Мэрилин Монро. Тайная жизнь самой известной женщины в мире

Мэрилин не слишком стремилась познакомиться с Джо. Она совершенно не знала, кем он был, и не слишком переживала из-за этого. Она полагала, что он был просто эгоцентричным бейсболистом, а может, футболистом, а так как она мало разбиралась в спорте, то не могла себе представить, о чем они могут разговаривать. Так что в то время, когда Джо ДиМаджио сидел, ожидая ее вместе с Дэвидом Марчем и актрисой по имени Пэгги Рэйб, Мэрилин сделала то, что она всегда с блеском применяла в подобных ситуациях — она опаздывала. («Это был упоительный вечер, и я как всегда опаздывала».) Она заставила их ждать себя почти два часа. Конечно, когда она наконец появилась, все были счастливы увидеть ее, особенно учитывая, что на ней была белая блузка с глубоким декольте и небольшая синяя юбка, настолько узкая, что непонятно было, как она будет в ней сидеть. Она не знала, что Джо ДиМаджио сильно переживал, как он встретится с ней.

Позднее Мэрилин сказала, что, если бы она не знала, что он был бейсболистом, она бы подумала, что это «или стальной магнат, или конгрессмен». Он был тихим и задумчивым, а совсем не тем хвастливым героем спорта, которого она ожидала. Он мало говорил. Вместо этого он уставился в свой стакан с водкой и лаймом. «Знаете, тут, посередине вашего галстука, идет узор в горошек, — сказала она, пытаясь завязать беседу. — Вы специально завязали его так, чтобы рисунок проходил точно посередине?» Он покачал головой и попытался избежать ее настойчивого, пристального взгляда. Позднее она вспоминала, что он отлично умел играть в одну из ее лучших игр — в ту, где она оставалась загадочной и неуловимой, — и в результате они породили друг к другу огромное любопытство. Однако она быстро спросила себя, как они вдвоем смогут играть в эту игру, и быстро заключила, что они вряд ли когда-либо о чем-то договорятся.

Больше всего потрясло Мэрилин тем вечером в Джо то, что, несмотря на свое спокойное, почти угрюмое поведение, он тем не менее ухитрялся командовать остальными, практически всеми, кто находился в комнате. Сидя в своей белой шелковой рубашке с жемчужно-серым шелковым галстуком и в черных брюках, он больше был похож на кинозвезду, плейбоя с золотым загаром, чем на спортсмена из Нью-Йорка. Он не был красивым: казалось, его лицо состояло из одних острых углов, зубы неровные, и некоторые к тому же были сломаны, глаза слишком близко посажены. Он был длинный и очень тонкий. Когда он шел, он двигался тяжело и несколько неуклюже. Однако это было не главное. Он был олицетворением силы и власти, казалось, он излучал их, настолько сильно ощущалось одно его присутствие в отдельном кабинете в задней части ресторана. Мэрилин привыкла быть в центре восторженного внимания зрителей, но этим вечером она была всего лишь... еще одним болельщиком. Или, как она выразилась: «Сидеть рядом с господином ДиМаджио — это все равно как находиться рядом с павлином с распущенным хвостом, внимание к вам будет не больше». Без сомнения, она была им очарована.

После ужина Мэрилин извинилась, сказав, что очень устала и ей нужно отправляться в постель. «Утром мне необходимо быть в студии», — объяснила она. Когда Джо предложил проводить ее к машине, она согласилась. По правде говоря, она надеялась, что это могло бы обеспечить ей немного больше времени, чтобы побольше узнать о нем. Когда они вышли из ресторана, их окружили улыбающиеся лица. Это были болельщики Джо, и лишь некоторые — поклонники Мэрилин, однако ее поклонники выглядели намного менее возбужденными, чем его.

Дойдя до стоянки автомобилей, Джо попросил ее отвезти его к гостинице «Никербокер»2. В своей автобиографии она вспоминает, что с удовольствием согласилась, потому что не хотела, чтобы вечер закончился так быстро. Она вспоминала, что, когда они подъехали к гостинице, они в один голос заявили, что это был прекрасный вечер и было бы неправильно вот так взять и закончить его. Поэтому они еще три часа беззаботно кружили по Беверли-Хиллс — и любой, кто знает Беверли-Хиллс, скажет вам, что там нечего осматривать столько времени. Так что любые два человека, которые ходят там в течение целых трех часов, вряд интересуются достопримечательностями, разумнее предположить, что они скорее увлечены друг другом.

