Мерецков. Мерцающий луч славы

–  Почему ты так думаешь?
– спросила Дуня.

–  Где я воевал всё это время, да и ты тоже? На севере, в Карелии и Мурманске, где леса и болота, сопки и валуны, озера и небольшие реки. Так? А что мы имеем на Дальнем Востоке? Там имеется всё, что постиг я сердцем, - и леса, и болота, и сопки. У меня есть опыт ведения боев в горно-лесистой и болотистой местности, а коль так, то вождь меня туда и направит.

На рассвете Мерецков отбыл в Беломорск. Прилетел туда через два часа. На аэродроме его встретили начальник штаба Крутиков и член Военного совета Штыков. У обоих на лицах улыбки.

–  Чего вы такие весёлые, а?
– усмехнувшись, спросил Мерецков, пожимая им руки.

–  Как же не улыбаться, если прибыл командующий и, видимо, привёз добрые вести.

– Штыков прикрыл улыбку рукой.

В штаб, однако, ехали молча, а когда вошли в помещение и разделись, Мерецков заговорил:

–  Ты вот, Терентий Фомич, сказал про добрые вести. Вести я привёз, но они скорее грустные, нежели добрые. Нашему Карельскому фронту приказано долго жить...

–  Как это понять?
– встрепенулся Крутиков.

–  Недели через две наш фронт расформируют!
– сердито изрёк Мерецков.
– Войска разбросают по другим фронтам, и будь здоров, так что не до веселья.

–  А нас куда пошлют?
– забеспокоился генерал Крутиков.

–  Я ещё не знаю, куда направят меня, но, если дадут другой фронт, вас, Алексей Николаевич, и вас, Терентий Фомич, я возьму с собой, - хитровато прищурил глаза Кирилл Афанасьевич.
– К вам я привык, да и вы, наверное, ко мне привыкли. А главное - мы сработались. В том, что нам придётся ещё воевать, я ничуть не сомневаюсь. Вот только где? Об этом Верховный пока мне ничего не сказал.
– Маршал помолчал.
– Ставка дала высокую оценку боевым делам Карельского фронта, особенно во время проведения Петсамо-Киркенесской операции.

–  Ставка?
– переспросил Крутиков.
– А кто конкретно?

–  Сталин, разумеется, его заместитель маршал Жуков, начальник Генштаба генерал армии Антонов... Может, хватит перечислять? Кстати, Терентий Фомич, я привёз бланки партбилетов. Александр Сергеевич Щербаков передаёт вам горячий привет.

–  Он не спросил, почему я редко бываю в Ставке?
– насторожился Штыков.

–  А почему он должен спрашивать, Терентий Фомич?
– Мерецков сдвинул брови.
– В Ставку вызывают, чтобы выругать, а ты у нас работаешь хорошо, так сказать, передовик!

Генерал Крутиков хохотнул в кулак, а Штыков залился краской.

–  Тогда мне полагается орден или, на худой конец, медаль, - в свою очередь отшутился он.

Так уж повелось в среде военных, что к переходу с одного фронта на другой они привыкли, но воспринимали это событие по-разному: одни радовались перемене, другие грустили, потому что прощались с друзьями, с которыми не раз ходили в бой. Мерецков легко сходился с людьми, поэтому всякий переход из одной среды в другую воспринимал как должное. «Неважно, где служить, важно крепко бить врага!» - нередко повторял он. Говорят, легко идти за тем, кто правильно идёт впереди, тогда не ошибёшься. Но Кирилл Афанасьевич предпочитал сам прокладывать свою тропу в жизни, как бы ни было ему трудно. Ведь копировать других легче всего, тут не требуется ни большого ума, ни усилий. Конечно, самому продвигаться вперёд нелегко, можно не только набить шишки, но и потерять себя. Зато добытое своим трудом ценится, как бриллиант. Любой новый фронт Мерецков расценивал как кладезь, откуда можно и надо черпать свежие силы, а значит, накапливать боевой опыт. От боя к бою военачальник мужает, закаляется, взгляд на происходящее у него делается шире и глубже, и то, что раньше ему казалось недоступным, становится понятным.

«Я не Бог и не маг, но я командующий фронтом и обязан решать боевые задачи так, чтобы сломить волю врага, взять над ним верх, тогда и сама победа будет дорога, потому что она добыта малой кровью», - говорил Мерецков.

