Мера воздаяния

– А полковник полиции Окунев, непосредственно возглавлявший этот налёт, он что, тоже ушёл от ответственности?

– С ним ещё чуднее получилось. Его вывели как героя, лично пытавшегося остановить бандитов и пострадавшего от их рук, и даже хотели представить к правительственной награде. До серьёзной награды дело не дошло, но Почётную грамоту ему вручили. Я сам видел по телевизору, как полицейские генералы пожимали руку этому жирному борову и возносили до небес его храбрость и порядочность.

– Вы шутите? – проговорил я в совершенной растерянности. – Это же дикость!

– Такими вещами не шутят, – ответил Лошкарин, придавливая меня тяжёлым взглядом. – Эта дикость – обыденное явление, норма нашей жизни, которая вошла во все сферы общества и сознание людей.

Он взглянул на наручные часы, сказал, что ему пора, распрощался и уехал.

А я попросил у бармена, учтивого молодого человека приятной наружности, ещё один стакан чая и, отпивая сладкую горячую чернягу, некоторое время продолжал размышлять над словами Лошкарина, не в силах принять их как реальность.

Полковника Окунева я ранил во время нападения банды риэлторов, возглавляемой им, и вот он уже человек доблести и самоотверженности! Неужели его генералы не ведали, что творили, вручая ему грамоту? Или ведали?! В таком случае не они ли главные мафиози, от которых столько неблагополучия и нищеты, хотя бы в том же Ольмаполе?

– Что-то ещё будете заказывать? – спросил бармен, когда с чаем было покончено.

– Нет, больше ничего, – ответил я. И положив ещё одну купюру на барменскую стойку, добавил: – Вызовите только такси для меня. Мне до Курского вокзала.

Глава четвёртая. Дорожное знакомство

Билеты на поезд в кассах вокзала оставались лишь купейные, хотя я предпочёл бы плацкартный вагон. Чтобы побыть в гуще провинциального дорожного люда, присмотреться к его особенностям и полнее перевоплотиться в одного из них.

В Канаде я прожил около трёх лет – не так уж долго, – но кое-какие обретённые заграничные навыки поведения могли выдать меня, как «иноземца». Даже определённый акцент мог появиться, не замечаемый среди канадских русскоговорящих, на который обратили бы внимание здешние. Лошкарин ничего не сказал насчёт интонаций моей речи, но он мог упустить это из виду под впечатлением встречи, да мало ли почему.

Моё купе было пятое, посередине вагона. Я пришёл первым, быстро переоделся в спортивный костюм, поставил чемодан в багажный отсек и улёгся на место, прописанное в билете, – на верхнюю полку, правую от двери.

Вскоре в купе вошла молодая женщина лет двадцати семи, высокая, ладно скроенная, с добродушным овальным лицом и ясным взором. Она напоминала мою Наташу – было у них что-то общее в линиях комплекции и взгляде красивых глаз.

Перед посадкой я видел её, державшуюся особняком, на перроне. Незнакомка выделялась статью и задумчивым спокойствием – остальные дочери Евы казались на одно лицо и терялись в общей толпе; она же не обратила на меня ни малейшего внимания. Я старался быть незаметной серой личностью, чтобы не привлекать окружающие взгляды, потому как они могли оказаться и филерскими; мне ещё подумалось, что курсы избавления от слежки, которые я прошёл в Торонто перед поездкой, были не напрасны и делают своё полезное дело.

Женщина поздоровалась, я ответил. Она расположилась на правом диване, то есть под моей полкой.

Перед самым отправлением дверь открылась, и с шумом ввалились ещё двое попутчиков, парни лет так двадцати шести. Оба выше среднего роста и крепкие на вид, широкоплечие, с сильными жилистыми руками. Один светловолосый, другой смугловатый, почти брюнет. Они были навеселе – не слишком, но всё же, что замечалось по несколько скабрёзной речи и куражистым гримаскам, не покидавшим их физиономий. И улавливался запах водочного перегара.

Поезд тронулся, вагон качнулся, застучали колёса, скорость движения начала возрастать. Перрон остался позади, за окном замелькали ветвления рельсовых путей, и потянулись, уходя назад, разные пристанционные сооружения, через малое время сменившиеся неказистыми пейзажами пригородных районов с их унылыми домами и улицами.

Молодые люди уселись возле окна на левом диване, водрузили на столик бутылку водки и закуску и приступили к дорожной трапезе, сопровождая её нетрезвыми словами, всё больше резавшими слух.

Несколько раз прозвучали обращения по именам. Блондина звали Матвеем, а почти брюнета – Захаром.

Я повернулся лицом к стенке и быстро уснул.

Способности проваливаться в сон за одну минуту нас, бойцов спецназа, научил в Сирии командир нашего подразделения старший лейтенант Лошкарин. Мы могли отключаться даже под грохот артиллерийской канонады и близкой бомбёжки, что важно для поддержания хорошей физической формы. Достаточный отдых привносил дополнительный шанс на выживание в боевых условиях.

Разбудил меня толчок в полку снизу. С правого дивана доносилось какое-то ворзанье, тяжёлое прерывистое дыхание и протяжный женский голос, полный отчаянной ненависти и, кажется, готовый сорваться на визг.

И вдруг звук пощёчины, дополнившийся вскриком:

– На тебе, гадина, получай!

Это опять дала знать о себе женщина.

– Вот сука! По морде вздумала!..

А это уже мужское – злобное, распалённое.

Снова тонкая фистула, в сопровождении короткого «тьфу!» Так звучит, когда плюют в лицо.

– Эка дрянь, харкнула прямо в…

Приподнявшись на локте, я повернулся. Взгляд вниз. Один парень – смуглый, Захар – сидел рядом с женщиной и, напирая на неё, скручивал ей руки за спиной, а Матвей на противоположном диване, держал недопитый стакан и нехорошо склабился, глядя на происходящее.

– Эй ты, отпусти её! – крикнул я сверху, обращаясь к смуглому.

Ответ был грубым, смешанным с матерщиной.

Я спрыгнул с полки. Купе тесное, повернуться негде, но спецназовские командиры учили нас биться и в таких условиях.

Поняв, что я готов вмешаться, светловолосый взял со столика складной нож – клинок острый, опасный, длиной сантиметров около четырнадцати – поднялся с дивана и сделал не очень ловкий выпад против меня; сказывалась нехватка опыта, усугубленная выпивкой, по всему было видно.

Не буду подробно описывать, как совершалось воздаяние ухарям. Отмечу только, что светловолосого я парализовал лёгким тычком костяшкой среднего пальца в определённый участок левого виска, а смуглого, вставшего мне навстречу, – резким, не очень сильным, чтобы не убить, ударом кулака под определённым углом в область груди.