Чтобы окончательно все прояснить, скажем, что на самом деле они познакомились несколькими годами ранее. В 1950 году, когда Мэрилин была с Джонни Хайдом, его племянник, молодой агент Уильяма Морриса, Норман Брокоу, договаривался об ее участии в программе Эн-би-си, называвшейся «Свет, камера, мотор». Это было 30-минутное эстрадное представление, которое вел Уолтер Вольф Кинг. Мэрилин получила маленькую роль без слов — Брокоу таким способом проталкивал ее на телевидение, чтобы впоследствии попытаться обеспечить ей другие заказы. После съемки Норман и Мэрилин шли по Вайн-стрит из филиала студии KNBH — теперь это студия KNBC в Лос-Анджелесе, — направляясь к известному ресторану «Браун Дерби». Когда они обедали, к их столику подошел актер Уильям Фроули (Фред Мерц из «Я люблю Люси»). После того как Норман представил его Мэрилин Монро, Фроули сказал: «Знаете, я сижу там с Джо Д. Он очень хочет познакомиться с этой молодой леди. Но он очень застенчивый...» Норман ответил: «Отлично. Когда мы будем выходить, мы подойдем и поздороваемся». После того, как Фроули ушел, Мэрилин обратилась к Уильяму и спросила: «А кто этот Джо Д.?», на что тот ответил: «Это Джо ДиМаджио, один из величайших бейсболистов всех времен». Но ей это ровным счетом ничего не говорило. Тогда он сказал: «Но я тебе гарантирую, что, если я представлю тебя ему, он наверняка захочет получить твой номер телефона. Пойдет?» Она сказала, что это было бы прекрасно. Когда они покидали ресторан, Норман подвел Мэрилин к столу, где сидел Джо. «Джо, это Мэрилин Монро, — сказал он, — молодая леди, в будущем которой мы принимаем большое участие. Я думаю, что она будет великой звездой». Джо тепло посмотрел на нее, но он был очень робок. С трудом выдержав ее пристальный взгляд, он произнес: «Отлично. С Норманом вы в надежных руках. Он великий агент». Они обменялись рукопожатием, попрощались и вот сейчас повстречались снова.

«Естественно, на следующее утро одним из первых мне позвонил Джо ДиМаджио, желающий получить ее номер телефона, — вспоминает Норман Брокоу. — Я сказал ему номер. Затем я позвонил ей и сказал: «Мэрилин, ну что я тебе говорил? Я только что дал твой номер телефона Джо Д.». Однако неизвестно, позвонил ли ей Джо.

После их обеда в 1952 году в Мэрилин что-то изменилось. Она никогда по-настоящему не испытывала прежде ничего подобного, по крайней мере, если верить ее словам. Понятно, что она не любила Джима Догерти. Джо Шенк был доброжелателен и влиятелен, но это также не было любовью. И как бы она ни старалась полюбить Джонни Хайда, ей, к сожалению, так никогда не удалось вызвать в себе эту эмоцию. Однако внезапная теплота и притяжение к этому своему новому приятелю, Джо ДиМаджио, — это было совершенно новое чувство, которое она не испытывала ни к одному другому мужчине. С ним все было совершенно... иначе.

Примечания

1. Ныне это бар и гриль «Рейнбоу» («Радуга») на бульваре Сансет. На внешней стене этого знаменитого здания висит золотая дощечка с портретом Мэрилин в честь ее первого свидания с Джо (в своих воспоминаниях Мэрилин указывает в качестве места своего первого свидания с Джо ресторан Чазена).

2. Никербокеры — семья первых голландских поселенцев, прибывших в Америку в 1674 году и сновавших Новый Амстердам (New Amsterdam), который стал позднее Нью-Йорком. Имя главы семейства — Хармена X. Никербокера (Knickerbocker, H"armen Hansen) (1650?—1716?) — получило широкое распространение после издания В. Ирвингом (Irving, Washington) «Истории Нью-Йорка» («А History of New York, from the Beginning of the World to the End of the Dutch Dynasty») — одной из самых нашумевших мистификаций в истории американской литературы. Ирвинг придумал автора книги — историка Дидриха Никербокера (Diedrich Knickerbocker). Слово «никербокер» стало прозвищем ньюйоркцев.

Скандал из-за съемок в обнаженном виде

Через несколько недель после встречи с Джо ДиМаджио у Мэрилин Монро возник кризис в карьере, когда всплыли фотографии, где она была изображена обнаженной для календаря. Эти снимки сделал Том Келли несколькими годами ранее, и Мэрилин упоминалась там как «Мона Монро». Первый снимок вошел в календарь 1951 года — его сделал Джон Баумгарт. Однако никто не увидел связи между обнаженной моделью и Мэрилин Монро — она не была все же настолько известна, и фотографии пошли незамеченными. Однако к 1952 году она была намного более знаменита, снявшись в нескольких значимых фильмах и получив намного больше рекламы от студии. Компания Баумгарта решила снова использовать фотографии Монро для календаря 1952 года, и на сей раз их заметили все. Когда начали циркулировать слухи о фотографиях, руководство «Фокс» поняло, что у них возникла большая проблема. Ни одна актриса никогда не делала ранее ничего подобного, по крайней мере, никто не мог вспомнить ни одного прецедента. «Я была уверена, что это положит конец моей известности, что меня выкинут со студии, что пресса и публика никогда не переживут этот мой грешок», — вспоминала Мэрилин позднее.

