Мертвая женщина играет на скрипке

Девушка уже готова была бежать за ней, но я придержал ее.

— Пусть отойдет, не спугнуть бы.

Мы выждали с минуту, давая гостье отойти подальше, и полезли за ней. Я в узкий проем протиснулся с большим трудом, выдохнув и проталкивая себя руками. Фигли не было ни в чулане, ни в коридоре, ни в ближних комнатах.

— Ну вот, упустили, — расстроилась Клюся.

— Ничего подобного, — сказал я хищно, — назад-то она где пойдет? Снова тут. Не через холл же и главный выход? Так что никуда она от нас не денется.

— Охтимнечки… — расстроилась Фигля, когда мы с Клюсей встретили ее в чулане.

Скрипка, как ни странно, осталась при ней.

— Закамшил ты меня, странь. Цвилити будешь?

— Где Марта? Почему скрипку не отдала?

— То не ведаю. Покучила азовка струмент снесть, а катуны твоей нема. Учмурила меня. Туточки она охабилась, да.

— Она здесь была? — уловил я общий смысл.

— Туточки. В зазоре да остуде, за фитины туганилась аки скимаха. Перепастлива катуна твоя. Азовка велела понастовать за ней.

— Так ты за этим сюда лазишь, скарядь хитная? — зашипела зло Клюся.

— Не зазри, спышай, — примиряюще ответила Фигля, — меж нас которы нет.

— Нет? — возмутилась Клюся. — Вы все вынюхиваете, и здесь, и на болотах, а когда мать моя пропала, вам и дела не было! Я азовке твоей тогда в ноги падала, любую службу готова была! И что?

— Не которатись. Азовка неумытна да не супрява. Вона назирает, да не претит. Ведает, что мати твоя попелушка ныне, да не ее то жандоба.

— Твари вы бессердечные. Обе, — сказала Клюся устало. — Вы же знали все.

— Не забедись, — развела руками Фигля. — Охабься.

— Врезать бы тебе… — с тоской в голосе сказала девушка. — По губам твоим брехливым да по глазам бессовестным…

— Мене не можно, — серьезно ответила Фигля.

— Так, хватит, — пресек я конфликт. — Покажи, где жена моя была.

Девочка посмотрела на меня, покачала неодобрительно головой, но развернулась и пошла по коридору. Мы двинулись за ней. Поворот, еще поворот, неприметная дверь, за ней другой коридор… Да где это все помещается?

— Не знала, что тут есть проход… — удивилась Клюся.

— Вельми много не ведаешь… — буркнула в ответ Фигля.

— А вы дофига знаете, но ни черта не делаете!

— Хватит вам, — сказал я. — Достали, девочки. Потом поругаетесь.

— Туточки, — Фигля открыла очередную дверь из темного коридора в освещенную настольной лампой комнату.

В комнате пахло Мартой — ее духами, ее бельем, ее волосами… Не знаю, чем еще. На меня аж тоска накатила. Не столько по самой блудной жене, сколько по тому недолгому времени, когда нам было хорошо вместе. Когда казалось, что мы семья и так будет всегда.

— Так любишь ее? — спросила внимательно наблюдавшая за моей реакцией Клюся.

— Нет. Не так.

Любил ли я Марту когда-нибудь? Люблю ли сейчас? Не знаю. Настоящая, на разрыв сердца и отвал башки, любовь у меня в жизни была всего раз. От нее остались горькое чувство непереносимой утраты, тяжелые мрачные сны, галлюцинации с котом и дочка Настя. То, что я испытывал к Марте — совсем другое. Мы прилепились друг другу кровоточащими ранами свежих потерь, но так и не срослись ими в один организм. Мне было хорошо с ней. Я радовался, когда она возвращалась домой с работы. Она радовалась (надеюсь, искренне), когда я прилетал из своих командировок. Она очень помогла нам с Настей в первый, самый тяжелый момент, когда мы пытались привыкнуть, что мы есть друг у друга. Когда я смотрел на белобрысую девчонку и паниковал: «У меня ребенок? Что вообще с ним делают?» — а она была готова заплетать ей косички, выбирать платьица, читать девочковые книжки, учить завязывать бантики и вообще заменить мать. При таком дурном отце это было очень кстати. Меня все устраивало.

Ее, как выяснилось, нет.

В комнате разобрана кровать, как будто она собиралась ложиться. На столике книга. В шкафу — одежда. Как любой нормальный муж, я понятия не имею, что за тряпки у жены, поэтому не знаю, чего тут не хватает. Прошелся по комнате, заглянул во все углы и даже под кровать. Чисто, пыли нет. Более серьезных выводов мой недоразвитый внутренний детектив не осилил. Вид помещения обжитой, уютный даже. Скошенный к стене потолок выдает мансарду. Наверное, ей тут было неплохо. Разве что скучновато. Особенно, если навещала ее одна Фигля.

— Окно, — сказала Клюся.

— Что?

— Окно приоткрыто.

Я распахнул наружу неплотно прикрытую створку. Узкое косое окно выходит на крышу, заливаемую струями вновь начавшегося дождя. Неподалеку, на корявом выступе старого забитого балкона сидит в расслабленной позе, непринужденно болтая ногой, черный силуэт в коротком плаще. Почувствовав мой взгляд, он повернулся неразличимым под капюшоном лицом, помахал рукой, и вскочив на крышу, ловко удалился в темноту.

— Это что сейчас было? — спросил я Мироздание.

— Анчутка Сумерлина, — ответило оно через Фиглю. — Назирают, уметы.

— Да что это за Сумерла такая? — я припомнил неприятную карлицу в клубе.

— Нейка она, говорят, — непонятно ответила Клюся.

— Балия балагтового блюдет, — добавила туману Фигля.

— То-то мне теперь все понятно стало… — мрачно ответил я, разглядывая оконную раму.

Между ней и створкой окна застрял кусок оторванного кружева. Кажется, такое было на ночнушке Марты. Но это не точно. Отлично, у меня дополнительно пропала уже пропавшая жена. Дважды пропащая.

Забавненько.

Глава 18

— Дело закрыто, — сказала Лайса.

От нее пахло вином, духами и мужским одеколоном. Кажется, она неплохо провела вечер. Когда Клюся довела нас с Настей из «Макара», полисвумен уже сидела на кухне в халате.

— Закрыто, — повторила она Клюсе. — Девочка была психически нездорова, убежала из больницы, заблудилась на болотах, залезла в подземелья, умерла от гипогликемии невыясненной этиологии. Возможно, недиагностированный диабет. Следов насильственной смерти нет. Отчим и мать подтверждают, что Катя страдала от нервного расстройства и анорексии, во время психических срывов периодически убегала из дома.

— А как же то, что мы видели на болотах? — спросил я растерянно.

— А что мы видели? — устало ответила Лайса. — Дети, которые вели себя странно? Да, найдя на болоте девочку без сознания, они должны были не водить вокруг нее хороводы с пением, а вызвать «скорую», но это не уголовка. Странная женщина, игравшая над телом на скрипке? И это не криминал.

— Но это моя мама! — возмутилась Клюся.

— Это не доказано, — помотала Лайса головой, — люди склонны видеть то, что им хочется. Особенно подростки.