Месть в конверте
Шрифт:
— Замечательно сказано! И емко, и точно, и предельно по сути! Но смотри, старик, жизнь не стоит на месте, времена меняются, возникают и утверждаются новые приоритеты…
— И эти новые приоритеты вынуждают подличать и пакостить?
— Трудно с тобой, Жора, очень трудно! И как только Лена столько лет терпит тебя, такого однозначного, прямолинейного…
— Ну, продолжай! Ты же ведь еще хотел добавить: примитивного!
— Оставь. Ладно. Я пойду. Будем жить дальше, будем работать. За угощение — спасибо.
Несколько минут Жаворонков тупо смотрел на захлопнувшуюся за Смирновым дверь. Потом набухал себе полный
Через несколько минут в висках заколотился какой-то болезненный метроном, знакомые и привычные предметы в кабинете начали как будто бы терять свои четкие очертания… Георгий Федорович решительно плюнул на все и, несмотря на то что была лишь середина рабочего дня, вызвал служебную машину и отправился домой отсыпаться.
Следующие несколько месяцев жизни генерал-майора Жаворонкова прошли в каком-то странном режиме. Отправившись через три-четыре дня после беседы со Смирновым на конгресс вулканологов в Токио, он по его окончании не вернулся, как это обычно практиковалось, в Москву, а полетел сопровождать симпозиум органических химиков в Аргентину. После этого последовало предписание смотаться в Австралию, затем снова в Южную Америку. Все это было непривычно, особенно после последних лет работы, когда Георгий Федорович сам определял для себя график поездок. Да и вообще подобная курьерская мельтешня по миру как-то уже и не очень сочеталась с его высоким служебным чином. Создавалось впечатление, что кто-то — и нетрудно было догадаться, кто именно, — сознательно не дает ему возможности вернуться домой. Почему? Зачем?
Но, как опытный и прожженный сверхсрочник, знающий все ходы и выходы для побегов «в самоволку», генерал Жаворонков все-таки сумел извернуться и, найдя в своем жестком расписании двухдневное окно, внезапно объявился в «конторе».
Женькины апартаменты сияли какой-то необыкновенной евро-супер-экстра отделкой, которую естественно дополняла сверхдлинноногая, сияющая ослепительно-лучезарным оскалом секретарша Люсенька.
— Георгий Федорович, с приездом! Евгений Иванович безумно занят, но я думаю, что для вас…
Чуть-чуть прикрытая каким-то подобием юбочки попка завертелась в сторону сиятельной двери, ножки при этом выписывали некие сверхсоблазнительные фигуры из области художественной гимнастики.
«Странно, я-то ее, безусловно, вижу первый раз в жизни, но моя личность, похоже, здесь хорошо знакома».
— Прошу, Георгий Федорович!
И всегда-то вальяжный и респектабельный Женька в обстановке своего нового кабинета выглядел просто неотразимо, что, впрочем, не помешало ему приветствовать появление своего старого приятеля вставанием и добросовестным рукопожатием.
— Старик! Рад тебя видеть! У меня тут дикая запарка. Получил все твои отчеты. Замечательная работа! Куда ты летишь-то завтра? В Мексику? Отлично. Вернешься — обязательно найдем время посидеть и спокойно поговорить.
Недвусмысленные пассы руками свидетельствовали о том, что аудиенция уже закончилась. «Замечательная работа?» Уж кто-кто, а Георгий Федорович прекрасно знал, что вся его деятельность последних месяцев была полной туфтой, что настоящая подготовка ко всем проводимым им мероприятиям не может базироваться на примерно-предположительных фактах, оцениваемых
зачастую на глазок. Так что его затянувшаяся командировка, безусловно, была формой отлучения от текущих московских дел. А вот цель этой акции пока что была ему не совсем ясна.Из Мексики его перекинули в Южную Африку, потом еще раз вернули на американский континент… Но вот наконец-то Европа, Прага. Учитывая тысячи преодоленных километров — можно сказать, что уже почти что Подмосковье, всего-то два — два с половиной часа лета. В отведенной ему в посольстве комнатке Жаворонков наконец-то через Интернет смог подробно ознакомиться со всеми мировыми событиями. И если мировые происшествия его не очень взволновали, то завершившийся в Москве судебный процесс над двумя физиками, осужденными за измену Родине, резанул его, что называется, по самому близкому и болезненному.
Все два с лишним часа полета до Москвы Жаворонков регулярно прикладывался к миниатюрным бутылочкам. Чехи не скупились на недорогое виски, тем более что пассажир первого класса проходил по разряду ВИП-персон.
Приемную генерала Смирнова Жаворонков преодолел в несколько шагов, почти бегом. Люсенька, пищавшая вслед: «Георгий Федорович, извините, но генерал сейчас…» — осталась далеко позади. Распахнув дверь кабинета, Георгий Федорович не вошел, а почти что влетел.
— Евгений Иванович, я пыталась объяснить… — верещала где-то там сзади не справившаяся со служебными обязанностями Люсенька…
— Все в порядке, Людочка. Оставьте нас, пожалуйста. Жора, то, что нас с тобой связывают особые давние дружеские отношения, ни для кого в управлении не секрет. И все-таки не стоит так уж вот внезапно врываться в мой кабинет. А что, если я тут в это время решил, так сказать, облагодетельствовать кого-нибудь из просительниц?
— Ты все-таки доконал этих ребят.
— Жора, я никого не «канал», как ты не слишком удачно выразился. Я, как руководитель департамента, распорядился провести серьезное дополнительное расследование. И результаты этого расследования позволили потребовать повторного судебного рассмотрения, которое и вынесло изменникам Родины суровые, но справедливые приговоры.
— Но ты же прекрасно знаешь, что все это подтасовка, что эти ребята ни в чем не виноваты!
— Жорочка, ты, я вижу, сегодня не слишком трезв. Мы поговорим об этом позже.
— Как ты мог обречь невинных людей на чуть ли не пятнадцатилетнее заключение!..
— Георгий Федорович, я убедительно прошу вас покинуть мой кабинет.
— Ты ведь не просто смазливая скотина, ты — подонок, мерзавец!..
— Генерал-майор Жаворонков, я в последний раз прошу вас немедленно избавить меня от своего присутствия. Не вынуждайте меня прибегнуть к помощи сотрудников службы безопасности.
— Ну, Женечка!..
— Катись отсюда, пьянь подзаборная!
Секунду-другую Георгий Федорович стоял, как бы оцепенев, потом резко развернулся и, четко печатая шаг, промаршировал к двери. Он был уверен, что его ни разу не шатнуло за время этого церемониального марша расставания. «Пусть неудачник плачет!» Установить, действительно ли скотина Женька пропел ему вслед свою любимую сакраментальную фразу, или она сама собой откуда-то возникла в возбужденном висковыми парами мозгу Георгия, теперь уже не представляется возможным. Да впрочем, это и не имеет никакого значения.