Между Сциллой и Харибдой

– Так это же – Саша Голованов!

– Точно!

– Александр! Идите к нашему шалашу!

Уступив место, усаживаю его рядом с Лизкой и те, весело о чём-то защебетали.

Смотрю, ещё один припозднившийся:

– Павел Николаевич! Давай к нам!

– А это кто? – удивились ребята.

– Помните, я с кем-нибудь из руководства познакомить обещал?

– Помним…

– Не взыщите, конечно: «шо маемо – то маемо».

Да и этого то, затащить на эту вечеринку – от меня столько трудов, изворотливости и денежных знаков потребовало, что лучше не вспоминать.

Когда подходит, знакомлю:

– Ребята, это – Павел Николаевич Мостовенко (партийный псевдоним «Нижегородец») – революционер, участник Гражданской войны… И просто – замечательный человек!

Представляю своих:

– Павел Николаевич, это наши ребята, про которых я Вам рассказывал… Замечательные ребята!

Тот, улыбаясь:

– Здравствуйте, товарищи земляки!

– Здравствуйте!

Садимся за стол и, я начинаю оживлённую беседу, в которую мал по малу, втягиваются и все остальные ульяновцы.

Оркестр тем временем грянул, а приглашённый из Оперного театра певец запел «Гимн студента»:

«– Во французской стороне, На чужой планете Предстоит учиться мне В университете. До чего тоскую я – Не сказать словами. Плачьте, милые друзья, Горькими слезами. На прощание пожмем Мы друг-другу руки И покинет отчий дом Мученик науки. Вот стою, держу весло, Через миг отчалю. Сердце бедное свело Скорбью и печалью. Тихо плещется вода, Голубая лента. Вспоминайте иногда Вашего студента Много зим и много лет Прожили мы вместе, Сохранив святой обет Верности и чести. Ну, так будьте же, всегда Живы и здоровы! Верю, день придет, когда Свидимся мы снова. Всех вас вместе соберу, Если на чужбине Я, случайно, не помру От своей латыни. Если не сведут с ума Римляне и греки, Сочинившие тома Для библиотеки. Если те профессора, Что студентов учат, Горемыку школяра Насмерть не замучат, Если насмерть не упьюсь На хмельной пирушке, Обязательно вернусь К вам, друзья, подружки! Вот стою, держу весло, Через миг отчалю. Сердце бедное свело Скорбью и печалью. Тихо плещется вода, Голубая лента. Вспоминайте иногда Вашего студента…».

Вскоре, новые гости: созданный три года назад джаз-банд Леонида Варпаховского – насколько мне известно, пока единственный, в стране.

Правда, сперва пришлось с полчаса объяснять, что такое «джаз» – музыка протеста порабощённых американским империалистами негров, но публика была уже разогрета и, зашло «на раз».

Слова и музыку «джазбандитам» подсказал я и, это были песни из кинофильма «Мы из джаза»:

«А поезд тихо ехал на Бердичев, А поезд тихо ехал на Бердичев, А поезд тихо е… А поезд тихо шел, А поезд тихо ехал на Бердичев. А у окна стоял чемоданчик, А у окна стоял чемоданчик, А у окна стоял, а у окна стоял, А у окна стоял чемоданчик. А ну-ка убери свой чемоданчик, А ну-ка убери свой чемоданчик, А ну-ка убери, а ну-ка убери, А ну-ка убери свой чемоданчик А я не уберу свой чемоданчик, А я не уберу свой чемоданчик, А я не уберу, а я не уберу, А я не уберу свой чемоданчик! Он взял его и выбросил в окошко Он взял его и выбросил в окошко Он взял его и вы… Он взял его и бро… Он взял его и выбросил в окошко. А это был не мой чемоданчик, А это был не мой чемоданчик, А это был не мой, а это был не мой А это ведь был тещин чемоданчик Свидетельство лежало в нем о браке, Свидетельство лежало в нем о браке, Свидетельство лежа… Свидетельство в нем бы… Свидетельство лежало в нем о браке. Теперь я холостой и неженатый, Теперь я холостой и неженатый, Теперь я холостой, теперь я холостой, Теперь я холостой и неженатый!»

Когда народ самозабвенно зашёлся в до сих пор модной «Пролетарочке», обратился к своим:

– Пойдём, ребята, наверх – разговор есть. Только толпой не ломитесь – народ решит, что пожар и возникнет паника… Подавят ещё друг друга! По одному, по двое и не в раз.

