Месть

— Я терпеть не могу, когда он прикасается ко мне своими старыми противными руками.

Мать взяла ее за плечи, повернула спиной к себе и подтолкнула к ванной комнате, давая понять, что разговор окончен.

— Он просто очень стар, Лили. Ты должна пожалеть его. Он так тебя любит. Ты для него все. Ты его маленький ангел-хранитель. Да потом тебе же очень нравится, когда он покупает тебе одежду, кукол и пони. А теперь иди и переоденься.

Каждый год, когда ее чемоданы были уложены и все было готово к отъезду, она приходила в ужас от собранных чемоданов и коробок. Она чувствовала себя так, словно ее саму уложили в эти чемоданы и отправили к старому кукловоду, который будет делать с ней все, что захочет, будет совать свои руки в ее тело, и она будет исполнять любое его желание, как кукла, которая не имеет ни голоса, ни выбора, потому что, что бы она ни сказала, ее все равно никто не услышит. Лили знала, что, когда кукловоды наиграются своими куклами, они складывают их в ящик и закрывают крышку, а бедные куклы плачут.

Когда она в следующий раз неуважительно отозвалась о дедушке, мать взяла ремень и немилосердно отхлестала ее так, что на длинных тонких ногах Лили остались красные рубцы. Она больше никогда не говорила о нем плохо. Когда Лили исполнилось тринадцать лет, он умер от тяжелого инфаркта. На похороны она надела свое лучшее платье, одно из тех, которые он преподнес ей в подарок за свое рукоблудство. Она так тщательно завила и расчесала свои волосы, словно эти похороны были днем ее рождения. Она шла за открытым гробом рядом с истерически рыдающей матерью и торжественно-печальным отцом, время от времени поглаживая свои завитые шелковистые волосы. Вглядываясь в восковое лицо деда, она крепко держалась пальцами за край гроба. Это была трагическая и трогательная сцена, за которой с волнением наблюдали все присутствовавшие в церкви люди. Их было несколько сотен, тех, кто пришел проститься с великим человеком.

— Вот теперь и тебя положили в коробку, — шептала она и улыбалась. — И я уверена, что ты заплачешь, когда заколотят крышку гроба и закроют ящик, в котором ты лежишь.

Несколько дней спустя, когда дома никого не было, она собрала все без исключения вещи, которые он ей дарил, и отнесла их в мусорный ящик в саду. Она побросала туда так много платьев и юбок, что ей пришлось забраться в ящик с ногами и утрамбовать весь этот хлам, чтобы он поместился в контейнер. Потом она принесла охапку туфель, лент для волос, старых кукол, брошек и браслетов, швырнула их в общую кучу и с металлическим звоном, который придал ее действиям законченность, захлопнула крышку цинкового ящика.

И вот сейчас, когда она сидела на кухонном полу, в ее ушах явственно звучал этот металлический звон. Потом она поняла, что это надрывается дверной звонок. Приехала бригада экспертов. Было четыре часа. Она ждала их больше часа. Когда они собрали необходимые улики и уехали, ее охватило неудержимое желание позвонить в Окснард и узнать, умер ли насильник. Она с трудом удержалась от этого безумного желания, понимая, что узнает все из местных телевизионных новостей.

Ее мысли обратились к делам, которыми она занималась в прошлом, она стала вспоминать судебные правила, касающиеся отягчающих и смягчающих обстоятельств, которые влияли на суровость приговора. Лили вспоминала, испытывал ли обвиняемый раскаяние в содеянном? Она вспомнила дни, когда яростно настаивала в суде на вынесении максимального по строгости приговора, ссылаясь на упорство и отсутствие раскаяния у преступника. При этом она указывала на обвиняемого своим всемогущим перстом, упирая на то, что при всех самых ужасных обстоятельствах преступления лица обвиняемых оставались совершенно безучастными и бесстрастными, на них, как правило, не было и следов раскаяния. Теперь-то она понимала, что отсутствие раскаяния было не чем иным, как внутренним нежеланием признавать себя виновным. Только теперь Лили полностью осознала, что она сделала. Нож был приставлен к ее горлу и щекотал ее кожу. По глазам насильника было ясно, что он готов пустить оружие в ход и лишить жизни ее и Шейну. Лили хорошо изучила этот беспощадный взгляд, увидев его в зеркале заднего вида своей машины — это был ее собственный взгляд. Выражение ее глаз не допускало двусмысленного толкования, она была готова совершить убийство. И это беспощадное выражение оставалось в ее глазах, пока она ехала в Окснард.

Она позвонила Батлеру. Секретарша сказала, что начальник на совещании, которое должно с минуты на минуту закончиться.

