Между Сциллой и Харибдой
Шрифт:
Впрочем, прекрасно отдаю себе отчёт что самому «огрести» – вероятности куда как значительно больше. Не знаю, возможно – это у меня синдром Герострата: хоть так – да увековечит своё имя.
Поэт с готовностью и даже с немалым апломбом:
– «Схлестнёмся», коль так настаиваешь! Показывай, где здесь у вас «ристалище».
Народ безмолвствует, куея…
Прям как у самого Пушкина в «Борисе Годунове»!
На «ристалище» прибыли уже в сопровождение внушительной толпы, которую при желании можно было принять за антиправительственную демонстрацию,
Народ, образовавший «круг» терзали самые противоречивые чувства.
С одной стороны – вроде всенародно любимый, всемирно известный поэт…
С другой стороны – «наших бьют»!
Причём большинство делали ставки явно не на меня: уж больно непритязательно я выглядел по сравнению с именитым соперником. Впрочем, в конечном итоге – почти никто не сомневался и, лишь спорили о том – на какой минуте я его пристрелю:
– Счас он его враз – как этот, как его? Как их Дантес – нашего Пушкина!
– Ему, чё? Справка есть – закон не писан! Фрол Изотович пожурит, Абрам Израилевич поругает, Михаил Ефремович – пилюлю какаю даст и как с гуся вода!
Несколько сомневались и спорили насчёт моих бойцовских качеств, что было весьма обидно:
– Этот нашего – соплёй перешибёт!
Но мои шансы, тоже котировались достаточно высоко:
– Скажешь тоже: его железный трактор давил – не задавил! А этот антилигент по любому – жиже машины будет.
В толпе, том и дело интересовались «мухой» – которая нас «укусила» и, самой популярной версией была моя мнимая контузия:
– Апосля того двенадцатидюймового польского фугасу – он на всех как бешенный кидается!
– Мелкий, как блоха – но до чего же лют!
Впрочем, были и варианты: «видоки» – реальные или мнимые, тут же опровергали:
– Да, не – не так всё было… Тот длинный, с вон той шлёндрой к нам приехал, а наш не будь дурак – её за задницу ущипнул.
– Не ущипнул, а хлопнул!
– Погладил всего лишь, да видать – против шерсти.
– Не поймёшь этих баб: бьёшь – не нравится, гладишь – ваще дуреют.
Лиля Брик присутствовала и её фигура – мужикам откровенно не нравилась:
– Эту, штоль? Тьфу… И как только позарился: у его Софьи то – жоп…па ширше. Не иначе, как по темну дело было.
– А ты Графиню вспомни: у той жоп…пы – ваще нет. И тем не менее – женихались, же!
Мечтательно:
– Да… Будь здесь наша Лизавета – мы б уже за упокой этой лярвы самогон пили и блинами закусывали…
Скидываем пиджачки: он – парижского пошива, я – одного не менее искусного, но дюже жадного до денег нижегородского еврея и передаём их «секундантам»:
– Ну… ПОНЕСЛАСЬ!!!
Послышались непрошенные советы Маяковскому:
– Слышь, длинный? Ты его там шибко по голове не бей! Вообще умишком «тронется». Вы то уедите, а нам с ним тут – жить-мучиться.
Тем не менее, первый удар был именно по голове и я его пропустил!
Лишь успел чуток присесть и «пудово-поэтический»
кулак – не вбил одним махом мне зубы в глотку, а всего лишь попав в лоб – посадил на оппу. На пару, а может больше секунд – «потерялся» как ёжик в тумане, в котором почему-то летали разноцветные искры и слышался весёлый колокольный звон.Как сквозь вату, слышу:
– Ну всё – разбегайся народ! Счас он напропалую во все стороны палить начнёт…
Правила джентельменского поединка соблюдались – «лежачего не бить» и, подождав когда я приду в себя, Маяковский подошёл и, протянув широкую – как вяленный лещ ладонь, улыбаясь спросил:
– Может, с тебя достаточно? Извинишься принародно перед Лилией Юрьевной и, на этом закончим сей нелепый инцидент.
Встав, воспользовавшись любезно предоставленной им возможностью, я удивлённо:
– Извиниться? За что? За то, что не наставил вам с «Котиком» рога, хотя мог?! Ну, уж нет – продолжим!
Поэт, взбешён презело и буен в неправедном гневе:
– Так, тебе мало?! НА!!!
В этот раз я был наготове и поднырнув под атакующую правую руку, обеими руками схватившись за его плечи и подпрыгнув – нанёс сокрушительный удар головой в подбородок. Лязгнули зубы («как бы язык не откусил!», – запоздало) и, на оппе оказался мой противник.
– А наш то, – послышалось сквозь одобрительный гул, – головой работать могёт!
– Помню, мы с кумом-покойничком – быка-семилетку валили, – в ответ, – так после удара балдой меж рогов – тот точь-точь так же, кума и забодал… Царство ему небесное!
Так же, по-джентельменски, подождав когда Маяковский придёт в себя – подхожу и как можно более приязненно улыбаясь, протягиваю руку:
– Может, с тебя достаточно? Извинишься принародно перед мной – за сей нелепый инцидент с пощёчиной и, разойдёмся бортами – как два парохода посреди Миссисипи.
– Извиниться? После того, как ты…
– Что, «как я»?
Что, интересно, она ему такого наговорила про меня?
Ревёт бычарой, вскакивая:
– ПРОДОЛЖИМ!!!
Избежав бурной всесокрушающей лобовой атаки, я «затанцевал» вокруг Маяковского, при любой возможности контратакуя.
Тот, забеспокоился:
– Дерись честно, недоносок!
– Как только подрасту до твоих габаритов – так сразу, сейф с отходами жизнедеятельности!
Неоднократно видел, как бьются-дерутся хроноаборигенны: никакой техники – всё наскоком, да нахрапом. Очень редко попадается хладнокровный и думающий боец.
Далее, поединок продолжился с переменным успехом и обоюдными телесными повреждениями лёгкой тяжести. На его стороне – рост и вес, на моей – молодость и здоровый образ жизни.
Я пропустил зачётный удар в «фанеру» – отчего она выгнулась как мембрана в обратную сторону и обратно выправилась. Как говорится – «на сердце стало очень тяжело». Он проворонил целую серию молниеносных ударов под дых и в печень, отчего побледнел и стал дышать через раз.
От удара в левое плечо – оно онемело, а рука повисла как плеть… Компенсировал пинком подошвой берца под колено, отчего поэт заметно охромел.