Мещане

– Нет, кроме того, серьезно, меня обстоятельства вынуждают к тому. Ваши бумаги сколько дают дивиденту?

– Прошлый год дали по пятнадцати рублей на акцию.

– Поэтому я всего буду получать двенадцать тысяч, а мне из них по крайней мере тысяч семь надобно отправить к мужу в Петербург...

– Разве у него своего ничего уж нет?
– спросил Хмурин.

– Ни рубля!.. Ну, пожалуйста, добрый, почтенный Сильвестр Кузьмич, продайте!
– упрашивала Домна Осиповна.

– Да дайте, по крайней мере, за восемьдесят-то - восемьдесят пять, отвечал ей тот, продолжая усмехаться.

– Но у меня и денег таких нет - понимаете?

– Это что же, рассчитаем: не хитро.

– Нет, пожалуйста, умоляю вас, - перебила Хмурина Домна Осиповна.

Тот покачал головой.

– Делать нечего-с!
– сказал он не совсем, кажется, довольным голосом. Приезжайте завтра в контору.

– Можно?
– спросила с нескрываемым восторгом Домна Осиповна.

– Приезжайте-с, - повторил еще раз Хмурин.

– Merci! Я за это пью здоровье ваше!
– продолжала Домна Осиповна и, чокнувшись с Хмуриным, выпила все до дна.

В продолжение всего этого разговора Бегушев глаз не спускал с Домны Осиповны. Он понять не мог, о чем она могла вести такую одушевленную и длинную беседу с этим жирным боровом.

Вскоре подали блюдо, наглухо закрытое салфеткой.

Янсутский сейчас же при этом встал с своего места.

– Это трюфели a la serviette*, - сказал он, подходя к Бегушеву, с которого лакей начал обносить блюдо.

______________

* в салфетке (франц.).

Бегушев на это кивнул головой.

– Благодарю вас, я трюфели ем только как приправу, - проговорил он.

– Но в этом виде они в тысячу раз сильнее действуют... Понимаете?.. воскликнул Янсутский.

Бегушев и на это отрицательно покачал головой.

Янсутский наклонился и шепнул ему на ухо:

– Насчет любви они очень помогают!.. Пожалуйста, возьмите!

– Нет-с, я решительно не могу их в этом виде есть!
– сказал Бегушев.

Янсутский, делать нечего, перешел к Тюменеву.

– Надеюсь, ваше превосходительство, что вы по крайней мере скушаете, проговорил он.
– Насчет любви они помогают!
– присовокупил он и тому на ухо.

– Будто?
– произнес Тюменев.

– Отлично помогают!
– повторил Янсутский.

Тюменев взял две-три штучки.

– Et vous, madame?* - обратился он к Меровой.

______________

* А вы, сударыня? (франц.).

– Елизавете Николаевне мы сейчас положим, - подхватил Янсутский и положил ей несколько трюфелей на тарелку.

– Но я не хочу столько, куда же мне?..
– воскликнула та.

– Извольте все скушать!
– почти приказал ей Янсутский.

– Трюфели, говорит господин Янсутский, возбуждают желание любви, сказал m-me Меровой Тюменев, устремляя на нее масленый взгляд.

– Каким же это образом?
– спросила она равнодушно.

– То есть - вероятно действуют на нашу кровь, на наше воображение, старался ей растолковать Тюменев.

– А, вот что!
– произнесла Мерова.

– Что ж вы так мало скушали?.. Стало быть, вы не желаете исполниться желанием любви?
– приставал к ней Тюменев.

– Нисколько!
– отвечала Мерова.

– Почему же?.. Может быть потому, что сердце ваше и без того полно этой любовью?

– Может быть!
– проговорила Мерова.

– Интересно знать, кто этот счастливец, поселивший в вас это чувство? спросил Тюменев, хотя очень хорошо знал, кто этот был счастливец.

– Ах, этот счастливец далеко теперь, - сказала с притворным вздохом m-me Мерова.

– Где ж именно?
– полюбопытствовал Тюменев.

– Да на том свете или в Японии. Что дальше?

– Тот свет, полагаю, дальше.

– Ну, так он на том свете.

– Трюфели-c! Трюфели!
– говорил в это время Янсутский, идя за лакеем, подававшим это блюдо Хмурину.

– Отворачивайте, батюшка! Идите с богом!.. Стану я эти поганки есть!..
– отозвался гость.

Янсутский обратился к Офонькину.

– Voulez vous?* - сказал он.

______________

* Хотите? (франц.).

– Oui*, - отвечал тот тоже по-французски.

______________

* Да (франц.).

– А вам, конечно, все остальное?
– спросил Янсутский графа Хвостикова.

– Но не отсталое, заметь!..
– сострил, по обыкновению, граф Хвостиков.

Лакей поставил перед ним все блюдо. Граф принялся с жадностью есть. Он, собственно, и научил заказать это блюдо Янсутского, который сколько ни презирал Хвостикова, но в гастрономический его вкус и сведения верил.

Домна Осиповна между тем все продолжала любезничать с Хмуриным, и у них шел даже довольно задушевный разговор.

– Я супруга вашего еще в рубашечке знал... У дедушки своего сибиряка он воспитывался, - говорил Хмурин.

– А вы и дедушку, значит, знаете?
– спросила довольно стремительно Домна Осиповна.

– Господи, приятели исстари... старик знатный... самодуроват только больно!

– Это есть немножко!
– подхватила Домна Осиповна.

– Какое немножко!.. В Сибири-то живет - привык, словно медведь в лесу, по пословице: "Гнет дуги - не парит, сломает - не тужит..." Вашему, должно быть, супругу от него все наследство пойдет?
– спросил Хмурин.

– Вероятно ему, он самый ближайший наследник его... Впрочем, ему и этого состояния ненадолго хватит.

– Чтой-то этакой-то уймы... Вам уж надобно его попридержать!

– Как же я могу попридержать его, когда я не живу с ним, - возразила с грустною улыбкою Домна Осиповна.

– Сойдетесь! Мало ли люди сходятся и расходятся. Вы, как я имею честь вас видеть, дама умная этакая, расчетливая, вам грех даже против старика будет; он наживал-наживал, а тут все прахом пройдет.

– Ничего я теперь не могу сделать!
– сказала Домна Осиповна решительным тоном.

– И что же, дедушка теперь знает, что вы в разводе?

– Не думаю! По крайней мере я к нему не писала, а муж... не знаю.

– Тот не напишет, побоится; а то бы старик давно его к себе призвал и палкой отдул.

В это время обед кончился. Лакеи подали кофе и на столе оставили только ликеры и вина.

– Mesdames!
– воскликнул Янсутский.
– Угодно вам, как делают это английские дамы, удалиться в другую комнату или остаться с нами?

– Я желаю остаться здесь!
– отозвалась первая Домна Осиповна.
– Вы остаетесь, ma chere?
– спросила она Мерову.