Мёртвые души. Книга 1 и Книга 2

Я прошёл мимо.

Всё, что я мог им дать — это не выдать их местоположение. Не шуметь. Не привлечь лишнее внимание.

Жестокость — это одна сторона. Беспомощность — хуже.

Я вышел к лестнице. Башня поднималась выше. Возможно, там был архив. Или покои хозяина. Или сам он.

Но здесь, на первом этаже, я увидел суть.

Город мёртв.

А этот этаж — его гниющий корень.

Я задержался у двери. Обернулся ещё раз.

Мужчина на столе чуть шевельнул пальцем. Возможно, просто спазм.

Я не подошёл ближе. Не сказал ничего.

Просто продолжил путь вверх.

Потому что я — не их спасение. Я их забвение.

Лестница заканчивалась массивной дверью из чёрного дерева, украшенной серебряными шипами. Не замком — просто жестом. Стражи не нужно, когда ты уверен, что никто не дойдёт. Или не выйдет обратно.

Глава 15

Я толкнул створку. Дверь издала сухой скрип, как будто вздыхала мёртвой пылью.

За ней — покои. Высокий зал. Потолки терялись во мраке. Тяжёлые шторы из бордового бархата. Стены с портретами — искажёнными, злыми, как воспоминания сумасшедшего.

На троне у дальней стены сидел он.

Высший.

Худой, как высохшее дерево, кожа белее пепла. Глаза… не просто алые — светящиеся, горячие, как раскалённое железо. Они не смотрели, они прожигали.

Он улыбался.

— Человек. — Голос был бархатистым, глубоким. Ни капли страха. Только интерес. — Я ждал тебя.

Я не ответил. Просто сделал пару шагов внутрь. В голове — тишина. Только гул пульса в висках.

— Не часто ваши доходят так далеко, — продолжил он, не вставая. — Тем более, днём. Я оценил.

Он действительно был слабее. Днём вампиры медленные, уязвимые. Даже высшие. Но не беспомощные.

— Ты не дрожишь, — заметил он. — У тебя… другой взгляд. Холодный. Отрешённый. Ты не ради славы. Не ради кого-то.

Он встал. Медленно. Величественно.

— Ты — как я. И это… делает тебя ценным.

Он начал спускаться с платформы. Вблизи — ещё страшнее. Лицо без пор, гладкое, будто фарфоровое. Зрачки с вертикальными щелями. Пальцы длинные, с когтями, как у зверя, но всё же — изысканный, словно граф на приёме.

— У тебя есть выбор, человек. Ты можешь стать ничем — и умереть здесь, никем не запомненным.

Он приблизился. Не нападал. Просто наблюдал.

— Или… ты можешь остаться. Добровольно. Стать моим оружием. Моей правой рукой.

Он провёл пальцем по воздуху между нами. Я почувствовал, как будто воздух сгустился.

— Я дам тебе силу, которой у вас нет. Слуги, ставшие по воле, — иные. Мы не лишаем их воли. Мы лишь направляем.

Он замолчал, давая мне почувствовать тяжесть слов. Потом добавил тихо, почти ласково:

— Ты чувствуешь, как умирает этот мир. Ты знаешь, что всё, что вы строите — труха. Мы — порядок. Мы — продолжение.

Он протянул руку.

— Прими меня. И ты не умрёшь. Никогда.

Я смотрел на него. На руку. На лицо.

И ни на миг не почувствовал сомнения. Не потому что я знал, что он лжёт. Нет. Он говорил правду.

Именно в этом и была суть.

Правда была хуже, чем ложь.

Я не ответил сразу. Дал себе насладиться моментом.

— Ты ошибаешься, — сказал я наконец. — Я не как ты.

Он наклонил голову.

— Нет? Но ты не спасаешь. Не плачешь. Не зовёшь к свету. Разве не это делает нас одинаковыми?

Я чуть прищурился.

— Разница в том, что ты хочешь, чтобы это продолжалось. А я здесь, чтобы поставить точку.

И в следующий миг я двинулся.

Быстро, резко, пока он ещё верил, что всё под контролем. Пока не понял, что человек может быть сильнее, чем кажется.

Он всё ещё говорил. Высший. Улыбался устало, с небрежной ленцой того, кто привык править, не напрягаясь.

— Ты не один из их слуг, — сказал он наконец. — Слишком свободен для этого. Но неужели ты всерьёз полагаешь, что человек… человек способен победить меня?

Я не отвечал. Пальцы сжимали рукоять ножа — тот самый, с чёрной костяной гардой, хищно изгибающейся в сторону лезвия. Он пульсировал в ладони. Будто чувствовал, кого должен убить.

В груди шевельнулась злость. Не яркая, не пылающая — тёмная, густая, тяжёлая, как сажа.

На этого лорда, восседающего в полумраке, будто тень с короной.

На тех, кто подчинил себе людей, как скот.

На того, кто выдал нож и даже не сказал, кем я стану после.

На себя — за то, что принимаю всё это как должное.

Я уже убивал. И буду убивать. И не потому, что хочу. Потому что иначе — сломают. И забудут.

Он двинулся первым — резко, почти неуловимо. Мелькнул, как вспышка, и я едва успел подставить руку. Удар отшвырнул меня к колонне. Воздух вышибло из лёгких.

Боль. Хорошая. Живая.

Я перекатился, и он снова был рядом. Его когти прочертили воздух. Я ушёл вбок, оттолкнулся, вскочил. Кровь стучала в ушах. Он был быстрее, сильнее. Но не неуязвим.

Я видел. Лёгкое замедление перед выпадом. Плавный перекат стопы. Мелькание клыков, когда он раскрывался.

Я нырнул под следующий удар, нож полоснул по его боку. Он зарычал. Ничего серьёзного — но это начало.

— Ты выдыхаешься, человек, — усмехнулся он. — Скоро сдохнешь, как те, чьими жизнями ты пробуждался.

Эти слова ударили сильнее кулака.

Он знал. Он чувствовал.

Тот же запах на мне, что и на его лабораторных столах.