Мещане

– Почему же нельзя и невозможно?
– спросила она почти насмешливо.

– Потому-с, - почти крикнул Бегушев, - что так могут одеваться только первобытные женщины... дикие, из лесов вышедшие... Вон, смотрите, ваша же подруга Мерова - она, по всему видно, лучше в этом отношении вас воспитана!.. Посмотрите, как она скромно, умно и прилично была одета!

Домна Осиповка вспыхнула при этом. Бегушев не подозревал, какое глубокое оскорбление нанес он ей этими словами: Домна Осиповна, как мы знаем, постоянно спорила и почти пикировалась с Меровой касательно туалета и, считая ее дурочкой, твердо была уверена, что та решительно не умеет одеваться, а тут вдруг что же она слышала, какое мнение от любимого ею человека?

– Madame Мерова вообще, я вижу, вам больше нравится, чем я!.. Что ж, займитесь ею: она, может быть, предпочтет вас Янсутскому, - проговорила она с навернувшимися слезами на глазах.

– Пожалуйста, не переходите на почву ревности!.. Вы сами хорошо знаете, что я слишком вас люблю, слишком стар, чтобы увлечься другой женщиной, - не говорите в этом случае пустых фраз!
– возразил ей Бегушев.

– Как же мне не говорить, - продолжала Домна Осиповна.
– За то, что я как-то не по вкусу твоему оделась, ты делаешь мне такие сцены и говоришь оскорбления.

– Ты-то уж меня очень оскорбила сегодня... Очень!
– перебил ее Бегушев с запальчивостью.
– Чувствовала ли ты, как ты сидела, когда мы ехали с тобой в коляске?

Домна Осиповна склонила при этом голову.

– Даже и то не по нем, как я сидела в коляске, - проговорила она.

– Очень не по мне - ты сидела, как бы сидела самая пошлейшая камелия.

– Это терпения никакого нет выслушивать такие сравнения!..
– сказала Домна Осиповна и окончательно заплакала.

Бегушеву сейчас сделалось жаль ее.

– Но пойми ты это, - заговорил он, ударяя себя в грудь, - я желал бы, чтобы ты никогда не была такая, какою ты была сегодня. Всегда я видел в тебе скромную и прилично держащую себя женщину, очень мило одетую, и вдруг сегодня является в тебе какая-то дама червонная!.. Неужели этот дурацкий вкус замоскворецких купчих повлиял на тебя!

– Хорошо, я вперед буду так одеваться, как за границей одевалась, сказала покорно Домна Осиповна.
– Что же, в этом все твое неудовольствие?

– Нет, не в этом, - отвечал опять Бегушев с запальчивостью.
– Я этого мерзавца Янсутского совсем не знал; но вы его, как сам он говорил, давно знаете; каким же образом вы, женщина, могли поехать к нему на обед?

– Каким же образом ваша приличная madame Мерова поехала к нему на обед?
– спросила, в свою очередь, с ядовитостью Домна Осиповна.

– Что ж мне за дело до madame Меровой; она может ехать куда ей угодно... говорить, что хочет и как умеет...

– Но главное, - возразила Домна Осиповна, пожимая плечами, - на обеде у Янсутского ничего такого не было, что бы могло женщину шокировать!.. Все было очень прилично!

– Прилично!
– воскликнул Бегушев и захохотал саркастическим смехом. Прилично очень!.. Когда этот мерзавец за каждым куском, который глотал его гость, лез почти в рот к нему и спрашивал: "Хорошо?.. Хорошо?.." Наконец, он врал непроходимо: с какой наглостью и дерзостью выдумал какую-то мадеру мальвуази, существовавшую при осаде Гибралтара, и вино из садов герцога Бургундского! Чем же он нас после того считает? Пешками, болванами, которые из-за того, что их покормят, будут выслушивать всякую галиматью!

– Не мне же было ему возражать и спорить с ним; это вам, мужчинам, следовало, - проговорила Домна Осиповна.

– Никто от вас и не требует, чтобы вы ему возражали, но вы должны были оскорбиться.

Домна Осиповна решительно не понимала, чем она тут могла оскорбиться.

– И тотчас же уехать после обеда, если имели неосторожность попасть на такую кабацкую попойку, - добавил Бегушев.

Попойки кабацкой, по мнению Домны Осиповны, тоже совершенно не было, а были только все немного выпивши; но она любила даже мужчин навеселе: они всегда в этом случае бывают как-то любезнее. Впрочем, возражать что-либо Бегушеву Домна Осиповна видела, что совершенно бесполезно, а потому, скрепя сердце, молчала.

– Или эти милые остроты дуралея Хвостикова, которыми вы так восхищались!..
– не унимался между тем тот, не могший равнодушно вспомнить того, что происходило за обедом.

Домна Осиповна и на это молчала, что еще более поднимало в Бегушеве желчь, накопившуюся в продолжение дня.

– Но все это, разумеется, бледнеет перед тем, - заключил он с ядовитой усмешкой, - что вы - молодая женщина порядочного круга, в продолжение двух часов вели задушевнейшую беседу с мужиком, плутом, свиньей.

Домна Осиповна подняла, наконец, голову.

– Вот видишь, как несправедливы все твои обвинения, - сказала она.
– Я с этим мужиком разговаривала о делах моих, по которым у меня хлопотать некому, кроме меня самой.

– Нет-с, вы мало что разговаривали с ним, вы с ним любезничали, чокались бокалами!.. Удивляюсь, как брудершафт не выпили!

– Нельзя же с человеком, говоря о каком-нибудь деле своем, говорить грубо.

– Вы никак не должны были с ним говорить!.. Он хоть человек не глупый, но слишком неблаговоспитанный! Если у вас есть с ним какое-нибудь дело, то вы должны были поверенного вашего послать к нему!.. На это есть стряпчие и адвокаты.

– Но я никого из этих адвокатов не знаю.

– В таком случае извольте мне поручить ваши дела и расскажите, в чем они состоят; я буду с Хмуриным разговаривать за вас.

Предложение это смутило Домну Осиповну. Она не хотела, чтобы Бегушев подробно знал ее состояние, и обыкновенно говорила ему только, что она женщина обеспеченная.

– Не хочу я тебя беспокоить моими делами, - возразила она.
– Ты сам говоришь, что мы не должны обременять друг друга ничем и что пусть нас связывает одна нравственная привязанность!

Говоря это, Домна Осиповна, будто бы от жару, сняла свои букли и распустила немного косу и расстегнула несколько пуговиц у платья. Маневром этим она, видимо, хотела произвести приятное впечатление на Бегушева и достигнула этого.

– Посмотри, пожалуйста!
– воскликнул он.
– Не в тысячу ли раз ты в этом виде прелестнее, чем давеча была?

– Неужели же я растрепанная лучше, чем одетая?
– спросила Домна Осиповна.

– Гораздо, потому что природа у тебя прекрасная, но вкуса нет.

Домна Осиповна при этом опять покраснела.

– Ну хоть в таком виде люби меня. Ты не сердишься больше на меня? Скажи!
– говорила она, вставая и подходя к Бегушеву.

– Я не сержусь, но я огорчен!.. Я желал бы, чтобы ты была лучше всех в мире или, по крайней мере, умнее в каждом поступке твоей жизни.

– В таком случае учи меня, - продолжала Домна Осиповна, целуя его в лоб.
– Что же делать, если я такая глупенькая родилась на свет!

– Ты не глупенькая, а тебе надобно гувернантку хорошую нанять.