не мешались.
– Да уж… - дед опять засмолил духовитый свой табак.
– Дилемма, как наш хвылософ говорит. И как ты энту дилемму рубить будешь? Аки Сашка Македонский?
– Да, - коротко отрезал Леонидыч.
– Сон это или смерть- какая разница? Человеком надо быть. Значит, что? Пойдем завтра - то есть сегодня уже - к нашим. На прорыв. А там как фишка ляжет.
– Какая фишка?
– не понял дед.
– Есть такая игра рулетка…
– Знаю, ага… Офицеры у нас баловались во время оно.
– Фишку кидаешь - на красное, на черное или на ноль. Жизнь или смерть. Или ноль.
– А ноль чего?
– Ноль это ноль. Значит ни жизни, ни смерти. Вот как у нас сейчас. Если я тут - значит, я тут нужен, так?
– Вроде как…
– А значит выбор между жизнью и смертью - есть всегда. Даже сейчас. Тем более сейчас, - поправил себя Леонидыч.
– Ишь как загнул… Я вот тебе что отвечу… Выбор между совестью и грехом даже после смерти есть. Когда мытарства будут - проверишь. А сейчас
сам свою душу за волосы вытащи. Как этот… барон… Забыл!– Мюнхгаузен!
– Точно! Мухгамазин… Делай, Володя Леонидыч, что должен и все дела…
Дед замолчал. А потом тихо добавил:
– Эко я сам себе ответил-то… Надо записать, чтобы не забыть!
– Марк Аврелий… - шмыгнул носом подошедший рядовой коммунистического батальона, студент-философ Лешка Прокашев.
– Это Марк Аврелий сказал. Делай что должно и будь что будет.
– Чего не спишь-то, Марк Аврелий?
Тот пожал плечами:
– Выспался. Я, вообще мало сплю. У меня до войны хомячок жил. Так он по утрам рано просыпался. И скребся все время. Вот я и привык, а что?
– Да ничего… Раз проснулся… - сказал дед и вопросительно посмотрел на Леонидыча.
– Вали за дровами, тогда! Понял?
– тон Леонидыча был строг, но сам он улыбался. Глазами.
– Пошли, Василич, кашу варить?
– Какую еще кашу, Леонидыч? У нас из еды только консервы. Да чай.
– Вот чай и сварим. А кашу березовую. Пора бойцов к дисциплине приучать. Чего там с нами получится - неважно. Важно, чтоб хоть одного немца каждый из нас убил. Глядишь, война чуть раньше и закончится. Хоть на полчаса, унтер-офицер!
– Тоже верно, майор. Эй, солдат!
– А?
– оглянулся Прокашев.
– Чего?
– Ты до плена убил немца одного?
– Не знаю… - пожал плечами философ, обдирая бересту.
– Стрелял. Все стреляли. Может и попал. Может и убил. А что?
– Да ничего… - ответил ему Леонидыч, зевая. Потом потянулся и неожиданно рявкнул:
– Ррррррота! Подъем!
А потом не спеша подошел к спокойно спящим девчонкам и положил каждой цветочек на щеку:
– Барышни! Утро красит нежным светом…
– Стены древнего кре… Мля! Кто мне в сапог лягушу запихал?
– немедленно заорал Еж, едва протерев глаза.
– Два наряда!
– рявкнул дед.
– И что?
– поинтересовался Еж.
– Мне, может, наряды нравятся!
По лесу прогрохотал эхом гогот просыпающегося отряда.
А унтер-офицер Богатырев хитро ухмыльнулся и ответил:
– А кто ж спорит… Наряд первый: стираешь бабам портки!
– Не, не, не… - застеснялась Ритка.
– Я ему не доверю! Он все сломает!
– Рита, у тебя есть чего ломать?
– захихикал Вини.
– Похабщик!
– А чего! Я постираю! Подумаешь?
– Андрей решительно пошел к девчонкам.
– Еж, иди на фиг! Уйди, поганец!
– завизжала Маринка, когда Еж стал активно стаскивать с нее носки.
– Щекотно!
Веселье прервал рокот самолетов, приближающийся к заимке.
– Воздух!
– заорал кто-то из красноармейцев. Они моментально упали на землю и ящерицами расползлись по кустам и яминкам.
Прыгнули в сторону и дед с Леонидычем.
А вот партизаны - кто как сидел или стоял - так и остались.
Упали только после того, как две краснозвездные тени пронеслись над поляной.
– Наши… - благоговейно произнес кто-то.
– Наши-не наши, а вот идти все равно придется, - заругался дед с края поляны.
– Какого рожна стояли как…
– Горцы!
– подал голос Еж.
– Козлы, а не горцы! Какие, к черту, горцы?
– Матричные, епметь… - сказал Вини, отряхивая грязь с колен.
– Епметь… Слово-то какое выдумал.
– Этот… Мелков, тьфу, Мальцев и ты… Молдаванин…
– Рядовой Русов!