Конечно, Мэрилин имела серьезные основания для подобного беспокойства. Отношение на студиях Голливуда к подобным съемкам было невероятно пуританским с тех пор, как вступили в действие инструкции цензуры, принятые в 1934 году. Киностудии типа «20-й век Фокс» вставляли в контракты строгие пункты относительно моральных устоев своих работников, предназначенные для того, чтобы запугать актеров и актрис. Им запрещали, под угрозой увольнения, совершать безнравственные поступки, могущие испортить их имидж или имидж студии, на которой они работали. Однако, несмотря на подобные условия в контрактах, многим актерам и актрисам это не особенно мешало жить в свое удовольствие. Многие знаменитости, вроде Элизабет Тэйлор и Фрэнка Синатры, игнорировали подобные пункты в контрактах. Они делали, что хотели, а временное отстранение от съемок воспринимали как отпуск. Но ни один из них никогда не позировал обнаженным для календаря, который впоследствии окажется практически в каждом доме. Трудно было придумать что-либо худшее, поскольку в тот период американской истории ситуация была весьма напряженной вследствие проникшего во все области жизни страха сенатора Джо Маккарти перед коммунизмом и его неизбежным проникновением в Соединенные Штаты из-за потери страной чувства этики и морали. И при этом Мэрилин Монро позирует на красном бархате, горделиво выставив грудь. По современным стандартам трудно даже вообразить, что эти снимки могли вызвать такой скандал. Они были достаточно скромными: Мэрилин сидела в неудобной, изогнутой позе, закинув руки за голову, с грудью идеальной формы и обольстительно выгнутой спиной. Вот она стоит на коленях, и бедро скромно прикрывает всю нижнюю часть ее тела. Однако в 1952 году общество еще не привыкло к подобным фотографиям знаменитостей, и «Фокс» отреагировала настоящей паникой. Мэрилин вызвали в студию и спросили, действительно ли это ее фотографии. Да, признала она. «Но я думаю, что Том [Келли] снял меня не самым лучшим образом», — добавила она.

Удивительно беспечный комментарий Мэрилин перед руководством «Фокс» по поводу фотографий демонстрирует ее здравый смысл как стратега связей с широкой общественностью, но также и ее изобретательность в стрессовых ситуациях.

Когда это произошло, студия уже наметила интервью Мэрилин с Элин Мосби из ЮПИ. Неужели придется отменить интервью из-за выпуска фотографий обнаженной Мэрилин? Нет, решила Мэрилин. Более того, она встретилась с Мосби и использовала эту встречу для того, чтобы прояснить ситуацию. В указанный день она покорно прошла фотосессию и интервью. Потом она отвела репортера в сторонку. «Мне нужно кое-что обсудить с вами», — прошептала она Мосби. А затем она выдала ей басню о своей печальной жизни, которой она пользовалась много лет, рассказывая любому, кто был готов слушать, насколько трудна была ее жизнь и что она делала, чтобы выжить. «Несколько лет назад, когда у меня совсем не было денег, даже на еду и оплату жилья, — сказала Мэрилин Элин Мосби, — знакомый фотограф попросил меня позировать обнаженной для художественного календаря. Его жена находилась в студии, они оба были очень милы, и я заработала пятьдесят долларов, в которых я тогда очень нуждалась. Разве я сделала что-то ужасное, чего не должна была делать?» — спросила она, и ее глаза наполнились слезами. Она сделала драматичную паузу. «Я никогда не думала, что кто-нибудь узнает меня, — продолжила она, распахнув с удивлением глаза, — а теперь мне сказали, что это может разрушить мою карьеру. Они хотят, чтобы я отрицала, что там изображена я». Затем она добавила: «Но я не могу лгать. Что мне делать?» Элин Мосби не знала, что следует делать Мэрилин, но она отлично знала, что сделает она сама — перед ее глазами уже бежали строчки: «Мэрилин Монро признает, что это она — обнаженная блондинка из календаря». Эта история, которая впоследствии была подхвачена всеми агентствами новостей и циркулировала во всем мире, была одним из наиболее удачных ходов Мэрилин, и в этом повествовании большая часть сведений была правдой (в отличие от некоторых других рассказов Мэрилин). Реакция была быстрой — нация простила ее. И не просто простила — впечатление от снимков, ее интервью и все сопутствующие дебаты сделали ее еще более яркой звездой. В конечном счете, одна из фотографий даже появилась на обложке первого выпуска «Плейбоя», что сразу подняло продажи этого журнала до небес.