Место назначения неизвестно (др. перевод)

– Точка невозврата, – негромко произнес он. – Для всех нас, я полагаю.

Доктор Баррон так же негромко сказал:

– Вы все еще сохраняете мужество, мадам, или вам сейчас хочется броситься следом за своей американской знакомой, вместе с ней залезть в самолет и вернуться – вернуться в мир, который вы покинули?

– Даже если бы я этого хотела – позволят ли мне? – спросила Хилари.

Француз пожал плечами.

– Кто знает?

– Окликнуть ее? – предложил Энди Питерс.

– Конечно, нет, – резко ответила Хилари.

– Здесь нет места для слабых женщин, – презрительно бросила Хельга Нидхайм.

– Она не слабая, – тихо, но твердо возразил доктор Баррон, – она просто задает себе вопросы, как любая разумная женщина.

Слово «разумная» он подчеркнул, словно пытаясь укорить немку. Однако на нее его тон не произвел ни малейшего впечатления. Она презирала всех французов и была счастлива уверенностью в собственном превосходстве.

Эрикссон произнес высоким взволнованным голосом:

– Когда кто-то наконец достиг свободы, станет ли он стремиться вернуться назад?

– Но если невозможно вернуться назад или выбрать возвращение – это не свобода! – ответила Хилари.

Один из слуг подошел к ним и сказал:

– Будьте добры, машины ждут вас.

Они вышли из здания через противоположную дверь. Там стояли два «Кадиллака» с водителями, одетыми в униформу. Хилари заявила, что предпочитает сидеть впереди, рядом с шофером, – она объяснила, что на заднем сиденье такой большой машины ее может укачать в дороге. Это объяснение, похоже, восприняли с пониманием. Пока они ехали, Хилари время от времени затевала разговор ни о чем. Погода, великолепие машины… Она довольно бегло и хорошо говорила по-французски, и шофер с готовностью отвечал ей. Его поведение было вполне естественным и непринужденным.

– Сколько времени займет дорога? – осведомилась Хилари.

– От аэродрома до больницы примерно два часа езды, мадам.

Эти слова застали Хилари врасплох, вызвав слабое неприятное ощущение. Она почти бездумно отметила, что во время пребывания в доме у аэродрома Хельга Нидхайм переоделась в халат, похожий на облачение больничной медсестры. Это вполне соответствовало только что услышанному.

– Расскажите мне о больнице, – попросила Хилари водителя.

Тот с энтузиазмом ответил:

– О, мадам, она великолепна. Оборудование – самое современное в мире. Множество врачей приезжают сюда посмотреть, а когда уезжают, то в один голос хвалят больницу. Так замечательно, что ее построили здесь для блага всего человечества…

– Так и должно быть, – произнесла Хилари. – Да, конечно, так и должно быть.

– Эти несчастные, – продолжал шофер, – в прошлом их посылали влачить жалкое существование на отдаленный остров. Но сейчас, благодаря новым открытиям доктора Колини, излечивается изрядное их количество. Даже те, у кого все зашло очень далеко.

– Мне кажется, это слишком отдаленное место для больницы, – заметила Хилари.

– О да, мадам, но оно и должно находиться подальше от всего, учитывая обстоятельства. На этом настаивали власти. Однако здесь чистый, замечательный воздух… Смотрите, мадам, теперь вы можете видеть, куда мы едем.

Он указал вперед. Они подъезжали к первым отрогам горного хребта. На склоне горы было возведено длинное ослепительно-белое здание.

– Великое достижение – построить здесь такой дом, – сказал шофер. – Должно быть, это стоило фантастических денег, и мы в большом долгу, мадам, перед богатыми филантропами со всего мира. Они – не то, что правительства, которые всё норовят сделать подешевле. Здесь деньги текли рекой. Говорят, наш покровитель – один из самых богатых людей в мире. И поистине, здесь он добился великих успехов в облегчении людских страданий.

Он повел машину вверх по извилистой дороге. Наконец они затормозили у огромных ворот, сделанных из железных прутьев.

