Мерзавец и Маргарита
Шрифт:
– Мне не нужны дети. Мне нужна ты, - просто отвечает Макс.
А вот мне они нужны.
Хотя это эгоистично: ну какие дети в моем психическом состоянии? У них должна быть здоровая мать, а не истеричка, способная заплакать просто так, или начать задыхаться, испугавшись проехавшей мимо машины.
– А если захочешь? – допытываюсь я, решив не отставать.
Всеволод Игоревич ведь советовал не молчать.
– Марго, я свой выбор сделал. Мне ты нужна, - терпеливо, веско и серьезно говорит Макс. – Думаю, все у нас впереди: и дети, и внуки, и правнуки. Вердикта о бесплодии ведь не было. Но если ты не сможешь родить, я и не
Он не договаривает, но оно и не нужно.
Когда настанет время, мы возьмем приемного ребенка, который станет самым родным. Но настанет это время лишь тогда, когда мне станет лучше, а Макс отойдет от тех дел, о которых я и думать не хочу.
ГЛАВА 41
Макс
Я никогда не любил хороших людей.
В детстве практически все казались мне идеальными на фоне отца, но они молча отворачивались. Не спешили помогать мне, ведь в чужую семью у нас не принято лезть. Семья – отдельное королевство со своими законами. Подумаешь, если муж жену убивает, или избивает сына до полусмерти?
Это хороших людей не касалось.
Может, они не такие уж и хорошие были?
Но по-настоящему хороших людей я тоже не любил. Тех, кто не с апломбом святости, а действительно добрых.
Повзрослев, я начал чувствовать себя с такими людьми полным дерьмом. Почему они могут жить как люди, а я нет? Почему в сравнении с ними я – ничтожество?
Да и доброта – слабость. А слабых я презирал.
Пафосно, но человек человеку волк.
Большинство боится чего-то глупого: темноты, животных, чудовищ, тогда как стоит бояться людей, которые те еще сволочи зачастую.
– Макс? – Марго кладет ладонь поверх моей. – Ты не заснул? Не отвлекайся, ты ведь за рулем.
– Задумался, - улыбаюсь ей – доброй, хорошей и слабой девочке.
Девочке, которая все же решила съездить домой, на малую Родину. Долго сомневалась, каждый день меняла свое решение, а затем…
… затем заявила, что мой долг беречь ее. От всех людей, и от самой себя.
И теперь, с каждым километром на пути к этому Богом забытому городку, Марго все чаще прикасается ко мне. Не поддержки ищет, а просит силой поделиться.
– Милая, скажи, а Бог существует?
– Странный вопрос, Макс, - она смеется. – Каждый сам должен решить это.
– Как я могу решить, если я его не видел?
И чего это я ляпнул? Хотя в последнее время часто думаю об этом. Не о добром дяде, на облаке сидящем, а о чем-то высшем. И вечном.
– Уж не стареешь ли ты? – Марго совершенно безответственно отстегивает ремень безопасности, и прислоняется к моему плечу. – А вообще… я не знаю. Но я верю, хотя за мою веру христиане, наверное, меня бы отругали. Наверное, она неправильная, но какая есть.
– Расскажи, - прошу я, а Марго заглядывает мне в глаза.
– Тебе правда интересно, или ты отвлечь меня пытаешься? – девушка ласково проводит по моей щеке, и от прикосновения этого больно.
Рядом с хорошими людьми всегда больно.
– И то, и другое, - честно говорю я.
– Хм, хорошо, - Марго снова кладет голову мне на плечо – так, что вести машину становится жутко неудобно, но лучше пусть рядом будет, и плевать на все. – Я не верю в то, что плохим людям воздастся по их злу. При жизни ли, или после нее – не верю.
И в то, что праведники будут вознаграждены я тоже не верю. И в страдания, которые очищают душу, и что терпеть нужно. Я думаю, что в этот мир мы пришли для того, чтобы счастливыми быть. И в то, что есть высшая сила – не добрая и не злая. Бог – это природа, это все мы вместе. Вот, - растерянно заканчивает девушка, - как-то так. Мракобесие какое-то, но что есть, то есть.На секунду позволяю себе прикрыть глаза, и улыбаюсь.
– Хоть вера у нас общая, - выдыхаю с облегчением. – А то… слишком мы разные. Но не в этом.
– Отец верующий, - глухо добавляет Марго. – Он… я все думаю, что может, он не виноват в том, каким стал? Цыганская семья, и такие уж обычаи у нас… у них.
Цыган?
Марго цыганка?
– Ты…
– Частично да, - фыркает она. – Гадать не умею, кстати. Будущее не вижу, в шар стеклянный не смотрю. Но вот сами традиции я хорошо знаю, и женщин бить в порядке вещей. Это называется «воспитывать». У меня ум за разум заходит, Макс, - грустно добавляет она. – Я с самой собой не в ладах. Думаю, думаю, думаю, и мысли все пустые. То ненавижу отца и мать, то жалею. То снова ненавижу. Не понимаю, и понимаю. Злюсь. Очень злюсь.
– Злись, - изворачиваюсь, и целую теплую макушку этой странной девушки, которая корнями сквозь меня проросла, и выкорчуешь – сам погибну. – Ты имеешь право.
– Имею, да. Ты… ты ведь будешь рядом?
– Каждую секунду, - обещаю, и обещание это я сдержу.
Марго права в том, что я обязан ее беречь.
Многих моих знакомых сначала радовала беспомощность их женщин – настоящая или притворная. Это заставляло чувствовать себя сильнее, чем на самом деле, но затем эта слабость надоедала. Хотелось не отцом быть своей женщине, а партнером.
Марго беспомощна. Силу ее вычерпали до дна, и малейший стресс ее просто добьет. А это ответственность, но она… нет, не в радость, но пусть так и будет.
Не потому, что я должен.
Не потому, что виноват перед ней.
А потому что люблю.
– Ты поговоришь с отцом и матерью, я завершу все дела, и мы уедем, - обещаю я засыпающей девушке. – Ткнешь пальцем в глобус, и…
– И с моим везением нам придется жить в Папуа-Новой Гвинее, - улыбается она, не открывая глаз.
– Можно и там, - тихо отвечаю, наблюдая, как Марго засыпает.
Она всего стоит – всего того, что казалось важным: денег, власти, связей. На все плевать, лишь бы ушел этот страх из любимых глаз.
Цыганка, надо же…
ГЛАВА 42
Если я попрошу уехать обратно, Макс будет считать меня трусихой?
Будет, конечно. Он, итак, видит во мне одну лишь слабость. Замечаю это по мягкому взгляду, в котором жалость сквозит. И теплота.
Так к больным котятам относятся.
Нет-нет, Макс меня любит. Хватит в нем сомневаться!
– Хочешь, уедем? – он подходит, обнимает со спины.
Чувствует мои мысли как свои в последнее время, и это так странно. Единение, вот что это такое.
Опускаю взгляд вниз, на талию, где в замок сцепились руки Макса. Они в крови, да…
– Марго? – его дыхание греет мою щеку. – Мы можем сесть в машину, и уехать. Ты не должна никому и ничего доказывать. Скоро рассвет…
– … выхода нет, - договариваю я. – Мы останемся.
Да, скоро рассвет. Выхода нет. И должна я самой себе.