Мерзавец и Маргарита
Шрифт:
– Пока не убил, - кривлю губы, но киваю.
Я ведь знала, что так будет. Что она откажется, но не попытаться не могла. Может, останься я здесь на месяц, два, три, и терзай маму ежечасно… может, она бы согласилась на собственное спасение. Да только вернулась бы к отцу спустя неделю, что вероятнее всего.
Созависимость.
– Прощайте, - выдыхаю, беру Макса за руку, и почти бегом покидаю родной дом.
А мысли в голове идиотские: сохранила ли мама мои детские рисунки, лежит ли на антресоли старая пластмассовая лягушка, которую я в детстве обожала. И стихи Агнии Барто, которыми зачитывалась –
Не вернуться, не проверить.
И хорошо.
– Все? – спрашивает Макс.
– Все, - отвечаю ему, и мы спешим в гостиницу.
Скоро вылет, а я так и не уточнила у Макса, куда. Как он и просил, ткнула пальцем в глобус, а он билеты взял.
Надеюсь, не в Мавританию.
А то с моим везением…
ГЛАВА 45
Макс
– Ты уверен?
Марго, как и любая женщина, интересуется, когда назад не повернуть.
Как же это типично.
– В чем, дорогая? – усмехаюсь, делая вид, что не понимаю, о чем она спрашивает.
– Что готов все бросить. Ты уверен, Макс?
– Уверен.
И это правда. Наверное, если сравнить меня с тем же Громовым, который кайф ловил от какой-никакой, но власти, то я…
… я больше делал вид.
Да, бабки - это круто.
Да, трахать красивых баб, делающих вид, что я самый-самый – льстило.
И нравилось то, что некоторые кабинеты уважаемых кем-то людей я мог с ноги открыть.
Поначалу и я перся от этого, упивался, а затем приелось. Не то, чтобы надоело, но это не то, что счастливым делало.
– Думаю, ты обманываешь, - с укоризной в голосе произносит Марго, и вид ее в темно-рыжем, ржавом парике, непривычен.
– Думаю, ты загоняешься, - отвечаю ей в тон, и девушка поджимает губы.
Женщины! Нашла время пристать.
– Я ведь уже говорил тебе, что выбор свой я сделал, - терпеливо начинаю я, но Марго перебивает с раздражением.
– Я не о выборе, а о том, что… ну, чего ты сам хочешь? – она быстро шепчет, стараясь не привлекать к нам внимания в полупустом аэропорту Перми, из которого я и решил вылететь. – Это ведь неправильно, что только ты должен подстраиваться, Макс. Я… я люблю Марину, я рассказывала о ней, но я не такая, как она. И готова к компромиссам. Если все это делает тебя счастливым, то мы можем остаться, и я не стану тебя упрекать. Клянусь, не стану.
Знаю.
Не станет. И к компромиссам готова, да. Вот только я и сам, как оказалось, хочу нормальной жизни.
Отмыться хочу от всего, лучше стать. Замолить грехи не выйдет, да оно и не нужно – они всегда со мной будут, и совесть меня не грызет, но…
– Я хочу уехать, Марго, - искренне признаюсь ей. – Мне все надоело. Я чему по малолетке научился – так и жил, а ведь мне тридцать уже. Так что тебе придется приложить немало усилий, чтобы из меня человека сделать.
– Дурак, - фыркает она с облегчением.
А я в который раз поражаюсь, какая Марго – девушка, состоящая из чувства вины и сожалений, готовая через себя переступать, и терпеть.
Капелька эгоизма ей бы не повредила. Или даже пара капель.
– Франкфурт? – удивляется Марго, когда объявляют наш рейс.
–
Транзитом.Мы идем к стойке регистрации, и Марго крепко сжимает в ладони новый паспорт и билеты, в которых указаны не наши имена. Волнуется, и нервы еще больше заостряют ее заштрихованные ярким макияжем черты лица.
– Ваши документы, - заученно улыбается женщина со стойки регистрации, и мы протягиваем их.
Я спокоен, Марго подражает мне, и старается не выискивать глазами полицейских и росгвардейцев.
Все будет хорошо.
Видимо, мои мысли передаются ей, и Марго чуть опускает напряженные плечи, а еще больше ее успокаивает то, что нам возвращают документы.
– Ты все дела завершил? – Марго и не думает отставать от меня, даже когда мы садимся на наши места в самолете. – А что, если нас будут искать?
– Я все бросил, - усмехаюсь, заметив, что Марго снова осуждающе качает головой. – Лучше было не рисковать. Деньги на общак перевел, а дом и другую недвижку просто оставил. Найдутся те, кто к рукам приберет. И искать нас не будут.
– Но паспорта, парик, - растерянно бормочет девушка. – Мы ведь в бегах?
– Просто предосторожность. Предосторожность на всю жизнь, Марго. Светиться нам не стоит, но и прятаться особо не нужно.
– Не понимаю, - она откидывает голову, и прикрывает глаза.
Может, ей и не нужно понимать?
Но раз уж у нас теперь общая, на двоих, жизнь, то нужно объяснить.
– Нам я оставил лишь один счет, а остальное оставил как откуп. Я ведь далеко не последний человек в иерархии…
– Арес, - не открывая глаз, уточняет Марго.
– Да. И на мне много чего висит. Только отбитый на голову решит, что я спелся со следаками, чтобы сдать остальных, понимаешь? Если бы заранее узнали, что я сваливаю – прибили бы на всякий случай, но если я исчезну – гоняться не станут. На мне побольше грехов, чем на остальных. Вот к чему эти предосторожности с паспортами, Марго. И, - морщусь, но решаю добавить, - это и правда на всю жизнь. Если кого-то из наших поймают, а поймают многих – про меня кто-нибудь, да расскажет. В тюрьму я не хочу, так что мы никогда не будем Максимом и Маргаритой.
Стюардессы, как обычно бывает при взлете, дублируют слова движениями рук, а Марго открывает глаза, и поворачивается ко мне.
– Ну и хорошо, - улыбается мне тепло. – Хоть Маргарита, хоть Гюльчатай, лишь бы нас не убили в нашей постели. Новые имена, новая страна, новая жизнь.
Так и есть.
ЭПИЛОГ
Десять лет спустя
– Он такой мрачный, - делюсь с Максом, глядя из окна кафе на нашего сына, болтающего с одноклассниками.
На нашего приемного сына, который всегда знал, что он нам не родной. Но вот, настал тот дивный день, когда ребенок, которого я считала ангелом, отрастил когти, копыта, рога и черные крылья, и явил «чудесный» характер во всей красе.
«Вы меня не любите!»
«Это все потому, что я не ваш кровный сын!»
«Родного ребенка вы бы не пичкали мерзким брокколи!»
И самое мое любимое, песней звучащее в ушах: «Вы меня не понимаете, и понять не сможете никогда! Я личность, а не козявка мелкая, и вы должны считаться со мной!»