Месма
Шрифт:
Антонина внезапно и резко вскинула голову и недобрым взглядом уставилась на Влада. И он понял по ее глазам: на сей раз он попал в самую точку.
– А ты однако, далеко не глуп, молодой человек! – с мрачным видом признала женщина. – И язык у тебя подвешен на совесть… Ладно! Расскажу я тебе про свой грех, коли это Самсонихе зачем-то надо. Не возьму в толк, правда, чем это может делу помочь, но… - она горестно вздохнула. – Деваться-то все равно некуда!
Наступило второе уже лето после войны. Вернулись с фронтов те, кому суждено было вернуться. Но многих из краснооктябрьских мужиков матери и жены до сих пор не дождались. Кто-то имел
В общем, жестокая и неумолимая неизвестность. А многие вообще ничего не получили, не имели никакой информации, и пребывали в мучительном неведении. И все же это было куда лучше, чем письма, нашедшие своих адресатов среди сотен других женщин, и начинавшиеся стандартным и жестким: « Извещаем вас, что ваш муж(сын) пал смертью храбрых…» Таким вдовам и матерям ждать было некого. А у первых еще была какая-то надежда…
Антонина тоже ждала с войны своего любимого Леонида. Ведь их счастье было таким недолгим! Меньше месяца… Леонид уехал на фронт, оставив молодую и красивую жену одну-одиношеньку. Молодые супруги даже съехаться не успели. Антонина жила в доме у своей матери. Так ей было легче. Сначала Леонид писал довольно регулярно и часто. Называл в своих письмах любимую супругу разными ласковыми словами: ладушка моя, солнышко мое, цветочек мой ненаглядный…
Признавался ей в вечной любви, вдохновенно писал, что будет любить всегда, рассказывал о том, как приходит она к нему во снах в те короткие часы, когда доведется вздремнуть между боями где-нибудь во фронтовой землянке… писал, как ждет момента их встречи.
«Я вернусь, Тонечка! Ты только жди меня, люби меня, и я непременно вернусь! Твоя любовь хранит меня всегда и везде… ты любишь меня, а это значит, что со мной ничего не случится… Я выживу! Непременно выживу...»
Антонина, хоть и жила в глубоком тылу, тоже хватила горя сполна. Все перенесла: и голод, и безмужье, и изнуряющий сверхурочный труд на прядильной фабрике… Не знала ни выходных, ни отдыха. А видя, как другие бабы мучаются с малыми детьми, как дети болеют и умирают с голоду, как мрут, словно мухи, слабые и больные, и невольно ловила себя на мысли: хорошо, что они с Леонидом не успели завести детей… Как бы она жила, будь у нее ребенок, Антонина не представляла.
Особенно страшным был 42-ой год: враг отчаянно рвался к Волге, фронт неумолимо приближался, голод усиливался, работы прибавлялось, пайки урезались… И это все было еще ничего! Могло быть куда хуже: а ну как немец захватит Сталинград? Да сюда нагрянет? Вот уж навалится беда, так беда!..Об этом старались не думать.
Сталинград отстояли, врага отбросили, фронт покатился на запад. И хотя вблизи Краснооктябрьска порой появлялись немецкие самолеты, немцы сюда не пришли. Было несколько бомбежек над Зеленогроском, несколько раз бомбили эшелоны с людьми, ехавшими за хлебом, бомбили паромы на Вятке, но после 42-го года эти ужасы кончились. Немец в эти края не добрался… помиловал Господь!
А Леонид писать перестал… Не было и фронтового «треугольника», которого каждая семья боялась, как чумы. Ничего не было! Месяцы, потом и годы… Леонид замолчал, никаких вестей не приходило. Антонина уже ждала самого худшего, ночами плакала в измятую подушку. Молодость неумолимо уносилась прочь, ее молодые годы были наполнены лишениями и невзгодами, а что дальше? пустота и неизвестность. А ведь жизнь только начиналась!
Молодой и красивой женщине было безумно жаль себя.
И вот пришел день, которого так ждали все – и стар, и млад. Победа! Берлин взят, красное знамя водружено над поверженным рейхстагом! И – хотя время оставалось тяжелым, голодным, страшным, это был действительно праздник. Краснооктябрьск теперь жил ожиданием возвращения победителей.
