Месть
Шрифт:
— Все сделаю. Как насчет сегодняшнего вечера?
— Сейчас я не могу говорить. Я обещаю, что все расскажу тебе позже. Пожалуйста, прикрой меня.
— Ты что-нибудь слышала об Аттенберге?
Аттенберг был главным судьей уголовного суда, ему было под семьдесят. Однажды он признал незаконным допрос Лили какого-то свидетеля, и с тех пор они находились не в лучших отношениях.
— Ты расскажешь мне об этом завтра. — Она собралась повесить трубку.
Но он продолжал:
— Аттенберг умер. Старик скончался вчера от сердечного приступа. Я сегодня чуть свет примчался на работу и сразу отправился к Батлеру.
Лили затаила дыхание и прижалась к кухонному столу. Она была не в силах ничего ответить.
— Ты меня слышишь? — Он говорил приглушенным заговорщическим тоном. — Они думают, не назначить ли тебя на эту должность, Лили. Можешь верить или не верить, но Батлер спрашивал мое мнение на этот счет. Они хотят назначить на образовавшуюся вакансию женщину, стало быть, речь идет либо о тебе, либо о Кэрол Абрамс. Возможно, сегодня тебе будет звонить губернатор. Будь я на твоем месте, я бы приехал, невзирая ни на какие обстоятельства. Если ты, конечно, не умираешь. — Он рассмеялся.
— Или не произошло еще чего-нибудь. — Она не отдавала себе отчета в своих словах. Ее мысли были в таком беспорядке, что она вообще потеряла способность думать и путалась в словах. — Сегодня ночью мою дочь и меня изнасиловали, угрожая ножом. Мы сейчас поедем в госпиталь на судебно-медицинскую экспертизу.
— Господи, почему ты мне сразу этого не сказала? Вы не ранены? Где ты? Я сейчас же приеду…
— Они и теперь могут предложить мне место верховного судьи штата? — спросила она, голос отказывался повиноваться ей. Растягивая спираль телефонного провода, она подошла к мойке и несколько раз ополоснула лицо холодной водой.
— Мне так жаль, что это случилось, Лили. Очень жаль.
— Ричард, ты можешь ответить мне прямо? Они будут рассматривать мою кандидатуру, зная, что меня изнасиловали?
— Они будут рассматривать твою кандидатуру в любом случае, но ты же сама знаешь, что происшедшее может создать определенные проблемы. Пожалуй, они отклонят твою кандидатуру. Верховный судья не может быть пристрастным, поэтому все сексуальные преступления придется рассматривать другим судьям. — Его голос звучал мягко и нежно. — Меня больше волнуешь ты, а не твое назначение, Лили. Ты можешь говорить? Расскажи мне, что случилось.
— Ты же понимаешь, что я лишилась того места, которое занимаю сейчас. Почему ты не говоришь мне об этом? У нас в отделе три-четыре юриста и два отставных судьи рассматривают эти дела. Все они ни черта не смыслят в новом законодательстве, касающемся сексуальных преступлений. Но какой толк от меня, если я неспособна беспристрастно расследовать эти дела? Мы же утонем в публичных слушаниях. — Она помолчала, со свистом втягивая в себя воздух. — Я конченый человек.
Он заговорил успокоительным тоном.
— Не дергайся. Подожди и тогда ты увидишь, что произойдет. Я думаю, ты не станешь возражать, если я дам Батлеру несколько советов относительно твоего состояния, а то начнутся звонки, суматоха и путаница…
— Скажи им, что меня изнасиловали, — произнесла она упавшим голосом, — и еще скажи, что я заявляю самоотвод, даже если они решат остановиться на мне. Нет никакого резона так насиловать обстоятельства. Все равно ничего не выйдет. Я не хочу такого назначения. —
Кровь. Она видела кровь. Место действия залито кровью. Она представила себе место преступления, залитое кровью, и с трудом избавилась от этого видения. «Пусть они назначат Абрамс, — щеголеватую и совершенную Абрамс, — подумала она. — На белых руках Кэрол нет крови».— Когда мы увидимся? — спросил он. — Я приеду прямо сейчас, если ты позволишь.
— Нет, — возразила она, — это невозможно. Я нахожусь дома с мужем. Закончи, пожалуйста, мои дела, прошу тебя. Если ты хочешь помочь мне, сделай это. Я позвоню тебе позже.
Повесив трубку, она постаралась привести в порядок мысли и собрать в кулак волю. Она побежала в спальню и с облегчением обнаружила, что дверь ванны закрыта и из-за нее доносится шум воды. Черная краска все еще оставалась на номере машины и при дневном свете ее грубая подделка несомненно станет сразу заметна. Она взяла бутылку растворителя лака и пошла в гараж, прихватив рулон бумажных полотенец.
Не успела Лили подойти к машине, как открылась дверь и в гараж спустилась Шейна. Не заметив ее, Лили опустилась на колени перед «хондой» и начала полотенцами стирать с номера следы маркера. Шейна, шмыгая носом, приблизилась к матери. В глазах ее появилось озадаченное выражение.
— Что ты делаешь? — спросила она.
Лили не нашлась, что ответить.
— Ничего. Ты готова? Папа собрался?
Она скомкала испачканные полотенца и бросила их в мусорный ящик в углу гаража.
Однако Шейна была упрямо настойчивой.
— Чем это пахнет? Что ты делаешь?
Шейна надела джинсы и светло-голубую блузку, глаза ее испуганно бегали из стороны в сторону, словно она ждала, что вот сейчас из темноты гаража на нее кто-то бросится.
— Поехали. Иди поторопи папу. Это будет недолго. Потом, когда мы вернемся, ты сможешь как следует выспаться. Нам дадут каких-нибудь таблеток, чтобы мы успокоились. — Шейна пошла в дом, Лили последовала за ней. На кухне они остановились и Лили крепко обняла дочь. — Ты ничего не хочешь сказать о том, что случилось сегодня ночью? Я имею в виду, не хочешь ли ты о чем-нибудь спросить меня? Как ты себя чувствуешь?
— Не знаю. Чувствую себя грязной, вонючей, уставшей и испуганной. И все время думаю, что он вернется, найдет нас и сделает то же самое.
В соседнем дворе кто-то подстригал траву; звук косилки раздражал, он действовал им на нервы не потому, что был слишком громким, нет, звук был нормальным, это их нервы были не в порядке. В школе сейчас перемена, и дети, смеясь и хлопая дверями, носятся по коридорам. В суде перерыв, присяжные, судьи, адвокаты и прокуроры кинулись в буфет съесть бутерброд и выпить по чашечке кофе.
— Он не вернется, поверь мне, пожалуйста. Я знаю этот тип людей. Он очень боится ареста. Сейчас он, наверное, в сотнях миль отсюда. И потом, радость моя, он же не знает, где мы живем. Он же не знает адрес нашего дома.
— А в фильмах злодеи всегда возвращаются. Даже когда все думают, что они убиты, они все равно возвращаются. — Шейна в испуге начала грызть ногти. Вошел Джон и попытался обнять дочь, но она отпрянула, неестественно выпрямив спину и прижав к бокам руки.
— Я выеду из гаража на джипе, — сказал он мягко. Видно было, что он задет отчужденностью Шейны. Он, видимо, был неспособен понять, что сейчас чувствует его дочь.