Между Сциллой и Харибдой
Шрифт:
Я невольно встал как вкопанный и обернулся: она танцевала с Головановым и из-за его широкого плеча смотрела на меня. Взгляд её, резанул мне по сердцу как осколком вулканического стекла, но собрав всю свою волю…
Махнув на прощанье рукой:
– Удачи тебе, моя девочка!
…Я вышел, из кафе, без проблем поймал извозчика и поехал к себе на съёмную квартиру.
Раздевшись, лёг на кровать и закрыл глаза.
Не спалось.
Я устал, я действительно смертельно устал… Мне даже неинтересно, что там будет «потом»… Даже как в новой реальности начнётся и завершится Великая Отечественная Война…
Старость, это не когда
Естественное умирание, это как выключение света в квартире: сперва становится темно в зале, потом на кухне и наконец в спальне…
Всё же, вторая жизнь для человека – это слишком много!
Долго я с бока на бок ворочался, пытаясь заснуть и наконец отключился – как чем-то чёрным сверху накрыли.
Но, спать мне позволили недолго!
Очень скоро ко мне пришли, и…
Глава завершающая. «Жаркая весна сорок седьмого»
«Не зарекайтесь, люди, от чумы,
Сумы, тюрьмы и участи Му-мы…», -
Апрель 1947 года, где-то на просторах Сибири.
«…В очередной раз обойдя вверенный участок лесозаготовок и убедившись, что всё в порядке, старший конвойной команды в звании старшего сержанта войск НКВД поднялся на давно уже облюбованый им пригорочек – откуда было удобно наблюдать за подопечным «контингентом». Подстелив кусочек «полевого коврика» на один из пеньков, он присел – положив вконец опостылевший за последние восемь лет «Винторез» на колени. Сперва по фронтовой привычке похлопав ладонью по нагрудным карманам «Камчатки», он достал из одного из них титановый портсигар, сделанный на фронте одним умельцем из сбитого немцами «ЯКа», вынул сигарету с модным в последнее время чёрным фильтром и привычно разминая её в пальцах оглядевшись вокруг, негромко молвил вслух:
– Ннн-нда… А весна то в этом году, совсем ранняя…
Снег уже давненько сошёл, но лёд на реке ещё стоял. Несмотря на ранее утро, было уже довольно-таки жарковато и он расстегнул ворот куртки.
В прореженной тайге слышался истошный визг бензопил и свистящий рёв тракторных полудизелей работающих на скипидаре с ближайшего лемпромхоза: зэки стаскивали на берег великой сибирской реки – заготовленные ещё осенью огромные брёвна столетних кедров, чтоб после ледохода сплавить их вниз по течению.
Закурив от газовой пьезо-зажигалки, смакуя ароматный табачный дым, Старшой задумался…
С начала года в Москве происходили странные, невозможно-невероятные события!
В январе, после скоропостижной смерти Иосифа Виссарионовича Сталина, его приемником был объявлен триумвират из товарищей Молотова, Микояна и Сырцова – давших у гроба Вождя клятву продолжить его дело…
Но и месяца не прошло, как «верные сталинцы» оказались заговорщиками, наймитами разведок капиталистических стран и подлыми отравителями – виновниками смерти Верховного Главнокомандующего. После короткого следствия они честно признались в своих подлых злодеяниях и были срочно расстреляны по приговору военного трибунала.
У власти оказался следующая тройка вождей – Маленков, Берия и Пономаренко. Но и они вскоре оказались английскими шпионами, растлителями малолетних и военными преступниками и, разделили незавидно-печальную участь предшественников.
На московском «престоле» уселся Кузнецов с группой ленинградцев – но и он буквально через несколько дней умер от «острой сердечной недостаточности», успев «на посошок» объявить об роспуске КПСС. По появившимся неизвестно откуда слухам – в те дни в Москве стреляли, над городом летали вертолёты, а на улицах видели патрули десантников и даже танки.
Наконец, на внеочередном Съезде Советов было объявлено о конституционной реформе: многопартийность, особо важные законы – судьбоносные для страны, отныне будут приниматься на общенародных референдумах. А глава государства – избираться на всенародных выборах.
Пока же за порядком в стране будет наблюдать «Центральный избирательный комитет» (ЦИК), во главе которого будет стоять…
– БАБА!!! Вот бы никогда в жизни не подумал!
Докурив сигарету почти до фильтра, он аккуратно затушил её пальцами и, по укоренившейся с войны привычке – тщательно спрятал окурок под влажную хвойную подстилку, сверху притоптав носком «дутика».
– Правда, мужинёк у этой «бабы»… Ннн-нда! – повертев головой, он пожал плечами, – что будет, что будет… А может и получится, что.
Надо сказать, Старшой мало интересовался политикой – если она его не касалась… На фронте он с интересом слушал речи политработников – но только потому, что больше некого было слушать.
Но в данный момент политика его «коснулась»!
Ещё во время второго по счёту «триумвирата» было объявлено об амнистии и ликвидации системы «ГУЛАГа» как таковой. Лесозаготовки и прочие – тому подобные «мероприятия» в «местах не столь отдалённых», будут переданы в соответствующие министерства. Зэки, которых не коснётся амнистия – переедут в тюрьмы и исправительные лагеря поближе к месту их жительства до свершения преступления и суда, а «Управление охраны лагерей» расформировывается.
Впрочем, срок его службы и так подходит к концу: с тридцать девятого в сапогах, а если считать ещё и «Фрунзевку» – куда в четырнадцать лет отвёл за руку отец за своенравный и хулиганистый нрав…
С него, пожалуй, хватить армейской дисциплины и казённого пайка!
На Солнышке припекло и Старшой расстегнул до середины груди молнию «камчатки» и верхнюю пуговицу «пролетарки», произнеся общеизвестную истину:
– «В тюрьме два арестанта – один сидит, другой его охраняет».
Конечно, неизвестность будущего напрягала. За почитай восемь лет он привык, что кто-то им распоряжается – а здесь полная воля, делай что хочешь – хоть на ушах стой!
И это было страшно до лёгкой дрожи в коленках.
– Да, ладно – чего уж там? Неужель, не найду куда приткнуться? Вернусь домой, да в участковые пойду, или в школьные военруки – не на шахту же…?