Эшелоны с фронтовиками, возвращавшимися с войны, периодически шли через Зеленогорский вокзал, и краснооктябрьские женщины мотались в Зеленогорск в надежде встретить своих прямо там, на узловой станции. Антонина тоже
ездила с ними. Это вначале. А потом, когда поезда привозили отцов, мужей и братьев кому угодно, только не ей, она ездить в Зеленогорск перестала. Не хотела рвать душу… Если Леонид приедет на каком-нибудь поезде, дорогу найдет! А писем от него по-прежнему не было. А может, и писал он, да письма не доходили, терялись где-то на фронтовых дорогах? Антонина терзалась бесплодными ожиданиями, извелась вся, похудела… И когда миновала победоносная весна, пролетело лето, затем отшумела осень, завьюжило, заметелило, на нее стали посматривать как на солдатскую вдову. Она все также плакала ночами, изнывала в тоске, а Леонид все не возвращался.Так прошел целый год после Победы, за ним покатился, отсчитывая недели и месяцы, второй. Леонид по-прежнему не подавал о себе никаких вестей. Антонина уже задумывалась – а стоит ли ждать? Знакомые женщины – и те, к кому мужья вернулись, и те, что стали вдовами, наперебой советовали ей начать поиски, посылать запросы там всякие… Но Антонина в таких делах была совсем несведуща, присутственных мест боялась как огня. Она жила как в оцепенении, а время неумолимо шло.
К лету 47-года Антонина уже смирилась, что больше не увидит мужа. Смирилась и умом и сердцем. Что ж, таких неприкаянных вдов тоже было немало. С одной стороны, у них оставалась хоть какая-то надежда… такая вдова всегда думала – а вдруг все-таки вернется? Сегодня, завтра, через неделю? И другие вдовы, которые точно знали, что они вдовы, даже в чем-то завидовали им: «Вот, мол, к ней муж, может, еще и возвратится, а вот ко мне – никогда!..» Вроде бы что-то похожее на преимущество даже… Но чем больше проходило времени, тем неумолимее такое «преимущество» превращалось в настоящий кошмар. Каково это – жить бесконечным ожиданием, нервно вздрагивать от каждого стука в оконное стекло или от звонка в дверь, настороженно приглядываться к каждому прохожему в военной форме… «А вдруг он»?..Нет, не он… И снова разочарование, снова тоска, снова беспросветное отчаяние. И сколько лет можно выдержать такую пытку?
Наступил светлый и теплый июнь. Продовольственные карточки уже отменили, но время оставалось голодным, суп детям варили из воды, в которой плавал одинокий капустный лист. С хлебом тоже бывали частые перебои. А потому повадились краснооктябрьские женщины ездить на поезде в Зеленогорск за хлебом. Там недалеко от вокзала имелась хлебная лавка, и раз в неделю они ездили туда, вставая с петухами, чтобы, отстояв длиннющую очередь, разжиться караваем хлеба и отвезти его семье на недельный прокорм.
В послевоенные годы из Краснооктябрьска в Зеленогорск ходил маленький паровозик, к которому цепляли шесть дощатых вагончиков, выкрашенных в ярко-зеленый цвет. В Краснооктябрьске этот единственный состав, соединявший городок с узловой станцией, называли хлебным поездом.
В тот солнечный и ясный день тетки ехали в Зеленогорск целым гуртом, занявши сразу два вагона. Приехали в город, шумной толпой высыпали на перрон. Чтобы попасть в заветную лавку, надо было перейти на другую платформу – туда, где находилось здание вокзала, а дорога проходила по высокому узкому пешеходному мостику, что поднимался над железнодорожными путями. Антонине нравилось с этого мостика наблюдать за приходящими и уходящими поездами, но при этом она всегда испытывала безотчетный страх: ей всегда казалось, когда она проходила по этому мостику, что он под нею чуть заметно раскачивается. А вдруг возьмет, да и рухнет? Но когда она шла по мостику вместе с подругами и соседками, этот страх куда-то исчезал.
Лавка была еще закрыта, когда гомонящая толпа краснооктябрьских женщин подвалила к ней и пристроилась в хвост уже имевшейся там очереди. Предстояло несколько часов ожидания. Чтобы не тратить зря время, двух женщин отрядили на вокзал купить обратные билеты на всех, пока еще народу собралось не слишком много. За билетами были посланы Антонина и ее соседка Авдотья Семенова, две самые молодые и легконогие. Несмотря на утренние часы, на вокзале уже царила давка, и когда они встали в очередь в кассу, Антонине сделалось нехорошо. Она пожаловалась товарке на дурноту.