Мессир Константин. Дом колдуна

— Что, удивлена, что в мире есть что-то поценнее тебя?

“хочешь дом… отпусти ее…” — бесконечными волнами шелестело по холоду подвала. — “отпусти ее… станешь сильнее…”

Чем дальше, тем сильнее слова били невидимыми молоточками по голове, отвлекая, мешая, словно вводя мозг в транс. Шепот затекал через в уши, разбегался по телу. Руки наливались свинцом, еле двигаясь, еле таща крышку.

Всего один раз я рассказал об этом шепоте. Всего один человек знал, что Темнота от меня хотела. Всего одному я доверил этот секрет. И как он поступил?

Это был самый мерзкий вечер моей жизни, о котором я бы вообще предпочел не вспоминать, но шепот в ушах словно вытряхивал воспоминания из глубин памяти и выставлял напоказ.

— И что она тебе говорит? — спросил отец, внимательно глядя на меня.

После того, как перехватил душу Глеба, несколько дней я провел в кромешном бреду. А когда очнулся, оказалось, что это только начало. Дышать было тяжело, тошнило буквально от всего, меня качало при малейшей попытке подняться с кровати, но хуже всего был этот невыносимый шепот. И вот однажды вечером, когда я вынырнул из очередного тяжелого сна, рядом с моей кроватью в усадьбе дяди сидел отец. Как же я ему обрадовался. В последнее время он был постоянно чем-то занят и приезжал из столицы редко — раз в месяц, а то и реже. Не став тянуть, я сразу рассказал все: как вытащил Глеба, как поймал его душу, что больше не чувствую Темноты и что она мне шепчет. Я так надеялся, что он скажет, как мне теперь быть. Выслушав все это, отец сказал:

— Сделай так, как она говорит.

— Что? — не понял я. — Но она говорит отпустить. Это же значит…

— Это значит, что ты должен отпустить, — перебил он.

— Но Глеб же тогда…

— Ты что не понимаешь? — отец резко повысил голос.

Дальше он стал ругаться, что из-за какой-то души я лишу себя всего. Говорил, что я должен ее немедленно отдать. Иными словами, выкинуть как ненужный балласт — моего лучшего друга, брата, единственного человека, который всегда был рядом, пока он сам шлялся непонятно где по своим суперважным делам и поездкам. Настолько важным, что не мог ни взять меня с собой, ни забрать к себе. Настолько важным, что забывал даже про мои дни рождения. Настолько важным, что даже не приехал сразу, пока я тут подыхал.

— Я дал тебе ключ к величию! — сердито выговаривал отец. — К тому, чтобы любого поставить на колени! А ты собираешься все это бросить? Из-за какого-то пацана? Да ты в своем уме?!

Он выдохнул, набирая воздух в легкие перед новой тирадой.

— Зато он меня не бросил, — отчеканил я, поймав его вечно холодный взгляд, — как ты!

Миг — и его глаза недобро сверкнули густой, как огромные тучи, чернотой. Словно выбрасывая ее наружу, он вскинул руку и наотмашь ударил меня по лицу. Казалось, у меня из глаз брызнули искры.

— Да как ты смеешь?! Я дал тебе шанс стать великим! Тратил на тебя время! Силы! — удары посыпались друг за другом. — Учил тебя! Планы ради тебя менял! А ты!.. Чем ты мне оплачиваешь? Этим? Этим?..

Выговаривая все это, он лупил меня по рукам, которыми я закрыл лицо, по голове, по плечам — словно пытаясь поглубже вбить каждое слово. Чтобы я получше понял, сколько ему, бедняге, доставил хлопот.

— Все, что ты можешь, только моя заслуга! Ты ничто без меня! Я дал тебе силу! Я могу сделать тебя великим! А ты… Хочешь остаться ничтожеством?

Мне было больно, страшно, обидно. Я искал совета, помощи и хоть немного сочувствия. А не вот этого всего дерьма.

— Сказано отпускать — отпускай! — ударяя, приговаривал отец. — Я не ради какого-то пацана тратил на тебя силы!..

Дверь вдруг резко скрипнула, и в комнату вбежал дядя, явно услышавший крики.

— Ты что?! — выдохнул он. — Ты что, уговариваешь его избавиться от моего сына? Совсем с ума сошел?!

Он дернулся к нам, пытаясь остановить очередной удар. Однако отец резко развернулся.

— Не лезь!..

С его пальцев слетел огромный черный сгусток, и с силой впечатал дядю в стену. Глухой удар. И висевшая рамка с фотографией — вот ирония, меня с отцом — упала на пол. Стекло с треском разлетелось по сторонам, и в комнате повисла звенящая тишина. Отец медленно перевел взгляд с брата, ошарашенно смотрящего на него, на меня с покрасневшими руками и лицом от его хлестких ударов и с шумом выдохнул, словно приходя в себя, словно сообразив, что не справился со своей Темнотой.

— Вы жалкие, — холодно бросил он и, остановив взгляд на мне, добавил: — А ты меня разочаровал! Зря я тратил столько времени на тебя. Ты — жалкое разочарование!..

В полной тишине он направился к распахнутой двери, но у самого порога вдруг обернулся ко мне.

— Захочешь обратно, если приползешь на брюхе — так и быть приму. Но без этой души, — и ушел.

Между обещанной великой силой и лучшим другом я выбрал второго. Я был расстроен и зол, что больше не чувствую Темноту, что она тоже от меня отвернулась. Я всю жизнь хотел быть таким, как отец — и вдруг разом стал как будто обычным. Но чтобы я ни думал, о своем выборе не пожалел ни разу. А отец в тот вечер для меня умер.

“хочешь дом… отпусти ее…” — прошелестело в воздухе, словно возвращая меня в реальность.

— Увы, облом — ничего ты не получишь! — я покрепче перехватил выскальзывающую из пальцев крышку.

“отпусти ее…”

Вот же настырная.

“станешь сильнее…”

Ага, как он — чтобы повеситься потом на собственной люстре, не дожив даже до пятидесяти? Очень логично, если отпускать всех, кто дорог.

Крышка, как назло, тащилась еще медленнее, будто стала еще тяжелее.

“отпусти ее…”

— Вы оба ни черта не понимаете! — я оглядел зрачки, безразлично смотрящие в ответ. — У тебя же тут куча глаз! Почему ты такая слепая? Не видишь, что действительно важно!

“важно… что важно…” — эхом разлетелось по подвалу.

Все глаза вдруг разом уставились мне за спину, и я тоже обернулся. Словно выступив из мрака, там появилась огромная пятерня и застыла как инсталляция.

— Что, пришла помочь?

В следующий миг темные костлявые пальцы кинулись на меня и, как призрак, прошли насквозь. Тело прошила дикая боль, словно эта грабля схватилась за мой хребет.

“она или ты… выбирай…” — пронеслось в тишине, резко меняя условие.

Ручища нахраписто потянула, будто выворачивая меня всего наизнанку, пытаясь силой вырвать то, что я не хотел отдавать добровольно. Чем сильнее я упирался, тем быстрее ноги скользили по полу к каменному бортику. Наверное, решив, что так я стану сговорчивее, пятерня стремительно тащила меня к холодному бездонному колодцу.

“она или ты…”

Что дальше — сделаешь меня еще одним глазом в этих стенах?