Мессии, лжемессии и толпа
Шрифт:
Есть основания утверждать, что эта идея заложена в самой структуре, самом содержании религии Яхве, требующего от своего народа беспрекословной верности и особой святости на его историческом пути, недостижимых без вождя и проводника, без вмешательства сврхчеловечески сильного целителя, который обладал бы высшей мерой святости, т. е. мессии.
Мессия до христианства мыслится как восстановитель своего народа, усмиритель его врагов, объединитель разделившихся Иудейского и Израильского царств, установитель всечеловеческого примирения, что распространяется и на мир природы. Все эти утверждения взяты из Ветхого Завета и к собственно христианской доктрине не имеют отношения, их или подобных им утверждений в новозаветных текстах невозможно найти. Вопреки этим словам из «Мифов народов мира» на самом деле Ветхий Завет как бы готовит почву для прихода
В мистико-апокалиптической литературе мессия приобрел статус некоего трансцендентного существа в не очень ясном замысле бога и в им же созданной надмирной сфере. В «Эфиопском тексте» Книги Еноха мессия практически описывается и оценивается почти так же, как это делают библейские евангелисты. В Книге Еноха мессия предстает как Избранный, который сядет на престол славы; «это Сын человеческий, Который имеет правду, при Котором живет правда и Который открывает все сокровища того, что скрыто, ибо Господь духов избрал Его, и жребий Его перед Господом духов превзошел все, благодаря праведности, в вечность»[33]. К нему близок Мельхиседек — библейский первосвященник и царь Салима (будущего Иерусалима), о котором говорит апостол Павел в Послании к Евреям как о «священнике навсегда» и «царе мира».
Можно назвать и иные ипостаси интерпретации образа мессии, но во всех без исключения случаях в своей многосторонности этот виртуальный образ архетипичен, всегда обозначая фигуру сверхсильную и могучую, не просто близкую к богу, но, как в христианстве, являющуюся сами богом, т. е. достигающую наивысшего статуса. Как архетип мессия многосторонен, так же как Великая Мать и Великий Отец. Как архетип мессия склонен со временем изменяться, но сохраняя при этом свое главное качество — лидерский статус и защитник, спаситель людей. Поэтому мессиями называли царей и императоров, главарей тоталитарных режимов и даже главарей религиозных сект, что почти всегда сопровождалось истовым идолопоклонством и фанатизмом.
Ничего не меняет в архетипичности христианского мессии достаточно нелепый, на мой взгляд, постулат о том, что бог един в трех лицах — Бог Отец, Бог Сын и Бог Святой Дух. При этом фигура Святого Духа столь туманна, что отцы и учителя древней неразделенной церкви считали понятие Святого Духа для ума людей непостижимым и призывали только верить в него. На самом деле наличие в христианстве Троицы свидетельствует лишь о его политеичности, что особенно станет явным, если к ней добавить Богородицу, которая обладает всеми атрибутами богини. Постичь богословское утверждение, что бог един в трех лицах, совершенно невозможно, не говоря уже о том, что Святому Духу в Библии оказано внимание намного меньше, чем двум основным богам — Отцу и Сыну.
Тем не менее авторы Ветхого Завета готовят последователей иудаизма к появлению нового божественного персонажа. Так, Яхве говорит: «Вот отрок Мой, Которого Я держу за руку, избранный мой, к которому благоволит душа моя. Положу дух Мой на него, и возвестит народам суд. Не возопиет, и не возвысит голоса своего, и не даст услышать его на улицах. Трости надломленной не переломит, и льна курящегося не угасит; будет производить суд по истине. Не ослабеет и не изнеможет, доколе на земле не утвердит суда и на закон его будут уповать острова» (Ис., 41:1–4).
Итак, «отрок» Яхве придет для утверждения справедливости на земле, но ни он, ни какой-либо другой мессия не могут даже сравниться с той колоссальной, поистине необъятной фигурой мессии, созданной христианством.
В приведенных словах Яхве об «отроке», который будет вершить суд, устанавливать справедливость и закон, явственно звучит неспособность бога самому сделать это. Что не может не давать оснований для веского предположения, что немалая часть иудеев не верила в возможность Яхве, как не надеются многие современные россияне на то, что без нового Сталина не установить порядок в стране. Можно сказать, что ожидание мессии наступает в двух случаях: в суровые и жестокие времена, когда нужен добрый и справедливый посланец небес (истории, судьбы); во времена, когда утрачены четкие ориентиры, наступает беззаконие и нет порядка.
