Между нами ничего не было
Шрифт:
– Ты как?
– тихо спрашивает Айша, я отвечаю честно.
– Я в ахуе.
Оборачиваюсь и понимаю, что Киры в комнате тоже нет, и мне это уже не нравится.
– Где Кира?
Бодров странно косится в сторону коридора.
– Она в спальне?
Не менее странно кивает Айша. Ясно. Что-то явно грядет, и это что-то мне очень не понравится. Вон уже…нутро сдавило.
Кира действительно в спальне. Я слышу по тихому шороху из-за двери и ненадолго замираю. Мне почему-то дико страшно. Сердце опять начинает быстрее стучать, пульсируя в висках. В подушечках пальцев. Голову немного
Ладно. Хватит тянуть кота за причинное место. Киваю самому себе, толкаю дверь и…да, мне на голову что-то важное все-таки рушится.
Почти собранная сумка с вещами стоит на небольшой кушетке у основания кровати. Эта сумка — апогей всего того ужаса, который я иногда ловил, когда представлял, что однажды настанет тот день, и она от меня уйдет. Я не справлюсь, не смогу доказать, что со мной хорошо может быть! Правда! И она просто уйдет…оставит меня в этой квартире одного. В этих стенах, которые по факту ей принадлежат, а она все равно их сама покинет…
Сука…
Кира стоит у комода, она смотрит на меня, пока я гипнотизирую взглядом сумку.
– Что это такое?
Звучит очередная тишина. Она не отвечает мне, отворачивается и закрывает верхний ящичек.
Я буквально нутром чувствую волны боли, исходящие от нее.
– Я поживу пока у себя, - роняет еле слышно.
Бам! А для меня это как перезвон всех колоколов мира. Прямо в моей башке.
Медленно поднимаю на нее взгляд, хмурюсь.
– В каком смысле?
– Пожалуйста, Эмиль. Не усложняй.
Кира не смотрит на меня даже сейчас. Она подходит к сумке, грузит туда остаток приготовленных вещей, потом жужжит молния. Я тут же делаю шаг и рычу:
– Она тяжелая! Не вздумай ее брать!
Ее ручка медленно опускается вдоль туловища.
Сука…идиот.
Шумно выдыхаю, тру глаза и делаю в кои-то веки что-то правильное: подхожу, беру ее за плечи нежно и разворачиваю на себя.
– Кир, что ты делаешь?
– шепчу.
Она мне не отвечает, но я знаю, что это не из-за отсутствия слов. Моя жена просто еле сдерживается, чтобы не заплакать.
Сука…
Еще раз выдыхаю, потом подвожу ее к постели, сажаю и сам присаживаюсь на колени напротив.
– Родная, посмотри на меня.
Как ребенок. Кира мотает головой, упрямо разглядывая свои руки. Девочка моя…
– Я знаю, новости дерьмовые. Ты очень переживаешь и…
– Эмиль, я не хочу разговаривать.
– Но тебе придется, потому что я не собираюсь никуда тебя отпускать. Это же…
– Как ты не понимаешь?
– жалобно шепчет она, быстро стирает слезу, а потом все-таки смотри на меня, - Она умирает. Ты осознаешь? У нее через неделю операция, и она может умереть.
Кира права. Я до конца не осознаю, потому что такое сложно осознать! Я знал Кристину долго. Я жил с ней. Я ее любил. И да, сука, это сложно осознать за такое короткое время, но…
– Какое отношение мы имеем к ее болезни?
– задаю, как по мне, очевидный вопрос.
Кира пару раз моргает. Мне на миг даже кажется, что я
смог достучаться до ее разума, поэтому улыбка трогает уголки губ, я тянусь к ее щеке, но тут же она отстраняется и вопит.– Какое мы к этому имеем отношение?! Ты ее любишь, твою мать! Она умирает! Пока ты этого не осознал, потому что у тебя шок, но когда ты осознаешь…
Спич прерывается на многоточии. Кира тяжело дышит, смотрит мне в глаза. Я, если честно, вообще запутался. Дергаю головой.
– Что? Договаривай.
Какой план действий для меня ты уже сама тут расписала. Давай.
Вздыхает и опускает глаза на свои руки. Запал погас. Она снова шепчет.
– Мы никогда об этом не говорили, потому что я тебя просила. Ценю, что ты именно так и поступил — не поднимал эту тему, но сейчас…слона в посудной лавке прятать уже просто глупо.
– Я…
– Ты знаешь, что я к тебе чувствую, - перебивает меня упрямо, поднимает глаза и твердо добавляет, - И я не хочу видеть того, что будет дальше. Я все понимаю. Правда. Она заболела, и ты…захочешь быть рядом с ней, но я…я не хочу этого видеть. Может быть, ты сочтешь меня дерьмовым человеком, только я не готова. Не проси меня, Эмиль. Я просто не могу и…
– Господи, замолчи.
Двигаю ее ближе, кладу руку на щеку, чтобы Кира больше не могла прятаться в изучении своих пальцев, а смотрела на меня. Пусть сейчас от вида моей женщины сейчас и коробит…
Она плачет.
И это по-настоящему больно. Мне больно! Видеть ее такой и не знать, как утешить…я ведь совершенно не умею утешать! Говорить правильные слова в нужное время. Я не знаю, как это делается! Твою мать…
Полагаю, единственным способом сейчас будет…как бы сопливо ни звучало, но прислушаться к своему сердцу.
– Мне очень жаль, что она заболела. Да, я на нее дико злился и хотел ей отомстить, но…Кир, это ничего не меняет. Свои приоритеты я расставил. Вы с малышкой на первом месте, и единственное, где я хочу быть — это рядом с вами. Понимаешь?
Она молча кусает губу и всхлипывает. Сука…не то, да? Какой же ты деревянный мудак…господи-боже.
Хочется закатить глаза, от бессилия не знаю, куда податься. Из меня вываливается совсем какой-то тупой вопрос:
– Может быть, ты хочешь, чтобы я ушел?
Кира застывает. Она смотрит так, будто я ляпнул просто несусветную тупость, да и я сам себя ощущаю круглым идиотом. Но хорошо. Вопрос прозвучал, и я…пожалуй, очень хочу услышать на него ответ. Он меня очень долго трепал изнутри. Он меня сильно волнует. Скажи...
– Хочешь?
– шепчу, она мотает головой.
– Нет.
– И я не хочу, чтобы ты уходила. Может быть, никто никуда не пойдет?
Криво улыбаюсь. Неловкая шутка должна была сгладить этот убогий разговор, но вызывает совершенно дикую реакцию. Кира закрывает руками лицо и начинает плакать. Сука! Женщина для меня не просто загадка. Это мир, где вся земля усыпана острыми ножами!
– Эй, родная… - тянусь к ней ближе, у самого в горле ком и глаза режет, - Кир… родная, не плачь. Я никуда не собираюсь уходить. Мне жаль, правда, но...я хочу быть здесь. С тобой и нашей малышкой. Я не променяю вас ни на что. Ты же это знаешь, девочка моя. Ты чувствуешь.