— Обратитесь к нему от моего имени прямо сейчас. Это очень важно.

Скоро раздался голос Батлера.

— Лили, подождите минутку.

В трубке телефона зазвучали незнакомые мужские голоса, видимо, шло селекторное совещание.

— Отлично, значит, завтра в десять.

Он обратился к ней. Он пытался утешить ее самими интонациями своего голоса, который звучал проникновенно.

— Это такой удар, Лили, это такой удар… Искренне сочувствую. Что с вашей дочерью? Как она себя чувствует?

— Она чувствует себя соответственно полученной травме. — Лили глубоко и хрипло вздохнула и продолжила: — Мне бы хотелось поговорить с вами лично, Пол. Я могу приехать через сорок пять минут, если вы согласны меня подождать.

— Можете не спешить. Я подожду.

Она пошла в душ, пустила самую горячую воду, ванная наполнилась клубами пара. Горячая вода ошпарила ее икры, и она подпрыгнула от ожога, ступив в ванну, и едва не потеряла равновесие. Вода тяжелыми струями обрушивалась на ее голову, стекая с кончика носа. Все ее тело ныло, она чувствовала себя так, словно ее хорошенько избили. Упершись руками в холодный кафель, она вдруг поняла, что плачет, просто текущая вода смывала с лица слезы.

— Почему? Почему? Почему? — кричала она. При каждом слове Лили била ладонями по кафельной стене, пока ее руки не покраснели и в них не появилось жжение. — Что я такого сделала, что на меня валятся все эти напасти? Неужели я их заслужила? — Она продолжала колотить по стене, пока боль в запястьях не стала невыносимой. Это остановило ее.

Лили вышла из ванной и тщательно наложила на лицо макияж. Это была ее защитная маска. Она хотела показаться Батлеру точно такой, какой была всегда. «Ничего не изменилось, — сказала она себе. — Не произошло ровным счетом никаких изменений».

В лифте было полно уходящих с работы людей. Лили улыбалась и механически отвечала на приветствия. Девушка-вахтер пропустила ее через контрольный вход.

— Как вы себя чувствуете? — вежливо спросила она.

Голова Лили непроизвольно дернулась. Господи, как же много народу посвящено в ее дела. Все всё знали. Правда, в следующий момент она поняла, что девушка-вахтер просто посчитала, что Лили заболела. Должно же быть какое-то объяснение для сотрудников, почему она целый день отсутствовала на службе.

— Небольшое недомогание. Должно быть, подхватила какой-то желудочный вирус, — сказала Лили, приложив руки к животу. Она остановилась в архиве, сотрудники которого уже ушли домой, и бросила в корзинку папку с делом Эрнандеса. По пути к начальнику она сделала ксерокопию с полицейского рапорта.

Секретарша Батлера тоже уже ушла, и Лили прошла прямо в его большой просторный кабинет. Кабинет Батлера, в отличие от других помещений отдела, освещался не люминесцентными лампами, а обычными лампами накаливания. От этого мирного освещения кабинет походил на библиотеку частного дома.

Батлер встал и, обойдя стол, направился к ней, протянув вперед обе руки.

— Милая моя, — сказал он, коротко обняв ее и слегка прижав к себе. — Садитесь. Садитесь и рассказывайте.

Он рукой показал ей на кожаное кресло с высокой спинкой, а сам не стал садиться за свой стол, а устроился в кресле рядом, ожидая, когда она заговорит.

— Мне нечего особенно рассказывать, Пол, — тихо проговорила она, пытаясь держать себя в руках. — Кажется, я оставила открытой входную дверь, он проник в дом и, схватив меня, натянул мне на голову ночную рубашку. Он был вооружен ножом. Он заставил нас лечь с ним в постель, принудил меня к оральному половому акту и изнасиловал мою дочь. — При упоминании Шейны, Лили глубоко вздохнула и теснее прижалась к спинке кресла. — Его спугнул раздавшийся неподалеку рев полицейской сирены.

— Но где в это время был ваш муж?

— Мы расстались с мужем неделю назад. Я сняла дом в Вентуре, неподалеку отсюда.

Батлер сдвинул брови и сжал рот.

— Вы когда-нибудь раньше видели этого человека? Может быть, вы выступали обвинителем по его делу?

— Нет, раньше я никогда его не видела. До того, как я вернулась домой, Шейна ждала меня на крыльце. Может быть, он видел ее и решил вернуться позже. Кто может это знать? Однако можно с уверенностью сказать, что он пришел с целью изнасилования. Не думаю, что в его намерения входило ограбление. Нет, точно, не входило.