Впрочем, есть страны, в которых люди, общество привыкли к беззаконию и жестокости, они не знают ничего другого и хотели бы ничего менять. Как правило, это низшие слои общества.Люди такого слоя обычно обладают мифологизированным сознанием, к тому же одурманенным националистическими или (и) религиозными предрассудками. Мифологизированное сознание не ведает сомнения, у него всегда есть ответы на любые вопросы. Мифы для них представляют собой священную догматику, и они суть архетипы, «поселившиеся» в их разуме со дня рождения. Мифы и основанные на них обрядовые предписания составляют основу их архетипов. Мифы, особенно у фанатически заряженных людей, связаны с отдельными святилищами (например, с мавзолеем бывшего вождя), а церемонии становятся частью культовой практики. Окружение таких людей всегда заботит, чтобы у всех были одинаковые объяснения одного и того же образа, его происхождения и назначения.
Архетипическое содержание мифов и совокупное содержание таких мифов всегда обязательны для мифологизированного сознания и дают ему определенные преимущества перед другими. Лучше всего было верить в названную совокупность, но такая вера еще более сдерживала самостоятельность и инициативность личности. Те, кто в это не верит, обязаны точно исполнять все предписания, заложенные в мифах. Обряд и церемония всегда происходят из мифа и никогда — наоборот.
Такая точка зрения разделяется не всеми. Так, Робертсон Смит считал, что религия в первобытные времена была не системой верований и практических применений к ним — это была совокупность строго фиксированных традиционных образов, которые каждый член общины считал обязательным для себя. Люди не были бы людьми, если бы они согласились делать что-либо, не имея для этого оснований в древней религии; таким основанием была не первоначально сформулированная доктрина, а практика, предшествующая доктрине[34].
Здесь автор противоречит себе. Во-первых, люди не согласились бы делать что-либо, не имея оснований для этого в древней религии. Однако древняя религия, совсем как современная, состоит из мифов, в которые надо верить. Во-вторых, обряды должны были соответствовать мифам: вначале человек строил нечто, что объясняло интересующий его объект (природа, космос, его самого), а уже затем начинал действовать, чтобы извлечь из своего знания практическую пользу, т. е. совершал обряды.
Мифотворчество, в том числе сотворение новых богов и изменение образов прежних, не прекращалось никогда. Некоторым богам, особенно не первого ряда, последующие поколения придавали аллегорический лоск и часто использовали отнюдь не в религиозном смысле. Здесь не требовалось никакой веры, для соответствующего образа не нужно было никакой религиозной санкции. Но тем не менее и такой бог представляет собой архетип мессии, но не полностью, а какую-то его часть или производное от него. Подобный мессия (или его ипостась, или производное от него) должен быть рожден и окружен мифом, в том числе религиозным, но способен существовать сам по себе, как, например, образ какого-нибудь из античных греческих богов.
То, что никакие верования или религии не обходились без ритуалов и обрядов, нисколько не снижает значимости самого бога, в том числе мессии. Ритуалы и обряды были и остаются одной из важнейших частей практической реализации религии, веры в бога. Но нельзя исключить, что некоторые ритуалы и обряды возникли раньше религиозной доктрины, именно доктрины, что предполагает некую упорядоченную систему взглядов и установок. Идея о какой-то силе или силах — еще не доктрина, она могла выковаться в ходе обрядов и ритуалов, возможно, они и помогли ее рождению.
В примитивных обществах магия, включавшая в себя разветвленную систему обрядов, собственно, и состояла из них. Наряду с этим существовала вера в силы, которые создали землю, космос, человека и все живое. Думается, что это была самая блаженная пора в жизни человечества, поскольку оно было убеждено, что с помощью магических действий способно обеспечить свое благополучие. Но потом пришло горькое разочарование, поскольку магия не давала или ничего или очень мало. Поэтому надежды переместились на те силы, которые составляли ядро верования, — так появилась религия. А мессия родился в религии, когда бог тоже оказался недостаточен для счастья. Так случилось в иудаизме, так бывает и в христианстве, даже современном, в котором появляются разные течения со своими идолами.