Как и где ему придётся сражаться с противником? Мысли, как ручейки, бежали в его голове, казалось, нет им ни конца, ни края. Маршал подошёл к окну. Во дворе бушевала, бесилась метель. У ворот штаба неторопливо ходили навстречу друг другу часовые в полушубках. «Наверное, их тоже одолевают разные мысли, - подумал Кирилл Афанасьевич, и вдруг, как вспышка молнии, появилась острая до боли мысль: как быть с сыном? Куда его перебросят служить после расформирования фронта? Выберу время и съезжу к нему в танковую бригаду, поговорю по душам», - решил Кирилл Афанасьевич.

Не знал Мерецков, не ведал, что в это же время, когда его терзали размышления, начальник Генштаба Антонов, вызванный Сталиным в Кремль, положил ему на стол директиву Ставки, которая предписывала Генеральному штабу «расформировать Карельский фронт, его войска использовать для пополнения других фронтов, а Полевое управление Карельского фронта в полном составе отправить в город Ярославль до особого распоряжения Ставки». Верховный прочёл документ, не внёс в него никаких поправок и подписал. Взглянув на Антонова из-под бровей, он распорядился немедленно отправить директиву маршалу Мерецкову.

–  А вы подумайте над тем, какие фронты нам следует усилить за счёт войск бывшего Карельского фронта, и доложите мне.

–  А как быть с маршалом Мерецковым?
– спросил Антонов.

–  Пока он и его помощники будут находиться в резерве, - сухо заметил Сталин.
– Позже я скажу вам, куда мы его направим.

–  Я уже догадался, Иосиф Виссарионович!
– вырвалось у Антонова.

–  Куда же?
– Лукавая улыбка, как лучик солнца, скользнула по лицу Сталина.

–  На Дальний Восток! Нам ведь предстоит война с Японией.

–  Не торопитесь, товарищ Антонов, - прервал его Сталин.
– Мы ещё не завершили войну с фашизмом.

«Ушёл от прямого ответа, - усмехнулся в душе начальник Генштаба.
– Но, кажется, я попал в точку!»

После завтрака Мерецков стал собираться к отъезду в Мурманск в штаб командарма Щербакова и, хотя на дворе всё ещё вовсю резвилась полярная метель, а генерал Крутиков советовал ему подождать, пока не прояснится небо, Кирилл Афанасьевич свою поездку не отменил. Он бы и уехал, если бы ему не позвонил начальник Генштаба Антонов, сообщивший о том, что директива Ставки о расформировании Карельского фронта подписана.

–  Когда ликвидируется фронт?
– спросил маршал.

–  С пятнадцатого ноября, - ответил Антонов.
– Полевое управление во главе с генералом Крутиковым отправляйте в Ярославль как можно раньше. Вас велено держать в резерве. Директиву сегодня же отправлю вам, там всё расписано, как и что делать.

«Ну вот и нет у меня фронта, - взгрустнул Мерецков.
– Надо собрать руководящий состав, всё ему объяснить и поблагодарить за всё содеянное в боях с врагом, пожелать на новом месте всего хорошего...»

На другой день в штаб фронта поступила директива Ставки. Мерецков прочёл её, вызвал к себе генерала Крутикова и распорядился собрать в штабе генералов. Фот вскоре доложил, что военачальники собраны, нет лишь Щербакова: в Мурманске сильно метёт и он не может вылететь.

Маршал вошёл в штаб, и все встали, как по команде. Мерецков обвёл взглядом всех, кого пригласил на это совещание. Вот сидит командарм 19-й генерал Козлов (его армия потом вошла в состав 2-го Белорусского фронта), вид у него задумчивый, он то и дело платком вытирает нос, видно, простыл; рядом с ним - командарм 26-й генерал Сквирский (его армия пополнила 3-й Украинский фронт), он приглаживает ладонью волосы, затем устремляет взгляд на «президиум» совещания, где за столом сидят генерал Крутиков, член Военного совета Штыков, командующие родами войск. Командующий 32-й армией генерал Гореленко расположился рядом с командующим 7-й Отдельной армией генералом Глуздовским и о чём-то шепчется с ним.