Мертвая женщина играет на скрипке

Это написал в одном из писем покойному фиктору Бабай.

Забавненько.

***

Лайса дома отсутствовала. Видимо, взяла-таки себя в руки и пошла на службу. Настя послонялась по дому, попялилась в залитые дождем окна, несколько раз освидетельствовала содержимое холодильника, а потом сказала:

— Пап, пойдем в «Макара»? Там, конечно, сейчас уныло, но не унылее же, чем здесь?

Я, подумав, согласился. Мне сейчас тоже, пожалуй, тягостно наедине со своими мыслями. Я видел много мертвых людей. Достаточно, чтобы они превратились для меня в просто неприятное зрелище. Я видел, как люди умирают — иногда быстро, иногда сложно. Однажды человек умер, давая мне интервью — крупнокалиберная пуля снесла ему голову. Я еще держу перед ним диктофон, а говорить ему уже нечем. Через секунду мы — я и его безголовое тело — рушимся в окоп (я с перепугу, он под действием гравитации), но этот момент мне потом долго снился. Бум — и его мозги стекают по моей руке. Казалось бы, что мне до смерти почти незнакомой девочки? И все же, отчего-то стоит перед глазами ее мертвое лицо.

В «Макаре» удивительно обычно. Как будто не улетела сегодня невидимым дымом в небо одна из них. Дети сидят, играя в свою настольную игру, выложив перед собой смарты. На этот раз я подглядел через Клюсино плечо — на экранах сменяется нечто вроде карт Таро.

— Не запру я новых дверей дубовых,

Не задвину стекольчатых околенок, — начала Клюся, остановив касанием картинку.

На экране этакая модерновая молодежная Смерть — в коротком, до середины красивого бедра балахоне, с отличной фигурой и в модном капюшончике. В руке помесь косы с фэнтезийной алебардой.

— У ворот да не поставлю приворотчиков,

У дубовых дверей да сторожателей, — подхватила девочка из угла.

Что на экране ее смарта, мне не видно.

— По крылечку ли придет молодой женой,

По новым ли сеням да красной девушкой, — продолжил сдавленным голосом Виталик.

— Со синя моря ли придет голодная, — вторил голос с дивана.

— Со чиста ли поля холодная…

— Аль каликой подойдет перехожею,

Потихошеньку, аки тать ночной.

— У дубовых дверей не стучалася,

У окошечка не давалася…

— По подоконью не столыпалася,

Отворить-пустить не просилася…

Речитатив, мерный и ритмичный, шел не по порядку, а в непонятной мне последовательности. Дети касались экрана, произносили свое двустишие, и замолкали, напряженно глядя в смарт.

— Мы поставим ей столы дубовые,

Мы постелим скатерти тонкобраные…

— Положим ей вилки золоченые,

Наточим востры ножички булатные…

Очередь по непонятному алгоритму снова перешла Клюсе.

— Посадим ее на стульица кленовые,

Гость последнюю, доброжданную… — девушка тапнула по картинке, закрыв ее от меня рукой.

— Подадим ей на стол, то, что ест она,

То, что вкусно ей, то, что лакомо… — откликнулся подросток у камина.

— Но не ест она ествушек сахарных,

Не берет пития медвяного…

— Не желает вина черемного,

Не снидает хлеба печеного…

— Нашей госте сладка только жизнь моя,

Молодая жизнь, кровь горячая… — Виталик проговорил свою реплику совсем упавшим голосом.

— Уложу я себя на широкий стол,

Славный корм для этой ненасыти… — опять Клюся.

— Не на блюдо лягу серебрянное,

А в домовину во сосновую… — ход перешел Виталику. В его голосе послышались нотки паники.

— Шитым саваном я накроюся,

Уберу волосья под вышит плат… — и снова Клюся.

— Закажу себе тризну,

Приглашу друзей… — Виталик, став бледнее бумаги, торопливо тапнул по экрану, передавая ход.

Оставшись почему-то в игре вдвоем, они смотрели друг на друга через стол так, что, казалось, воздух между ними то ли вспыхнет, то ли замерзнет.

— Пусть составят моей госте компанию,

Выпьют с ней на круг зелена вина… — сказав свою реплику, Клюся не коснулась экрана, а накрыла его ладонью, прижав так, что скрипнул стол.

— Поклонятся ей, молча встав вокруг,

Не прося того, что не может дать… — девушка говорила торопливо, как будто боясь не успеть.

— Нет для гости моей ни добра, ни зла,

Нет ни слез для вас, ни веселья ей.

То за мной пришла, за собой ведет,

Гость последняя и подружка — Смерть!

Клюся резко замолчала, подавшись вперед и глядя прямо в глаза Виталику. Под ее рукой отчетливо хрустнуло.

— Клюся… — растерянно начал он.

— Заткнись, — зло оборвала его девушка, — придурок. Черт, руку из-за тебя рассадила…

Она подняла к свету ладонь, из которой торчали осколки раздавленного стекла от экрана смарта. На них быстро набухали капли крови.

— А ну, пойдем… — твердо взял ее за локоть я. — Надо вытащить стекла и перевязать.

— У меня в комнате есть аптечка, — сказала она тихо. — Я сама.

— Нет уж, я тебя доведу. Подставь вторую руку, чтобы на пол не капать.

— Не могу… — Клюся бледнела, ноги у нее подкашивались, — не выношу вида крови. Так глупо…

— Бывает, — я вел ее, твердо держа за руку. — Только не падай сейчас в обморок, ладно? Отвернись и не смотри на руку.

Я подставил свою ладонь ковшиком под ее, и туда падали теплые капли крови. Так и довел девушку, сосредоточенно глядящую в потолок, до ее комнаты, толкнул дверь плечом, усадил на кровать.

— Аптечка в шкафу, — сказала она.

— Черт, куда же ее… — я стоял как дурак с полной ладонью крови.

— Ой, зачем же я посмотрела… — слабеющим голосом сказала Клюся. — Вон, в чашку, что ли, вылей… Я потом в туалет вынесу.

Я вытаскивал осколки стекла из ладони маникюрными щипчиками, промакивая кровь скомканным бинтом и промывая ранки перекисью. Девушка зажмурилась и откинула голову на стену.