Место явки - стальная комната

Вокруг него идет непрерывная борьба интересов, честолюбий, идей. Борьба, которая понимается автором и театром в конечно счете, как социальная борьба. Поражает ощущение мелкой суетности вокруг гиганта, но понимаешь как-то особенно наглядно и то, что все эти противоборствующие и противоречивые силы, воплощенные в людях, — отражение его же, Толстого, внутренних, гигантских противоречий.

Не все люди из его окружения рельефно прописаны и автором и театром, и не всегда включены они в динамическое сценическое действие. Если интересно и, мне кажется, верно даны в спектакле Софья Андреевна (артистка Н.Надеждина) Лев Львович (артист В.Корнилин), Сергей Львович (артист Ф. Степун), то, к сожалению, мелок Чертков, фигура исторически крупная и значительная в трагическом конфликте Толстого.

В пьесе нет положений, которые не случились бы на самом деле в тот год в Ясной Поляне. В ней почти не произносят текстов, которые так или иначе не были бы произнесены или написаны, и эта ее твердая документальная основа несет ту информационность, которая, по моему убеждению, необходима зрителю, начинающему осваивать в законах театра трагедию Толстого, его одиссею…

«Комсомольская правда». 15 сентября 1973 г.

ЯСНОПОЛЯНЦЫ В ПАРТЕРЕ

Вечер после премьеры сложился в Омске не просто. Впрочем, о нем достаточно подробно рассказано во вступительной главе — «Почему появилась эта книга?», к ней и отсылаю.

А ровно через год, в следующую весну, Омский драматический театр приехал на гастроли в Москву. Привезли самое лучшее, что имели в репертуаре, самое приметное, в том числе и «Ясную Поляну». Омская драма вообще славилась тем, что, не очень оглядываясь на столицу, весьма удачно творила собственный репертуар. В свое время критика хорошо приняла их спектакль о Карбышеве, пьеса для которого создавалась в стенах театра, а о «Солдатской вдове» местного журналиста Анкилова и говорить не приходится, тогда дело увенчалось даже Государственной премией. В данном же случае журнал «Театральная жизнь», говоря о гастролях омичей, отмечал: «Новое для Москвы название и «Ясная Поляна» Д.Орлова».

Как известно, Москва слезам не верит и шуток шутить не любит. Экзамен в Москве — дело ответственное. Мне опять стало страшно. Одно дело, когда столица слышит или читает о театральном триумфе, случившемся где-то в далекой Сибири, другое, когда все все увидят собственными глазами. Оценка может оказаться самой непредсказуемой. Здесь и друзья тебя смотрят, и ожидающие провала недруги, и критика сбегается, и вообще вся театральная общественность подтягивается. Но есть еще и обыкновенные зрители, которые за предложенное зрелище заплатят свои кровные. Если им не понравится, они вообще вольны покинуть зал в антракте. А то и раньше. И всем, кто придет, абсолютно нет никакого дела до авторского самолюбия и авторских страхов.

Гастроли сибиряков проходили на сцене театра имени Моссовета. Самый центр города, престижнейшая площадка. «Ясную Поляну» предполагалось сыграть четыре раза.

Продолжая оставаться в состоянии легкого умопомрачения, я стал обзванивать и приглашать всех знакомых, кто связан с прессой (вдруг напишут!), просто знакомых, позвал, конечно, своих мудрых и обаятельных помощниц — музейных дам с Пречистенки, обеспечил посадочными местами всех друзей и родственников.

Мысль связаться с Ясной Поляной, с реальной, с той, что под Тулой, отогнал сразу. Зачем рисковать? До меня дошел слух, что именно они забраковали «Возвращение на круги своя» Иона Друцэ. Зачем было и мне подставляться, да еще добровольно? Хорошо, что они далеко — и перестал о них думать.

И напрасно. Я ведь оказался в роли страуса, который от страха голову в песок спрятал, да был со всех сторон виден. Ведь уже полгода прошло, как пьеса «Ясная Поляна» была опубликована в журнале «Театр»! Любой, кто пожелает, мог ее не просто прочитать, а досконально изучить. И вынести суждение. Я не учел, что в Ясной Поляне тоже читать умеют, а уж то, что написано о Толстом, читают обязательно…

Итак, мы с Аленой встречаем у входа гостей, вручаем контрамарки, но, как это всегда бывает, кто-то заявляется без предупреждения. Тогда я мечусь по фойе, ловлю администраторов, и кое-как очередного гостя устраиваем. Появляется следующий, усаживаем и его. Наконец, зал забит под завязку. Фойе пустеет, звенит второй звонок, со всеми, кажется, разобрались, усадили, можно перевести дух.

И тут вижу: приближается группа симпатичных молодых людей, человек семь-десять, и один из них, видимо, лидер, меня спрашивает: «Вы автор?» Да, отвечаю, автор. «Здравствуйте! — слышу в ответ. — Мы из Ясной Поляны. Нам негде сесть».

Они приехали! Без всякого приглашения…

Выше я говорил, что пьеса моя содержала в себе некий креатив относительно трактовки отдельных персон, участвовавших в яснополянской коллизии. Это новое могло не понравиться старшему поколению тех, кто занимался толстовской проблематикой. Как написал Свободин, новые оценки не могли появиться, пока «многие люди, принимавшие участие в самом житейском аспекте драмы, были живы». Поэтому моя реакция на просьбу молодых яснополянцев усадить, показалась им, видимо, странной:

— Как хорошо, что вы молодые!

Они поняли по-своему:

— А старики уже сидят. В центре зала.

Надо ли говорить, что и молодежь мы усадили, кого как, некоторых на приставные стулья.

Весь антракт я дежурил в нижнем фойе: уйдет кто-нибудь? Не ушел никто.

Когда Щеголев закончил монолог, я «зарядился» в кулисе: вдруг станут вызывать автора — надо быть поблизости.

Так и произошло: вызвали! Вышел.

Я стоял вместе с актерами и не верил своим глазам: зал аплодировал стоя.

А затем произошло нечто вообще невероятное. На сцену цепочкой, переступая через рампу, стали выходить те самые молодые яснополянцы, которые нагрянули в фойе перед началом. Перед собой они торжественно несли большую корзину с цветами. Корзину они поставили как раз передо мной. Помню, в голове мелькнула вполне редакторская мысль: надо было бы поставить перед Щеголевым. Чтобы как-то поправить дело, демонстративно обнимаю Александра Ивановича, а он ответно обнимает меня. И без того бурные аплодисменты удваиваются.

Дальше вижу, молодой лидер яснополянской делегации выходит вперед и поднимает руку, призывая зал к тишине. И далее он произносит приветственную, благодарственную речь, расхваливает спектакль, исполнителя роли Толстого и, в это вообще было трудно поверить, — пьесу!

Обычно во время премьерных поклонов речей не произносят. Но в тот вечер все было необычно.

Спустя сутки, кажется, я осознал, что корзину просто так, как фокусник из рукава, не достанешь. Заготовлять ее надо заранее, а, значит, еще не видя спектакля, то есть не имея возможности его оценить. Значит, корзина адресовалась пьесе, которую они прочитали в журнале!

Позже отправил в Ясную Поляну объемистую бандероль. В ней была изданная пьеса, пачка фотографий с омского спектакля, афиши и программки. Не пожалел даже большой фотографии Щеголева в гриме Толстого с его автографом: «Дорогому Далю, но близкому другу и автору от признательного артиста, которому досталась такая огромная радость».

Не пожалел, потому что уверен: зримые напоминания о первом исполнителе роли Льва Толстого на русской сцене должны храниться в музее. Чтобы знали люди и помнили.