Месть в конверте

— Письма пришли на служебный адрес? — спросил Грязнов.

— Да, а в областной уже были предупреждены на предмет подозрительной почты, — ответил Меркулов.

— Интересно, что всем, кроме Смирнова, эти «конверты смерти» прислали на рабочий адрес, — заметил Турецкий. — А кто такая эта Левашова? Фамилия знакомая, кажется, какое-то скандальное дело за ней числилось.

— Совершенно верно, у тебя прекрасная память. Дело очень гнилое и гнусное. Это было так называемое «дело двух ученых».

— «Дело двух ученых»?

— Да, не помнишь? Жили-были в нашей просвещенной стране двое ученых мужей: один в Москве, а другой в Новосибирске, в знаменитом Академгородке. Звали их Валентин Давыдов и Игорь Суворов, оба по специальности — физики, только Давыдов — это сибиряк — был старше, уже за пятьдесят, а Суворов — моложе, меньше сорока. Занимались они важным и интересным делом: изучали сплавы и сверхпластичность металлов. Давыдов заведовал кафедрой — там, у себя в Академгородке, а Суворов работал в одном НИИ у нас, в Москве, был он эсэнэсом — старшим научным сотрудником.

Дело свое и свои металлы физики безумно любили, работа у них спорилась, оба были одержимыми, настоящими трудоголиками и мечтали в жизни только об одном: ухватить наконец за хвост эту вечно ускользающую научную истину и, таким образом, принести пользу людям. Своей стране. Родине.

Проблема была только в том, что у Родины не находилось денег на исследования наших физиков. А ученый так уж устроен: не исследовать не может. Известно, например, что зубы у лошадей растут всю жизнь: если лошадь перестанет жевать, то и они перестанут стачиваться и, продолжая расти, пробьют ей верхнюю челюсть и вопьются в конце концов в мозг. То же самое и с научным экспериментатором: если не давать ему проводить испытания, то у него что-то такое отрастет и вопьется в мозг — и в результате он просто погибнет.

Поэтому когда некая корейская фирма предложила Валентину Даниловичу Давыдову профинансировать его исследования, то он с радостью согласился. Приблизительно в это же время он познакомился с молодым столичным коллегой, Игорем Петровичем Суворовым, и вовлек его в свой проект, объединив таким образом одной идеей два исследовательских института и корейскую фирму-партнера.

Сначала все шло преотлично: исследования давали интересные результаты, корейцы были довольны, а уж ученые тем паче. А потом началось нечто странное.

Сначала Давыдова вызвали в местное отделение ФСБ, где вежливый полковник в сером же штатском костюме мягко указал ему на тот факт, что не следует российскому ученому так вот уж злоупотреблять контактами с иностранцами.

Потом его вызвали снова, на сей раз уже не к полковнику, а к генералу, и не к местному, а приезжему из Москвы. Генерал повторил практически все то же самое, что говорил до него полковник, но бросилось в глаза, что он был как-то необыкновенно грустен.

Впрочем, Давыдов не особенно волновался. Можно даже сказать, что он не принял это двойное предупреждение всерьез: ему ведь явно нечего было беспокоиться. Он не имел допуска ни к какой секретности, все его опыты были абсолютно открытыми, вся информация, которую он передавал корейцам, была уже ранее опубликована в отечественных научных журналах. Чего же тут тревожиться? Слава богу, времена уже не те, и черный ворон не рыщет по ночам по безлюдным улицам, и его будущие жертвы не сушат в дорогу сухари.

Одним словом, арест явился для исследователя полнейшей неожиданностью. Как? За что? Его?! И сейчас?!

А между тем ему инкриминировалось абсолютно нешуточное дело: измена Родине путем передачи секретной информации.

Вновь приезжал грустный генерал из Москвы, встречался с арестантом и, казалось, хотел что-то сказать между строк… но молчал. А следом за ним появился другой генерал, «злой» — начальник грустного. Этот кричал на ученого, называл его «сукой» и на «ты» и обещал «вкатить по полной».

Потом был процесс, на котором областной суд Новосибирской области вынес оправдательный вердикт. Действительно, информация, являвшаяся предметом обмена русских ученых с корейскими партнерами, не была секретной. В зале суда мелькнул седоватый профиль «грустного» генерала из ФСБ; Давыдову показалось, что он пытался ему подмигнуть.

На какое-то время про ученых забыли, а спустя примерно полгода внезапно арестовали московского коллегу — Игоря Суворова. Давыдов полетел в Москву, чтоб быть ближе к месту событий; там-то его и «взяли». Таким образом, второй процесс проходил уже в Москве, над обоими учеными вместе, и вела это дело судья Левашова-Анисина Лариса Вячеславовна. А государственным обвинителем выступил Николай Петрович Кокушкин.

Странное это было дело, очень странное. Во-первых, повторное обвинение по делу, по которому ранее уже был вынесен оправдательный вердикт. Во-вторых, адвокату ученых практически не давали подступиться к делу. В-третьих, шли какие-то странные игры с составом присяжных, в результате чего жюри оказалось полностью подконтрольным — кому? Не нужно особенно гадать.

В процессе следствия по делу несколько раз появлялся «злой» генерал, впрочем, теперь он уже не кричал, а говорил что-то типа «поделом его» и вполголоса напевал оперные арии, в частности «Что наша жизнь? Игра!». «Грустный» генерал более уже не приходил.

А тем временем история двух ученых постепенно приобрела широкий общественный и даже международный резонанс. Оживились правозащитники. Елена Георгиевна Боннер дала интервью радио «Свобода». Высказались по поводу позорного судилища Буковский по телефону из Лондона и Щаранский по телефону из Иерусалима. Даже сам Солженицын уделил несколько минут этой актуальной проблеме. Радио «Эхо Москвы» — совместно с RTVI — открыло горячую линию, в Интернете появился сайт в поддержку Давыдова и Суворова. И все это совершенно не помогло! Суд присяжных вынес свой окончательный и беспощадный вердикт, и гласил этот вердикт вот что: 14 лет строгого режима Валентину Даниловичу Давыдову как идейному организатору измены Родине и 12 лет Игорю Петровичу Суворову.

— Какая невеселая сказка! Да, теперь я вспомнил это дело, — проговорил Турецкий. — Это гнусное дело. Откровенно говоря, от таких историй пропадает вообще всяческое желание…

— Но тем не менее здесь есть о чем задуматься.

— Что ты имеешь в виду? Месть? Родственники ученых захотели отомстить фээсбэшникам? Как-то это не вполне правдоподобно…

— Все может быть, — нахмурился Меркулов. — Я ничего не имею права исключить.

— Да, ты прав, конечно. Попробуем порыть немного в этом направлении. Вот что, пожалуй, пусть Володька Поремский пообщается с семьями ученых. Хватит дурака валять.

В момент, когда зазвонил телефон, Владимир Поремский вдыхал пьянящий аромат и думал о прекрасном. Он любил все красивое, а особенно красивых девушек — и вот именно с одной из них он и собирался сегодня на свидание, пользуясь неожиданно выдавшимся свободным вечером. Ну а поскольку являться на свидание без цветов невозможно, он отправился в цветочный магазин, где моментально опьянел от запахов, буйства красок и разнообразия.

Почему-то вспомнилась юность и первые ухаживания. «Где мои семнадцать лет?» Тогда, помнится, элементарные гвоздики и те были проблемой. А уж как чахло они выглядели… Нет, конечно, на рынке у небритых восточных людей было и покрасивее и поразнообразнее, но все равно до нынешнего раздолья далеко! Капитализм, понимаешь!