Меня нашли в воронке
Шрифт:
А потом тихо встал, отхлебнул из фляжки и, пнув ближайший пень, ушел. А по щеке Юры проползла слеза. Сухая слеза. Мужская.
На могильном холмике поставили крест. И вырезали «Бессонов Анатолий. Русский солдат»
Юра посидел около могилы, дождавшись, когда отряд скроется в кустах, а потом выцарапал, чуть ниже, странные цифры:
«1972-1942»…
…Кирьян Васильевич, заметил, что Валера шагает сам не свой. И так ходок плохой, он еще старался идти чуть позади всех. Поставив впередиидущими Юру и политрука, унтер-офицер, под предлогом портянку перемотать,
– Говори, Владимирович, чего нос повесил?
– А ты, Кирьян Василич, будто не понимаешь?
– Я-то понимаю, да мне не свое понимание надо, а твое.
– А чего тут понимать? Убил я его…
– По моему приказу, сынок, не по своему желанию. Ну, куда бы мы его потащили, а? А на хвосте вот-вот немцы появились бы.
– Да все я понимаю… А тоскливо. Врач, же я. Спасать должен, не убивать. Надо было мне с ним рядом остаться.
– Чтобы мы без доктора остались, что ли? Скоро на прорыв пойдем. Незаметно, вряд ли удастся. Эвон, орава какая. Боевой подразделение уже, не чих собачий. Ты - ой как!
– потребуешься. Так что собирайся с силами. Еще спасать тебе и спасать.
Разговор их перебил подбежавший Еж:
– Дед, там это… Десантник Паша разбушевался. Вперед без твоего приказа не пускает.
– Ну? Чего случилось?
– Дорога там. Говорит, ты должен посмотреть, вначале.
– Ну и правильно делает. Привал! Всем тут оставаться. Не курить и это… Еж! Не разговаривай много.
– Очень надо, - обиделся опять Еж.
А впереди тихо ругались Колупаев и политрук:
– Нету же никого, дорога пустынная, махнули бы уже давно!
– А я говорю, командира жди!
Юра в спор не вмешивался, отдыхая на мху.
– Чего случилось?
– вмешался дед.
– Эээ… Товарищ командир, дорога!
– ответил ему младший политрук Долгих.
– Ну и дорога, ну и чего?
– А того - вон провод идет по жердям. Значит связь кого-то с кем-то. А это в свою очередь значит, что патрули могут шататься!
– С чего взял?
– Мы когда зимой мотались - немцы аккуратно начали дороги контролировать. Раз в пятнадцать минут - патруль идет. Бронник, как правило. Это зимой. А сейчас и подавно. Куда спешить-то? До темноты можно подождать…
– Ждать-то как раз нам не с руки, боец… Немцы уже наверняк подняли беготню. Но и ломиться вперед, как лоси в гон, тоже не стоит. Лежите, да оглядывайтесь…
– Тихо! Слышите?
С северной стороны дороги, из-за поворота, послышался гул мотора.
Павел молча показал политруку указательный палец:
Партизаны улеглись за деревьями.
Через несколько минут появился…
– П-пепелац!
– выдохнул Юра в изумлении.
– Сукой буду, п-пепелац!
– Чего?
– переспросил так же шепотом десантник.
– Вон чего! Ты гляди!
По дороге тряс железными листами странный грузовик.
Радиатор, мотор и кабина были закрыты листами кровельного железа. Крыши над кузовом не было, зато сверху, из амбразуры в передней стенке, торчал ствол пулемета. Причем сам кузов был деревянным. На борты -
сверху - немцы приделали металлические листы.– Такой же хочу… В музей!
– заворожено шептал Юрка.
В бронегрузопепелаце тряслись пятеро немцев. Один из них грозно водил стволом пулемета по проплывающему мимо лесу.
Однако Юра все-таки выдержку проявил. И даже злой, как собака, десантник Паша Колупаев. Когда же вундер-машина скрылась, он сказал:
– Эх, как руки-то чесались снять заразу с пулемета…
– Раз чесались, наломай-ка лапника с елки. Заодно и почешешь. И нос не показывайте, - скомандовал дед.
– Лапник-то зачем?
– удивился политрук.
– Д-дорога песчаная тут. Следы з-замести.
– Соображаешь!
– одновременно сказали Колупаев и дед.
– Не пальцем д-деланный!
– отбрил Семененко.
– Не пальцем все деланы, а соображалка не у всех работает. Некоторые просто газеты туда складывают.
Политрук решил, что это в его сторону намек, открыл рот, но сказать ничего не успел, Юра опередил его:
– Еще и еду.
– Тихо вы!
– перебил их Паша.
– Опять немцы!
На этот раз немцев было двое и пеших. Шли со стороны, куда уехал броник. Один тащил катушку на горбу, второй чего-то жевал и разглядывал провод.
– Связисты… - шепнул политрук и тут же получил чувствительный тычок в бок от Паши и кулак под нос от деда.
Связистов проводили взглядом, пока и эти не скрылись.
– Ну и д-движение!
– шепнул Юра.
– Как в час пик…
– Надо было снять их!
– загорячился политрук.
– Эти же не в танке! Можно было ухлопать!
– Угу. А через час тут будут все кому не лень, - сказал десантник.
– Без шума надо уходить!
– Врага надо убивать везде, где бы ты его не встретил!
– Слышь ты… Ты меня еще в лагере своими лозунгами достал. Может заткнешься, а? Чего в плену-то не убивал? Храбрый, блин, стал…
– Цыц, бойцы!
– рявкнул дед. Захотел добавить что-то еще, но тут из-за поворота, где скрылись связисты, раздались выстрелы.
– Что за хрень еще?
– воскликнул командир.
– Долгих, бегом за отрядом. Остальные, за мной!
Вдоль обочины они, изо всех сил стараясь не шуметь, добежали к месту перестрелки.
Связисты лежали в обочине с их стороны дороги. Один стрелял из карабина, второй, скрючившись на дне канавы, неловко бинтовал окровавленное правое плечо и ругался сквозь зубы:
– Himmeldonnerwetter! Verfluchte Schwein!
Его «мучения» были прекращены быстро и безболезненно. Три выстрела почти в упор и два трупа.
– Эй! На той стороне!
– крикнул дед.
– Кончай палить! Выходи, поговорим!
А в это время Паша-десантник и Юра ужами поползли к канаве.
– А ты кто такой?
– раздалось с другой стороны.
– Лесник!
– вспомнил Кирьян Васильевич недавно рассказанный Ежом анекдот про партизан и фашистов.
– Выходи, давай. Только оружие свое на земельку положи. Ладушки? И не шали. Нас тут много.