Между ангелом и бесом

— Молчи, охальник,— свистящим шепотом ска­зала женщина.

Она поставила корзину и, расстелив прямо на земле салфетку, принялась выкладывать на нее про­дукты: увесистый кусок вареного мяса, несколько картофелин, горку пирогов, пучок зелени, краюху хлеба и в последнюю очередь маленькую желтую репку.

— Маманя,— заныл парень,— вы опять! Я же чес­нока просил. Вампиры прям извели совсем, все с разговорами лезут, спать не дают по ночам! А вы — репку...

— Молчи, репа полезней.

— Маманя, мне не семь лет, а семнадцать.

— Витамины в любом возрасте нужны, а по твоим поступкам и не скажешь, что тебе семнадцать. Это ж надо — у святого человека кольцо украсть! — Мать сокрушенно покачала головой.

— Да на фиг святому перстень?

— А на фиг тебе висеть здесь?! — вспылила ста­рушка.— Ну что ж ты меня в грех вводишь? Да за что мне беда такая на старости-то лет, да за что мне такое наказание...

— Мамань, жрать давай,— напомнил непутевый сын.

Старушка засуетилась, вставила в кувшин соло­минку, другой конец которой сунула в рот сыну. Парень судорожно хлебнул и сморщился — белая струйка потекла вниз, по щеке к глазу, намочила белые кудри и улеглась лужицей вокруг головы привереды.

— Маманя, опять молоко!

— Пей, маленький. Спасибо доброму человеку хорошее дело сделал. Так, глядишь, и совсем озорничать перестанешь, остепенишься, работать начнешь.

Сын со страдальческой миной сосал молоко, пред­ставляя, наверное, как он разберется с отшельником, из-за которого стал посмешищем всего поселка.

После молока настала очередь репы.

— Не буду,— уперся парень.— Пронесет же!

— Мяса не дам.— Угроза подействовала — парень послушно открыл рот, позволив положить в него репу. Потом настала очередь мяса, потом — пирогов и пучков зелени.

Ошеломленный, Бенедикт повернулся к Гуче:

— Послушай, а разве это возможно — есть, вися вниз головой?

— Он же заколдованный, поэтому умереть ему ни­как нельзя. Надо, чтобы помучился подольше, а ку­шать в любом положении хочется,— ответил черт, тоже, впрочем, пораженный прожорливостью висе­льника.

Старушка тем временем скормила последнюю крошку и аккуратно вытерла сыну рот.

— Не нарадуюсь я на тебя, Самсонушка, не пьешь, не дерешься, воровать перестал. Вот только девки жалуются, штаны у тебя больно узкие, смущаешь ты их.

— Нечего шастать мимо — сами так и норовят юбки повыше поднять, а мне здесь развлекаться бо­льше нечем.

Все равно нехорошо, скромнее надо быть!

— Мамань,— хитро блеснул глазами сын,— а как же вы с такими принципами-то семнадцать детей народили?

Старуха в сердцах стукнула насмешника кулаком и вдруг заспешив, сказала:

— И то верно, домой пора, как бы отец чего не подумал. Ты здесь не балуй, вечером ужин принесу.

— А обед? — напомнил прожорливый сын.

— Обедом тебя накормят. Анна с утра будет тесто ставить на пироги.— Женщина неловко нагнулась, поцеловала висящего на столбе парня и пошла прочь.

— Вперед! — скомандовал Гуча.

— А ты уверен, что это он?

— Я уверен, что у тебя воображение больное — такое пожелать своему начальнику, пусть даже он старый козел. А парень теперь страдает из-за тебя на столбе,— проворчал черт и поморщился — парень покачивался, и сухое дерево противно скрипело, дей­ствуя на нервы.

Повешенный открыл глаз пронзительного зеле­ного цвета и вопросительно посмотрел на прибли­жающихся незнакомцев. Бенедикт вежливо присел рядом, а его спутник пнул столб.

— Зачем же ты перстень у старичка свистнул? — поинтересовался Гуча, не пропустивший из беседы ни слова.

— Да изумруд в нем под цвет глаз был,— ответил повешенный, открывая второй, почему-то карий глаз.

Ангел ойкнул, а Самсон рассмеялся, явно наслаж­даясь произведенным эффектом.

— Тихо,— шикнул Гуча,— поговорить надо. Сей­час снимем тебя и куда-нибудь в сторонку отойдем.

— Размечтались,— вздохнул повешенный. — Ктотолько ни пытался — не получается. Старик-то волшебник на веревку заклятие наложил, так что, господа хорошие, говорить будем здесь.

Черт снял с пояса волшебный нож и, сосредоточившись, представил, как тот режет веревку. Один взмах — и Рыжий рухнул на землю. Он этого не ожи­дал и вонзился головой в землю.

— У-у-у… — взвыл парень. — Предупреждать надо, поразвелось колдунов!

— Пошли отсюда,— перебил его суровый брю­нет,— народ уже зашевелился.

Нежданные спасители помогли Самсону подня­ться и, поддерживая его с двух сторон, поспешили прочь из поселка. В укромном местечке, недалеко от тропы, штрафники опустили наследника на зем­лю, стараясь отдышаться. Рыжий, конечно, мог бы идти сам, но если людям хочется нести его, то зачем напрягаться? У него от долгого висения на столбе ноги, конечно, затекли, но не так сильно. Самсон стонал и вздыхал скорее из озорства, чем от боли.

Бенедикт, уже не спрашивая, развязал узел и при­гласил позавтракать. Гуча откусил хлеба, потянулся за фляжкой. Рука нащупала срезанный ремешок, а бульканье за спиной объяснило, кто это сделал.

— Отблагодарил, висельник! — взвился черт.

— Да остынь ты! Не удержался, больно аппетитно пахла. Ты когда последний раз молоко пил? — спро­сил Самсон, нисколько не стесняясь.

— При чем тут молоко?

— А вот попей с недельку — узнаешь.— Самсон отшвырнул опустошенную фляжку, рыгнул и, рас­тянувшись на земле, захрапел.

— Ну и манеры... — покачал головой ангел, от­рываясь от еды.

— На свои посмотри, саранча,— пробурчал черт.— Опять все сожрал, пока я разговаривал.

Ангел виновато опустил глаза, протягивая недо­еденную корку голодному спутнику.

— И на том спасибо, — вздохнул Гуча, но корку не взял.

Погони за ними не было, от кого прятались — неизвестно. Горожане облегченно вздохнули, не уви­дев буяна и забияку на столбе, разве что попричитала мать, да какая-нибудь девица тайком утерла слезу.

Самсон, выспавшись, проснулся в лирическом на­строении. Как человек легкомысленный, он ни на минуту не задумался о том, что надо от него этим странным людям, и от души радовался новому при­ключению.

В мечтах он уже видел, как мстит отшельнику за все пережитые унижения. Придумывая старику все­возможные кары, висельник вместе с тем замечал все вокруг. Особенно настырно лез в глаза тяжелый кошель на поясе старшего спутника. Человек этот всем своим видом внушал опасение, но кожаный мешочек так соблазнительно позвякивал, что вориш­ка решил при случае рискнуть.