– Здесь вам придется сойти, мадам, – указал шофер. – Машинам не разрешается проезжать в ворота. Гараж находится в километре отсюда.

Путешественники вышли из автомобиля. На воротах висел большой колокол, но прежде чем они коснулись его, ворота медленно отворились. Человек в белом одеянии с улыбкой на смуглом лице поклонился новоприбывшим и жестом пригласил их войти. Они прошли в ворота. По одну сторону от дорожки, за высокой оградой с колючей проволокой, располагалась большая площадка, где туда-сюда расхаживали какие-то люди. Когда те повернулись, чтобы посмотреть на приезжих, Хилари задохнулась, потрясенная.

– Но это же прокаженные! – воскликнула она. – Прокаженные!

Холодная дрожь ужаса пробежала по ее телу.

Глава 11

Ворота лепрозория закрылись за путешественниками с металлическим лязгом. Этот звук отдался в сознании Хилари, словно ужасная финальная нота. Казалось, он возглашал: «Оставь надежду всяк сюда входящий…» [18] . «Это конец, – подумала женщина, – окончательный финал…» Отныне все пути к отступлению были отрезаны.

18

Строка из «Божественной комедии» Данте Алигьери – надпись над вратами Ада.

Теперь она была одна среди врагов, и через несколько минут ее, несомненно, ждали разоблачение и провал. Хилари предполагала, что подсознательно знала об этом с самого начала, но непобедимый оптимизм, свойственный человеческому духу, некая настойчивая вера в то, что человеческое «я» будет существовать вечно, не давал ей осознать этот факт. Помнится, в Касабланке она спросила у Джессопа: «Что случится, когда я доберусь до Тома Беттертона?» – и он мрачно ответил, что именно этот момент будет самым опасным. И добавил, что надеется на появление к тому моменту возможности защитить ее. Но сейчас Хилари понимала, что эти надежды не оправдались. Если «мисс Хетерингтон» была агентом, на которого и полагался Джессоп, то ее переиграли вчистую, так, что ей оставалось только признать свое поражение в Марракеше. Но в любом случае что бы смогла поделать мисс Хетерингтон?

Группа путешественников прибыла в место, откуда не возвращаются. Хилари играла со смертью – и проиграла. Но теперь она знала, что предсказания Джессопа оказались верными. Она больше не хотела умереть. Она хотела жить. Жажда жизни вернулась к ней в полной своей мощи. Хилари теперь думала о Найджеле и о могилке Бренды с грустью и горечью, но больше не ощущала того холодного безжизненного отчаяния, которое побуждало ее искать забвения в смерти. Она думала: «Я снова жива, я обрела здравый рассудок и целостность… но сейчас я словно крыса, попавшая в ловушку. Если бы только был какой-нибудь способ выбраться…»

Не то чтобы она не думала об этой проблеме. Думала, конечно же. Но ей, так или иначе, казалось, что едва она встретится с Беттертоном, выхода уже не будет… Беттертон, несомненно, скажет: «Но это не моя жена!» И это будет окончательным приговором. Направленные на нее взгляды… осознание того, что среди них находится шпионка…

И какое другое решение можно отыскать? А если, допустим, сделать ход первой? Предположим, прежде чем Том Беттертон успеет вымолвить хоть слово, она закричит: «Кто вы? Вы не мой муж!» Если она достаточно убедительно сможет сыграть негодование, потрясение, ужас – сможет ли это вызвать у них сомнения? Сомнения в том, действительно ли Беттертон тот, чье имя он носит, – или же это какой-то другой ученый, присланный, чтобы играть его роль? Другими словами, шпион. Но если они поверят в это, то Беттертона ждет наказание! «Но если Беттертон действительно предатель, – в изнеможении думала Хилари, чувствуя, как мысли мечутся в замкнутом кругу, – если он с готовностью продал им тайны своей страны, не будет ли это наказание для него справедливой мерой? Как же трудно оценивать чью-то лояльность – да и вообще давать оценку, людям ли, событиям ли…» В любом случае следовало попытаться это сделать – посеять сомнения.