Смотрю на подошедшего было из-за соседнего столика Барона, где он о чём-то о своём – о чекистком, увлечённо беседовал с Головановым:

– Миша! А ты обеспечиваешь безопасность – чтоб никто не подслушивал. Опять же – не стой у дверей городовым на околотке, а подходи к делу творчески. Как все выйдут – зайдёшь, поговорим и с тобой.

– Как скажешь, Серафим.

Я первый и вслед за мной вскоре, все кроме оставшегося с Александром Головановым Михаила Гешефтмана – собрались с одном из служебных кабинетов на втором этаже, любезно предоставленном Надеждой Павловной.

* * *

В мой «ближний круг» – кроме Ефима Анисимова, отсутствующего здесь Михаила Гешефтмана, Кондрата Конофальского, Елизаветы Молчановой и близнецов Ваньки да Саньки Телегиных, не так давно вошёл старший сын Клима – Касьян Крынкин. Последний – парень на два года старше выпускников, обладающий явными организационными способностями и, ныне вместо Ефима – является Секретарём волостного исполкома комсомола. Кроме него к нам присоединился Ксенофонт Мартьянов – суперобщительный малый и, главный редактор единственной ульяновской газеты «Красный глас».

Кроме наших ульяновцев, здесь был двое из Губкома РЛКСМ: парень из Ардатова Павел Керженцев – правая рука Ефима по «Ударным комсомольским отрядам по борьбе с хулиганством» (УКО) и нижегородец Николай Бородин – лидер движения «Ударные комсомольско-молодёжные строительные отряды» (УКМСО), или с моей лёгкой руки – «Красные бригады»…

В общем, собрались все те, кому я мог с почти стопроцентной уверенностью доверять…

Почему?

Уже давно не верю в дружбу, любовь – если речь не идёт о кровных родственниках, конечно. В отношениях между сторонними людьми, всегда царствует голый и расчётливо-циничный прагматизм – пусть и подчас неосознанный или скрывающийся за красивыми словесами. Я мог доверять этим людям – потому, что они видели во мне «трамплин» – лидера, который мог подкинуть их «повыше» и, желательно – на самый «властный Олимп». Однако, увы, сегодня я – «сбитый лётчик» и, могу помочь лишь мудрым советом – сняв «розовые шоры» и чуть-чуть приоткрыв занавесочку над грядущим.

Когда расселись – кто на диване, кто в креслах или на стульях, а кто и на подоконнике, я оглядев присутствующих, начал:

– Друзья! Первым делом я расскажу вам, для чего я пригласил сюда Павла Николаевича Мостовенко. Этот человек – не только революционер и участник Гражданской войны в прошлом…

Я пропустил, что до 1922 года он был заместителем у Наркома по делам национальностей Сталина, с которым был знаком ещё с обороны Царицына.

– …В данный момент он – директор Всесоюзной промышленной академии, а в будущем – ректор Московского Высшего Технического Университета (МВТУ) имени Баумана.

Пока переглядываются, я:

– Я с ним договорился: завтра после обеда – собеседование, а через год – когда заработаете после школы необходимый «пролетарский» стаж, вы – слушатели Академии.

Там, учились многие будущие представители кремлёвской элиты: из наиболее известных жена Сталина – Надежда Аллилуева, Никита Хрущёв… Такие знакомства моим ребятишкам не помешают.

К Ваньке да Саньке, младшим присутствующих минимум как на год:

– Ну а вы – когда закончите школу и отслужите срочную.

Те, переглянувшись:

– Мы хотим учиться на красных командиров.

– Тогда вам к Елизавете – она у нас с командирами знакомство водит.

Когда до ребят дошло, соскочили и, принялись скакать вокруг меня:

– УРА!!!

Пришлось, улыбаясь прикрикнуть:

– Угомонитесь, демоны!

Дождавшись, когда успокоятся, я:

– Понимаю, что сейчас испорчу вам праздничное настроение – но так быстрее моя мысль дойдёт до вас и, крепче запомните.

Помолчав (сомневаясь, а надо ли?), собравшись с духом, я начал:

– Я сделал для вас всё, что смог. Дальше каждый из вас должен идти вверх самостоятельно… Или, в группе – вам решать.

Все, переглянувшись и дружно:

– Только в группе, только все вместе! Как альпинисты – лезущие на гору покорять непреступную вершину! Как ты учил, Серафим!

Машу рукой, успокаивая и требуя тишины:

– Хорошо, хорошо! Но как бы там не было – ваш путь к вершине будет труден и опасен. Вы смертельно рискуете двигаясь по нему и, чем выше – тем риск будет более смертелен. Согласны ли рискнуть всем, в том числе и собственными жизнями?